Картина с кляксой - Гусев Валерий Борисович (книги бесплатно без TXT) 📗

Валерий Гусев

Картина с кляксой

Если бы я был каким-нибудь старинным писателем, то зажег бы свечи, обмакнул гусиное перо в чернильницу и начал бы свои записки примерно так:

«Загадочные события, о которых я собираюсь поведать читателю, уже немного отступили в туманную даль прошлого. Но даже безжалостное время не может стереть их в моей памяти.

Я часто по вечерам мысленно возвращаюсь под мрачные своды того старинного дома, где чудились мне после полуночного боя часов бесшумно скользящие тени далеких его обитателей, давно ушедших, но не нашедших покоя. Я слышу легкий шелест их голосов, будто они хотят предупредить нас (детей Шерлока Холмса) о темных силах, замышляющих черные дела.

И все это заставило меня, как доктора Ватсона, взяться за перо…»

Глава I. «Гав-гав!» – сказала мама

И вот мы приехали на нашу дачу. Про которую мама грустно говорит: «Дача у нас как бы есть, но ее как будто и нет».

Это мама правильно говорит. Дача у нас есть. Но на даче у нас ничего нет. Нет ни дома с евроокнами и тарелкой с евровидением. Ни бассейна с мухами и жуками-плавунцами, ни гаража с «Мерседесами», ни теннисной площадки, ни сарая для старой мебели, которая никому не нужна, но жалко выбросить. Но зато есть высокие и красивые березы с зеленой шелестящей листвой, где чирикают всякие мелкие птахи и поют соловьи, жужжат всякие майские и июньские жуки. Есть старый скворечник, в котором почему-то никогда не жили скворцы, а поселилась шустрая рыжая мышка-полевка. Есть заросли крапивы выше моего носа, есть непроходимые лопухи, где мой младший брат Алешка может заблудиться после завтрака до обеда. (Правда, на обед он никогда не опаздывает, дорогу к столу всегда вовремя находит.) Еще у нас есть дикие шмели и пчелы и пискучие жгучие комары, летучие мыши по ночам, квакающие лягушки, грибы под березами и вредный ежик. Он всю ночь деловито шуршит и недовольно фыркает под полом нашего временного домика, над которым всякий раз после дневного солнца висит задумчивая ночная луна.

Наш домик – это уютный строительный вагончик со сдутыми колесами. Мама говорит: они для того сдулись, чтобы вагончик не увез нас ночью куда-нибудь на край света, нам и здесь хорошо. Конечно, хорошо. Мы так живем уже не первое лето. Дело в том, что для того, чтобы построить нормальный дом, нам всегда чего-нибудь не хватает. Или денег, или времени. Когда у нас появляются вдруг деньги, то у папы на строительство нет времени. А когда появляется время, то у мамы вдруг кончаются деньги.

Но нам наш вагончик здорово нравится. Он довольно милый. У него есть ступеньки. На которых по вечерам очень хорошо помещается вся наша семья. Папа курит, мама романтически вздыхает и хлопает на себе комаров, Алешка что-то сам с собой бормочет, а я сижу молча и смотрю, как над дальним краем леса всплывает луна и как рассекают еще светлое небо суетливые летучие мышки. Своими, как говорит Алешка, «зигами и зугами».

А еще у нас в вагончике есть старый диван из старой квартиры. К которому никто не подходит, все его боятся, потому что стоит на него сесть, как он тут же вопит своими пружинами, как кошка, которой прищемили дверью хвост. На этом вредном диване может спать только папа: он приезжает со своей милицейской-полицейской работы таким усталым, что всегда спит неподвижно на одном боку, и диван его терпит. А наша молодая овчарка Грета осторожно обходит диван стороной и на всякий случай рычит на него, как на нахальную ворону. Эта ворона все время караулит возле скворечника рыжую мышку. И страшно каркает во все воронье горло, когда та осторожно высовывает из домика свою мордочку.

Мы с Алешкой спим на потолке, который мама красиво называет антресолью. С торца этой чердачной антресоли есть небольшое окошко, которое нам частенько служит дверью. Снаружи мы приставили садовую лестницу (штормтрап – называет ее папа), и наши родители частенько не знают, куда мы уходим и когда приходим. Очень удобное приспособление, которое облегчает наши взаимоотношения. Никаких «где вы шлялись до полуночи?» или «куда пропали с восходом солнца?».

Еще из полезных приспособлений у нас есть надувные матрасы, запас конфет в красивой новогодней коробке и папин бинокль, который ему подарили в Германии за то, что он поймал там у них какого-то международного жулика. Это главная папина работа. Он служит полковником в Интерполе и борется с преступностью во всем мире. Папа часто ездит по разным странам. Мы с ним даже побывали на диких островах Тихого океана, где скрывался от правосудия один негодяй. А Лешка два раза ездил с папой в Англию, где получил Диплом Шерлока Холмса как лучший юный сыщик. Впрочем, об этом я уже сто раз рассказывал.

Наш чердак – классный наблюдательный пункт. Когда нам нечего делать, у нас весь поселок как жучок на ладони. Все видно – кто куда бежит и кто чем занимается. Вот дед Строганов несет на плече две доски. Доски пружинят, качаются, и дед приседает им в такт. Будто танцует на ходу. Вот тетя Клава подоила свою пеструю Майку и разбавляет молоко водой из колодца, прежде чем нести его нашим соседям-дачникам. Вот тетя Зина, наша московская соседка, развешивает стираное белье на веревках и смотрит в нашу сторону. Она все лето печет пироги и стирает белье. Она очень хочет показать нашему папе, какая она хорошая хозяйка. Не то что наша красивая мама. Тетя Зина еще в третьем классе влюбилась в нашего папу, который учился тогда в седьмом классе, и хотела выйти за него замуж после школы. Но папа женился после школы на маме. И уже много лет тетя Зина старается показать, как он ошибся. Что она печет прекрасные пироги и красиво стирает белье. В папин бинокль все это видно: и красивые пироги, и прекрасные занавески и скатерти. Тетя Зина даже сумела стать нашей соседкой в этом дачном поселке, чтобы и здесь покорять нашего папу. Она очень настойчивая, но никак не поймет, что у нее нет никаких шансов. Потому что для нашего папы никого нет лучше нашей мамы. Ну и нас с Алешкой.

И еще на нашем чердаке есть свеча в подсвечнике и коробка спичек. Потому что электричество в поселке очень неустойчивое. Его иногда отключают. Перед дождем, во время дождя и после него. Иногда утром, иногда днем, а бывает и вечером. И тогда мы сидим при свечах и старой керосиновой лампе.

И вот в один такой мирный вечер что-то началось, чего мы еще не знали. Никто из нас не знал, кроме Алешки. Да и он только чувствовал какую-то возможную пакость.

Мы сидели возле окна при лампе и свечах. В окошко стучались ночные бабочки, за окошком мягко, как осторожная кошка, подкрадывалась летняя ночь. Папа прятался за газетой, пытаясь читать ее при слабом свете. А мамино лицо в этом свете казалось старинным портретом. Не зря наша мама – самая красивая в нашем микрорайоне и в нашем дачном поселке. И не зря Алешка как-то пошутил: «Дим, а наш папа – молодец, скажи! Такую клевую маму нам выбрал». На что мама тут же ответила: «Это я вам такого клевого папу выбрала!» «Обои хороши, – буркнул Алешка. – Стопудово».

Значит, было так… Папа дремал, прячась за газетой, я любовался потеками воска на свече, Алешка листал какую-то книгу и недовольно ворчал, а наша красивая мама романтически вздыхала:

– Как хорошо! Телевизора нет, вся семья в сборе, злобные комары гибнут возле лампы… – Для мамы комары страшнее лягушек. Она говорит: «Лягушки тоже противные, но они хоть не кусаются». – Соловьи поют…

– Пап, – вдруг врезался Алешка, – ты в Германии был?

– Сто раз. – Папа с удовольствием сложил газету. – А что?

– Там соловьи водятся?

– Сколько хочешь. Сто штук.

– А они там на каком языке поют? На германском?

– Алексей! – очнулась от мечтаний мама. – Все соловьи поют одинаково, по-соловьиному. Хоть сто раз.

– Да, – сказал папа, – язык искусства интернационален, – и опять спрятался за газету.

– Переведи, – попросил Алешка, но перевода не дождался. – По-вашему выходит, что и собаки одинаково лают, да?