Мой папа — киллер - Веселов Сергей (книги без сокращений TXT) 📗
Сжались.
…И как только это произошло, Леха вскочил. Абориген, как видно, горел желанием показать, что в этом дворе места новичкам отводятся где-нибудь возле мусорки. Да не на того напал — Леха внутри кипел, а это что-нибудь да значило.
— А хочешь, вставлю?
— А не слипнется?
Последний раз Леха Корольков дрался не так давно — как раз на свой 13-й день рождения. Мама готовила стол для гостей и послала его в магазин, а Леха вернулся без покупок и денег, зато с губами, похожими на вареные сардельки в лопнувшей кожуре. Леха тогда сказал себе: все, детство кончилось. Он хныкал, когда его метелили, но так вести себя он больше никогда не будет. Он не будет бояться, не будет трястись при виде кулака, летящего ему в морду, он будет уворачиваться или выдерживать удар, а потом — давать сдачи и делать это на полную катушку. Только и всего.
…Пацан, похожий на подводную лодку, не стал забирать обратно ни «барахло», ни «сопляка». Вместо этого покрутил головой:
— Ну, шкет… — и безо всякого предупреждения врезал снизу. Леха не успел отклониться и получил под челюсть.
А дальше… На Лехе словно кнопку включили ударом, и он бросился на аборигена, забыв обо всем на дзете — кроме обещания не трусить, данного самому себе. Дальше все пошло кувырком… Абориген был выше и сильней, но высокоманевренный Корольков не позволил сделать из себя мишень.
Уже через пару минут «Рибок» «туземца» зацепился за Лехин матрас, который до поры до времени стоял, свернутый трубкой. Кто-то в общей махаловке задел трубку и сбил ее вниз; бумажный шпагат, которым она была перетянута, лопнул, и матрас развернулся. Полосатый край его аккуратно лег рядом с кроссовкой аборигена, пацан хотел сделать шаг назад, но споткнулся — и полетел пятой точкой на матрас.
— Й-ё-о-о-о-о… — Лехин противник издал звук, какой издает бормашина при долгом сверлении зуба.
Хорошо, что под аборигеном оказался матрас, иначе от удара позвоночник пацана точно вышел бы из его макушки.
Леха округлил глаза, но, сообразив, что противник дышит нормально, метнул взгляд в сторону подъезда — взрослые должны были вот-вот вернуться, а это значило, что с дракой пора было завязывать.
Лехина физиономия, кажется, не пострадала. Не повезло только с языком: Корольков сильно прикусил его во время первого удара длинноволосого. Аборигену повезло меньше — не считая заключительного падения на матрас. Корольков очень удачно навесил ему слева, и теперь рожа металлиста стремительно теряла симметрию как в геометрии, так и в цвете.
Леха перевел дух и сосредоточился.
Через секунду он вспомнил, что еще надо было сделать. Надо было спросить.
— Так как наххёт «хопляка» и «барахла»? — вкрадчиво поинтересовался Леха.
Абориген откинул с лица длинные волосы (лучше бы он этого не делал!) и… промолчал. Он внезапно обнаружил, что сидит в самом центре большого ржавого пятна, которое расплылось по матрасу лет этак десять назад.
Леха также увидел пятно — и ужасно, просто до неприличия густо, покраснел… Этим он выдал себя.
Не нужно было иметь большую фантазию, чтобы понять, откуда взялось пятно, ведь матрас был из той самой кроватки, куда Леха сейчас при всем желании не мог залезть. Да, это был тот самый матрас — на нем Леха почивал первые пять с половиной лет своей многострадальной жизни,
«И зачем родители потянули это барахло на новую квартиру? Лежит оно здесь под открытым небом, и всяк на него пялится…»
А абориген, кстати, и не думал сомневаться, кто сделал пятно на матрасе. Пацан жутко расхохотался и принялся колотить кулаками по тюфяку, словно выбивая пыль…
— Ха-ха-ха! хи-хи-хи! гы-гы-гы! Ой, не могу…
…А потом перестал хохотать так же внезапно, как и начал.
— Обмочился ты, парень, — заявил он голосом гадалки, сообщавшей, что жить клиенту осталось этак с недельку. — Обмо-чи-ился!
Металлист встал, а новосел снова сжал кулаки… Но продолжения не последовало — из подъезда вышел дядя Семен, папин сослуживец:
— Что, Алексей, заскучал небось? А, ты уже познакомился с новым приятелем?
Леха выдавил из себя что-то в том духе, что да, мол… Успел, мол… Абориген тем временем улыбнулся дяде Семену почти по-голливудски.
— Уж мы успели, — сказал мальчишка тем же голосом гадалки. —А сколько еще успеем…
И он ушел, освещая перед собой путь фонарем, поставленным Лехой Корольковым. А перед тем, как уйти, притормозил возле Лехи и тихо прошептал ему — только ему, так, что даже дядя Семен не услышал:
— Ну, Моченый, ты у меня попрыгаешь… У меня здесь все — в кулаке… Так что готовься.
Леха сглотнул слюну, вязкую, как сгущенка. Он не собирался жалеть о том, что произошло. Где-то в душе, конечно, шевельнулась холодная лягушка, но…
Если бы он показал себя трусом, было бы еще хуже.
…Потом Леха, как ни в чем не бывало, помогал взрослым таскать вещи — лишь старался при этом помалкивать, язык нещадно болел. Матрас с ржавым пятном он занес наверх в первую очередь.
Внизу оставались попеременно, чаще всего это была мама.
Родители о драке так ничего и не узнали. Насчет языка Леха что-то такое придумал — мол, прикусил, случается.
Но кое о чем не подозревал до поры до времени и сам Леха. Он не знал, что столкнулся не с кем-нибудь, а со знаменитым Мишкой Кренделем, дважды второгодником, которого боялись двор и вся школа — двор, где теперь Лехе предстояло жить, и школа, куда всего через неделю Королькову предстояло пойти учиться.
Леха не знал, что раньше Крендель чувствовал себя во дворе, как лось в заповеднике, и отпор со стороны какого-то сопляка был для Мишки настоящим потрясением.
И не знал Леха, что именно его рука врезала по Мишкиной физиономии впервые за долгое-долгое время, может быть, даже за несколько лет.
И еще он не знал, что Крендель угрозы свои на ветер не бросает.
Глава II
УТРО СТРЕЛЕЦКОЙ КАЗНИ
Ранним утром первого сентября Леха Корольков, завтракая на кухне, не только поглощал пищу, но и думал. Он размышлял о явлениях, которые бывают один раз в год. Один раз в год сады цветут. Раз в год, в ночь с шестого на седьмое июля, появляется цветок папоротника. По крайней мере, так утверждают очевидцы.
Раз в год, тридцать первого октября, в канун Дня всех святых, в гости к людям жалуют привидения и прочие обитатели потустороннего мира. Об этом наперебой кричат почти все подростковые американские фильмы ужасов.
И раз в год, первого сентября, даже самые распоследние двоечники и разгильдяи идут в школу без мученической гримасы на лице. Они радостно улыбаются и сидят на уроках тихо. Первого сентября даже они запоминают кое-какие наставления учителя.
Леха не был большим двоечником и не числился в черных разгильдяйских списках, вывешиваемых еженедельно в кабинете директора школы. Он был мрачен. На его лице наблюдалось такое же напряжение, какое царит, наверное, в Северной Ирландии или южном Ливане.
— Ты чего такой хмурый? — спросила мама. — Учиться не хочешь? Лето не надоело?
Она допивала кофе, сидя за столом напротив.
— Ма, — протянул Леха. — Как будто не понимаешь. Новая школа, новый класс…
Леха вздохнул. Нет, такими словами ей ничего не растолкуешь… А нормальное объяснение должно начинаться с рассказа о драке, которая произошла в день переезда.
Леха почти забыл давнюю угрозу пацана, но сегодня — вспомнил. Почему сегодня? Может, потому что первое сентября, и нервы с утра напряжены, как бельевые веревки после большой стирки?
Не то чтобы Корольков сидел дома все это время, — нет, он выходил на улицу по разным делам: выносил на помойку мусор, оставшийся после ремонта, бегал за хлебом в магазин… Но с длинноволосым аборигеном он больше не сталкивался.
Обо всем этом маме не расскажешь. Лучше вообще не открывать рот на эту тему.
В дверях кухни появился отец. Он только что проснулся и потому почесывался и позевывал. На нем были трусы и майка.
