Избранное - Стрелкова Ирина Ивановна (бесплатная регистрация книга .TXT) 📗
Тетя Шура успела переодеться в домашнее ситцевое платье, проворно собирала на стол, застелив дорогую полировку клеенкой в крупных алых розах.
- А где ж Витюня? - спросил Затонов, увидев на столе всего три глубокие тарелки.
- В кино пошел! - буркнул Севостьянов.
- С барышней!… - многозначительно произнесла тетя Шура.
- Да ну?! - обрадовался Затонов.
У него отлегло от сердца. Больше всего он с самой встречи с тетей Шурой тревожился за Витюню, своего названого младшего братца. Но если сынок как ни в чем не бывало ушел в кино, то что же тогда стряслось у Севостьяновых? Может, болезнь какая-нибудь открылась и надо на операцию ложиться самому Севостьянову или тете Шуре? Затонов украдкой стал приглядываться к обоим, горько примечал, сколько седины у них в волосах и как темны стали морщины.
Тетя Шура принесла с кухни селедку в колечках лука, миску с винегретом, присела попотчевать:
- Ты уж не взыщи, - обед не мясной. Я и не готовилась нынче стряпать. Постираться думала. А отец вчера только за сундучок, чтобы, значит, к утру все наготове, а сыночек-то и скажи: «Я, папа, завтра не поеду, я в кино пойду, уже билеты куплены…» И ни в какую… Не соглашается, что ему ни говори… В жизни мы от него такого упрямства не видели…
Тетя Шура спохватилась, кинулась к серванту, выставила на стол графин и пару лафитников. Севостьянов крякнул и взялся за графин, но Затонов, отводя глаза, сослался на зубного врача, и тете Шуре велено было вовсе убрать с глаз эту проклятую посуду. Она вздохнула, спрятала графин с лафитниками, со значением поглядела на Затонова и пошла на кухню за борщом.
- А если бы тебе с Семеном договориться? - спросил Затонов, берясь за винегрет. - Семен бы поехал, он тоже с прошлой недели без пары остался, у него зять в командировке.
- На что он мне, Семен твой! - огрызнулся Севостьянов. - Не в том дело, что мне лично не с кем ехать было. Не в том…
- Своих-то еще не ростил, вот и не понимаешь! - жалеючи, пояснила Затонову тетя Шура, вернувшаяся с кастрюлей борща.
Уже сколько зим рыбалка была для тети Шуры поперек горла. Сколько раз слышал Затонов, как пилила она своего Севостьянова, чтобы не таскал с собою на лед малого парня. Говорила, что у Витюни гланды. Рассуждала насчет того, что, чем двое суток на реке пропадать, лучше дома книгу почитать или с товарищами сходить в кино. А теперь вдруг оказалось, что тетя Шура куда горше, чем Севостьянов, переживает Витюнин отказ от рыбалки. Чудеса!…
Наливая Затонову борща и радуясь голодному нетерпению, с каким он косится на тарелку, в которую из поварешки соскальзывают шкварки, тетя. Шура спросила:
- Мать как? Здорова?
- Да вроде не жалуется…
Затонов никогда не мог понять, какая кошка пробежала между матерью и тетей, Шурой. Помнил с детства, что мать то ли не одобряла гульбу Севостьянова, то ли осуждала его окончательный выбор. И тетя Шура чего-то матери не прощала. Но про здоровье и та и другая у него обязательно справлялись. Причем, когда он приходил к Севостьяновым, то про здоровье матери всегда не сам хозяин спрашивал, а тетя Шура - это ее забота.
Съели борщ, взялись за пирожки с луком и яйцами. Тетя Шура принесла с кухни, включила в розетку новенький блестящий электрический самовар. Он был не кряжист, не пузат, а тонок и вытянут вверх, как молоденький петушок, готовый вот-вот попробовать свой голос. В горячих и гладких боках самовара играло веселье, крышка с черным гребешком вскоре начала легонько притопывать, приплясывать, призванивать.
- А это зачем? - оглянулся на самоварное веселье хмурый Севостьянов. - Скипятила бы чайник. На троих-то твой самовар и не расхлебать.
- Вкуснее из самовара. Наваристей, - по-девичьи покраснела тетя Шура.
Видно было, что уж очень по душе ей самовар, которого прежде у Севостьяновых не было. А раз вещь новая, значит, гость обязан ее заметить и похвалить.
- За границу вывозим, - сказал Затонов. - Исключительно модная теперь вещь - наши русские самовары.
- Витюня подарил, - счастливо заулыбалась тетя Шура. - Мне к рождению. Как знал, что я о самоваре подумывала… Еще летом деньги заработал в совхозе на клубнике и сберег, не растратил…
- А чего ему тратить? - заметил Севостьянов. - Сыт, обут, одет…
- Да уж ты зря на него не говори… - Тетя Шура низко наклонилась над столом, принялась разглаживать складку на клеенке. - Зря не говори… - Тетя Шура наклонилась еще ниже, громко всхлипнула: - А пошел-то он в чем?
- В новом костюме, в черном… В чем же еще!
- Да я не про костюм. Костюм я ему сама утречком вынула. Носки-то какие надел? В тонких, боюсь, пошел…
- Заладила, - рассердился Севостьянов, но все же дал разъяснение: - Надел шерстяные, а поверх новые, те, что ты ему по два пятьдесят взяла.
Затонов посмотрел на сердитого Севостьянова, посмотрел на всхлипывающую тетю Шуру и со злостью выложил:
- Вы что? С ума сошли, что ли? Я уж неизвестно что подумал, а у вас только и заботы… Такую тут историю развели, а всего-навсего Витюня с девчонкой в кино пошел!
Севостьянов в ответ только головой покачал, а тетя Шура подперла щеку ладонью, посмотрела на Затонова, как на тяжело больного или вовсе тронувшегося умом, и ласково укорила:
- Так и это не пустяк. Всей жизни перемена.
От глупых бабьих слов у Затонова заскребло в горле. Как же он сразу не понял, что не беда какая-то поселилась в севостьяновском доме, а предчувствие перемены всей их дальнейшей жизни.
Он посмотрел на тетю Шуру, на ее оплывшее, обмякшее лицо и вдруг понял, чем она когда-то полонила орла и красавца Севостьянова. Не красотой, не женскими уловками, нет. Объявила Севостьянову про перемену всей жизни, и после этого Севостьянов навечно остался при ней, потому что уже другим сделался человеком, не тем, что прежде.
Ах, тетя Шура, тетя Шура, вот какой в ней есть душевный дар! В ней и в ее Севостьянове. И Витюня пошел в мать и отца. Молод, бестолков, а понял молодым наивным чутьем, какая подходит в его жизни перемена, точнее умного расчета угодил своим подарком и матери и отцу. Не пустячок принес, не тряпку, которая, глядишь, и сносится, - принес семейную затейливую радость, домашнего бога-колдуна.
Застолье незаметно повернуло на праздник. Тетя Шура, открыто светясь лицом, распечатала заветную банку вишневого варенья, налила всем чая. Севостьянов, отхлебнув глоток, уважительно поглядел на Витюнин подарок:
- Мудрая техника. В свое время, я так думаю, вызвала полный переворот в умах. Люди ведь к чему привыкли? К тому, что огонь горит под котлом с водой. А этот мужик зажег огонь внутри воды, и не снизу зажег, а сверху. Не из робких был мужик… Нашел принципиально новое решение!
Не хотелось Затонову уходить от севостьяновского домашнего очага, но пора. Уходя, он пожалел, что не сказал честно, куда обязан явиться к трем часам. Особенно стыдно было перед тетей Шурой, которая повела его перед уходом в ванную почистить зубы.
Затонов прошел пустырем мимо опустевшей собачьей площадки, прошел мимо гастронома, возле которого заметно убавилось женщин с объемистыми сумками и заметно прибавилось мужчин, прошел мимо кинотеатра. Фильм двухсерийный - на счастье Витюне и его девчонке.
Чем ближе к суду, тем тяжелее становился шаг Затонова. Его снова начали одолевать тягостные соображения: что же он должен сообщить суду для доказательства невозможности совместной жизни его и Маргариты? Веских доказательств на память не приходило - ничего особенно плохого в их совместной жизни не было. Даже не объяснишь постороннему, из-за чего вдруг разошлись: мелочи всякие, мелкая злость. Большой беды не случалось - может быть, она и могла бы их сроднить. Но теперь уж незачем копаться на пустом месте: если женитьба не стала для него переменой, то много ли будет значить развод? Маргарита непременно обдумала все, что они оба скажут суду. Затонов решил сразу же со всем согласиться, все подтвердить, как бы обидно ни было для его самолюбия. Лишь бы не выдать главную свою вину: не происходило еще в его жизни никаких душевных перемен, а он настолько ничего не понимал, настолько был слеп и глух, что имел такую жалкую претензию - страдать.
