Нож великого летчика - Биргер Алексей Борисович (лучшие бесплатные книги .TXT) 📗
Так я стоял и стоял, и ничего не происходило. А потом я увидел, как Юрка машет мне рукой. Я сорвался с места и помчался к нему со всех ног - не знаю, сколько времени я простоял, может, и совсем немного (мне-то показалось, что целую вечность), но я был счастлив ощутить, как подошвы пружинят по земле, как с каждым движением кровь в ногах и во всем теле бежит все веселей и горячей.
- Есть! - горячечным полушепотом сообщил мне Юрка. - Димка сигналит, что этот тип вышел!
Мы оба прижались к стволу, чтобы нас было поменьше видно, и стали ждать дополнительных сигналов от Димки. Долго ждать не пришлось. Буквально через две секунды мы увидели, как Димкина рука машет появившись над кустами - ещё совсем голыми, без листвы, но такими плотными, что их голые прутья сами по себе служили хорошим заслоном, и за ними можно было прятаться машет, как бы загребая воздух в одну сторону: указывая, что именно в эту сторону и пошел похититель, и нам надо двигаться за ним.
Мы быстро перебежали к Димке, и он показал нам вперед:
- Вон, видите, уходит! И при нем какая-то сумка, которой раньше не было!
Мужик в темном пальто, приземистый, с широкими плечами, уходил куда-то вдаль, и в правой руке он нес хозяйственную сумку. Судя по распухшим бокам, сумка была довольно плотно набита.
- За ним! - сказал Юрка.
И мы рванули вслед за мужиком, короткими перебежками, прячась за кустами, углами зданий и стволами деревьев. Впрочем, мы, наверно, могли и не прятаться: мужик ни разу не оглянулся, топал и топал вперед.
Он двигался в сторону улицы Радио - то есть, ближе к нашим собственным местам. Вслед за ним, мы пересекли Яузу, по одному из пешеходных мостиков, и пошли по Лефортовской набережной. Только на горбатом мостике он впервые оглянулся, а второй раз оглянулся тогда, когда свернул с набережной к путанице каких-то построек, типа дворницких сараев. Но оба раза мы были начеку.
Он поплутал между этих подслеповатых построек и исчез в одной из них. Мы, затаив дыхание, подошли совсем близко к сарайчику, в котором он исчез.
У этого сарайчика - или ангара, как хотите - было всего два окна, по одному с каждой из боковых сторон, и оба - слишком высоко, чтобы мы могли взять и заглянуть в них. Сперва мы попробовали вскарабкаться на груды хлама, набросанные возле, но заглянуть в окно у нас не получалось. Тогда я предложил:
- Так давайте один из нас встанет на плечи двум другим! Чего проще?
- И в самом деле, чего проще? - изумились мои друзья.
Поскольку я и предложил эту идею, и поскольку, вообще, всем нынешним приключением мои друзья были обязаны мне, то сразу решили, что мне и предоставляется честь влезть им на плечи и увидеть, что творится внутри сарайчика.
Я вскарабкался на плечи моих друзей, уцепился за внешнюю сторону рамы окна, прильнул к окну - и ахнул.
- Что там такое? - спросил Димка, зубами от натуги.
- Там... Там Гиз! - ответил я. - И этот тип его кормит!
Мужик в темном пальто вытащил из сумки миски со жратвой - насколько я мог судить, со всякой всячиной, оставшейся после больничного ужина - и теперь кормил Гиза кусками котлет, капустой и гречкой, политым мясным соусом, и сладкой рисовой запеканкой.
- Ешь, - приговаривал мужик (а мне это было отлично слышно сквозь раму в одно стекло, да к тому же не слишком хорошо закрытую, из-за того, что её перекосило от старости), - ешь. Завтра на Птичку поедем, так ты должен выглядеть как мячик накачанный, чтобы тебя за хорошие бабки купили. - С чего, ты думаешь, я на больничной кухне все эти объедки выпрашивал - не для того, ведь, чтобы потом всю жизнь самому с тобой цацкаться.
У меня прямо челюсть отвисла. Выходит, этот тип вовсе не собирался возвращать Гиза Мадлене Людвиговне - он собирался завтра, в субботу, толкнуть его на Птичьем рынке (а Птичий рынок в те времена работал по субботам и воскресеньям) и сорвать дополнительный куш!
- Что там! - спросил Димка. Его лицо было перекошено от напряжения: он боялся сделать хоть малейшее движение, чтобы я не полетел кувырком.
- Тихо ты! - прошипел я. - Не рыпайся!
- Да хоть скажи, что там происходит, - процедил Юрка сквозь стиснутые зубы.
- Тихо!.. - цыкнул я и на него.
Мои друзья примолкли, а я продолжал наблюдать.
Гиз, надо сказать, рубал как миленький - видно, проголодался. Я не успел возмутиться, как это, он, скотина этакая, жрет из рук похитителя, предав хозяйку, как Гиз вдруг вскинул голову, насторожил уши - и поглядел прямо на меня! Мне показалось, он узнал меня и на его морде появилось нечто вроде улыбки - ну, так нижняя челюсть отвисла, и углы пасти раздвинулись, что было полное впечатление, будто собака широко ухмыляется. А потом произошло совершенно для нас неожиданное - и, надо сказать, не очень приятное. Гиз несколько раз приветливо тявкнул в мою сторону, показывая, как он рад, что рядом друг, который отведет его к хозяйке, а потом, развернувшись к похитителю, зло зарычал, и шерсть у него на загривке встала дыбом.
- Ты что? - с некоторой растерянностью спросил похититель.
И в ту же секунду Гиз кинулся на него и рванул за штанину. Раздался треск материи, мужик взвыл и отскочил в угол сарайчика. Вторым броском Гиз вцепился ему уже не в штанину, а прямо в ногу - чуть повыше ботинка.
- Убью падлу! - заорал мужик.
Он схватил какой-то железный прут и огрел Гиза. Но ведь недаром фокстерьеры относятся к той породе псов, которых называют "прищепками". Если они вцепляются - то бульдожьей хваткой. Даже покрепче, чем бульдожья. Потом я расскажу, как Гиз взял бульдожьей хваткой французского бульдога, и... Но об этом действительно потом.
Гиз сжимал челюсти, мужик орал и хлестал Гиза железным прутом, после одного из ударов на боку собаки проступила кровавая полоса. Я понял, что медлить больше нельзя. То есть, как - понял? Я не думал, не понимал, не оценивал свои силы в этой ситуации - я просто рванулся, чтобы хоть что-то предпринять. Сначала я стукнул кулаком по стеклу, стекло задребезжало, похититель поднял голову, увидел мою перекошенную рожу, и на его роже отразилось глубокое изумление. А я, поняв, что через окно врываться нет никакого смысла, соскочил с плечей моих друзей, кинулся к двери и ударил по ней всем телом. Дверь оказалась не запертой - этот тип был настолько уверен в своей безопасности, что, естественно, и не вздумал закрывать её на щеколду - и я, влетев внутрь, набросился на него с кулаками.
- Сволочь!.. - орал я. - Сволочь!..
Он сперва ошалел от моего натиска, потом попробовал и меня стегнуть металлическим прутом, но я в этот момент озверел настолько, что выхватил прут у него из рук и принялся дубасить его самого. Гиз отпустил его ногу и попятился к двери, одобрительным рыком давая мне понять, что я действую как надо, а Юрка с Димкой, вбежавшие в сарайчик вслед за мной, так и замерли на пороге, остолбенев. Наверно, они никогда не видели меня в такой ярости.
Я очнулся только тогда, когда похититель, изогнувшись и подставив мне левую руку - вернее, левое плечо - выхватил нож. Не тот, не нож Сент-Экзюпери, а нормальную финку-самоделку, большую и страшную. Я отступил на два шага, продолжая сжимать прут в руках и тяжело дыша.
- Ну. иди сюда, - проговорил этот тип, выставив финку острием на нас и глумливо ухмыляясь. - Иди, иди.
По тому, как он держал финку, было понятно, что он умеет с ней обращаться: из своего положения он мог нанести удар снизу вверх и чуть сбоку, тот удар, от которого очень трудно защититься, даже если знаешь все приемы. Уж чему-чему, а тому, как драться на ножах и как правильно держать нож, дворовая жизнь нашего времени учила на ять. Всякий это знал, даже если в реальности не видел ни одной поножовщины и не участвовал в ней. Знал и я - и сразу увидел, что с этим человеком лучше не связываться.
Но у меня в руках был металлический прут, и я предупредил:
- Только сунься - так огрею прутом по запястью, что вышибу твой ножик!
