Энн в Эвонли - Монтгомери Люси Мод (читаемые книги читать .txt) 📗
Несмотря на все эти насмешки, а может быть, — если учесть упрямство, свойственное человеческой природе, — назло насмешникам, общество решило всерьез заняться делом, которое они надеялись осуществить этой же осенью. На втором заседании — в доме Барри — решили начать сбор средств на ремонт клуба: надо было покрыть крышу новой дранкой и покрасить стены. Создали специальный комитет, во главе которого, по предложению Герти Пайн, поставили Джейн Эндрюс. Членами комитета стали Джильберт, Энн, Диана и Фред Райт, а также сама Герти Пайн. Члены комитета распределили маршруты, по которым предстояло собирать пожертвования. Энн и Диана выбрали ньюбриджскую дорогу, Джильберт и Фред — дорогу на Белые Пески, а Джейн и Герти было поручено обойти дома по пути на Кармоди.
— Дело в том, — объяснил Джильберт Энн, провожая ее домой, — что все Пайны живут на этой дороге, и они не дадут ни цента, если мы не пошлем к ним с кружкой кого-нибудь из их семейки.
И вот Энн с Дианой ехали собирать пожертвования. Они решили начать с самой дальней фермы и двигаться по направлению к Эвонли. В самом крайнем доме жили две старые девы, которых в деревне звали «сестренки Эндрюс».
— Если Кэтрин одна, то, может, мы что-нибудь и получим, — сказала Диана, — но если напоремся на Элизу, то уйдем несолоно хлебавши.
Элиза оказалась дома, и вид у нее был даже более суровый, чем обычно. Мисс Элиза была из тех людей, которые считают, что жизнь и в самом деле юдоль печали и что улыбаться, не говоря уж о том, чтобы смеяться, просто грешно. Сестренкам Эндрюс перевалило уже за пятьдесят, и, видимо, они были обречены оставаться старыми девами до конца своего паломничества на эту грешную землю. Говорили, что Кэтрин еще не совсем рассталась с надеждой, но Элиза, которая была пессимисткой по натуре, никогда и не питала никаких надежд. Они жили в маленьком домике, стоявшем на солнечной опушке буковой рощи. Элиза жаловалась, что летом у них в доме невыносимая жара, а Кэтрин возражала: мол, зато зимой у них замечательно тепло.
Элиза шила лоскутное одеяло — не потому, что оно было ей нужно, а просто в знак протеста против легкомысленных кружев, которые вязала Кэтрин. Девушки объяснили цель своего визита. Элиза выслушала их с хмурым лицом, а Кэтрин — с улыбкой. Правда, всякий раз, когда Элиза бросала взгляд на Кэтрин, та с виноватой поспешностью прогоняла улыбку с лица, но через несколько мгновений улыбалась вновь.
— Если бы у меня были совершенно не нужные мне деньги, — мрачно проговорила Элиза, — я, может, устроила бы из них костер и полюбовалась бы, как они горят. Но на ремонт клуба я не дам ни цента. Для чего он нужен — чтобы молодежь там собиралась и крутила романы, вместо того чтобы спокойно спать дома?
— Но, Элиза, надо же молодежи где-то развлекаться! — воскликнула Кэтрин.
— Почему это надо? Мы в свое время не таскались по клубам, Кэтрин Эндрюс. Мир с каждым днем становится все хуже.
— А я считаю, что он становится лучше, — твердо возразила Кэтрин.
— Ты считаешь! — проговорила Элиза с невыразимым презрением в голосе. — Кто принимает всерьез, что ты там считаешь, Кэтрин Эндрюс? От фактов никуда не денешься.
— Я стараюсь видеть светлую сторону всего, что происходит, Элиза.
— Никакой светлой стороны нет.
— Что вы, конечно, есть! — воскликнула Энн, которая не могла молча слушать такую ересь. — На свете столько светлого, мисс Эндрюс! Наш мир прекрасен!
— Вот поживешь в нем с мое, тогда перестанешь так думать, — угрюмо ответила мисс Элиза. — И украшать тебе его расхочется… Как твоя мать, Диана? Она за последнее время ужасно сдала. У нее совершенно больной вид… А как Марилла, Энн? Скоро она ослепнет?
— Доктор считает, что если она не будет напрягать глаза, слепота ей не грозит, — еле сдерживаясь, объяснила Энн.
Элиза покачала головой:
— Доктора всегда морочат своим больным головы. Я бы на месте Мариллы не особенно ему доверяла. Лучше быть готовой к худшему.
— Но разве нам не надо также быть готовыми к лучшему?! — воскликнула Энн. — В конце концов, хороший исход не менее вероятен, чем плохой.
— Мой опыт говорит, что это вовсе не так, а я прожила пятьдесят семь лет. Кому лучше знать — мне в пятьдесят семь или тебе в шестнадцать?.. Уже уходите? Что ж, надеюсь, ваше пресловутое общество не даст Эвонли совсем уж запаршиветь, но особенно я на вас не рассчитываю.
Энн и Диана не знали, как унести ноги из этого дома, и, сев в тележку, стали усиленно погонять свою лошадь. Но когда они завернули за угол буковой рощи, которая скрыла от них домик сестренок, они увидели, как через луг к ним бежит полненькая Кэтрин Эндрюс и машет рукой. Она так запыхалась, что едва могла говорить, и молча сунула Энн полдоллара.
— Вот мой взнос на клуб, — наконец выговорила она. — Я бы с радостью дала вам и доллар, но больше я из своей копилки взять не могу — Элиза узнает. Меня очень интересует ваше общество, и я считаю, что оно принесет массу пользы. Я ведь оптимистка. Иначе как бы я жила с Элизой?.. Ну, мне пора бежать, а то она меня хватится. Она считает, что я пошла кормить кур. Надеюсь, в других домах вам больше повезет. А на Элизу не обращайте внимания. Конечно, мир делается лучше, а не хуже — в этом нет никакого сомнения…
Следующим был дом Дэниэля Блэра.
— А тут все зависит от того, дома ли его жена, — пояснила Диана, когда они подъезжали к дому по ухабистой дорожке. — Если она дома, то мы ничего не получим. Все говорят, что Дэн Блэр не смеет даже подстричься без ее разрешения. Она страшная скупердяйка. По ее словам, прежде чем расщедриться, она должна убедиться, что деньги пойдут на праведное дело. Но миссис Линд говорит, что она так долго в этом убеждается, что расщедриться уже не успевает.
Вечером Энн рассказала Марилле, как их приняли в доме Блэров:
— Мы привязали лошадь и постучали в дверь на кухню. Никто нам не открыл, но мы увидели, что она не заперта, и услышали какие-то крики, доносящиеся из кладовки. Слов разобрать мы не могли, но Диана сказала, что, похоже, хозяева ругаются. Я не могла себе представить, чтобы мистер Блэр, этот тихий и смирный человек, так ругался. Но оказалось, причина ругаться у него действительно была. Марилла, когда бедняга вышел к нам, он был красный как помидор, по лицу у него струился пот, и еще на нем был повязан большой фартук. «Я немогу снять этот проклятый фартук, — сказал он нам. — Она завязала тесемки узлом, и развязать их трудно, порвать я их тоже не могу. Извините меня, девушки». Мы сказали, что это пустяки, и пошли с ним на кухню. Мистер Блэр сдвинул фартук набок, но все равно мы видели, что ему стыдно принимать нас в таком виде, и мне его стало очень жаль. Диана и говорит: «Кажется, мы приехали в неподходящее время». — «Нет-нет. — Мистер Блэр даже попытался улыбнуться. Ты же знаешь, Марилла, какой он вежливый. — Я, правда, тут немножко занят… кекс собирался печь… Жена получила сегодня утром телеграмму, что приезжает ее сестра из Монреаля, и поехала встречать ее к поезду, а мне велела испечь кекс. Она написала мне рецепт и все подробно объяснила, но я, конечно, забыл все объяснения. Вот, например, сказано: „Добавьте специй по вкусу“. Что это значит? По чьему вкусу? Что, если у меня вкус не такой, как у других людей? Как вы считаете — столовой ложки ванили достаточно для небольшого кекса?» Тут мне его стало совсем жалко. Было ясно, что он в стряпне ничего не понимает. Я слышала, что муж может быть у жены под каблуком, но только сейчас поняла, как это выглядит. Я чуть не сказала: «Мистер Блэр, если вы сделаете взнос на ремонт клуба, я замешу для вас тесто». Но подумала, что нехорошо пользоваться несчастьем ближнего, и предложила замесить тесто без всяких условий. Он так и подпрыгнул от радости. Сказал, что до женитьбы умел печь хлеб, но печь кекс ему никогда не доводилось. А если он у него не получится, жена очень расстроится. Он дал мне еще один фартук. Диана взялась взбивать яйца, а я замесила тесто. Мистер Блэр приносил нам все нужное и совсем забыл про свой фартук — он развевался у него за спиной, как флаг за кормой корабля. Диана говорит, что ее все время корчило от смеха. Он сказал, что сумеет испечь кекс — это ему по плечу. А потом попросил у нас подписной лист и проставил там сумму в четыре доллара. Так что наши труды были вознаграждены. Но даже если бы он не дал нам ни цента, я все равно была бы собой довольна — мы поступили по-христиански, правда?..
