«Из пламя и света» - Сизова Магдалина Ивановна (бесплатные онлайн книги читаем полные TXT) 📗
Через полчаса в палату быстро вошел человек маленького роста, с некрасивым и весьма необычным лицом.
Несмотря на заметное прихрамывание, он шел легкой походкой и, подойдя к Лермонтову, протянул ему обе руки.
— Неделю тому назад, — сказал он, — один приехавший из России приятель мой привез мне замечательные стихи. Они называются «Смерть поэта». Благодарю судьбу, которая сегодня свела меня с их автором! Такие подарки она посылает мне редко.
Прошел час, а доктор Майер все еще сидел на низеньком табурете около кровати Лермонтова и то с увлечением говорил, то с увлечением слушал, то смеялся резковатым, но заразительным смехом.
Он не ушел и через два часа. Молоденький лекарь, войдя в палату, чтобы напомнить посетителю о необходимости кончить свой визит, нашел и больного и посетителя в одинаковом возбуждении.
В руках у Лермонтова была записная тетрадь, которую он только что читал.
Маленький доктор Майер, прихрамывая, ходил взад и вперед по палате и что-то говорил, возбужденно жестикулируя:
— Вот то, что я называю отточенной мыслью!
Из противоположного угла с удивлением наблюдал за волнением посетителя единственный сосед Лермонтова по палате.
Услыхав, что им пора расстаться, доктор Майер и Лермонтов огорченно взглянули друг на друга.
— Так придете завтра? — спросил Лермонтов, пожимая руку маленького доктора.
— С самого утра! — решительно заявил доктор Майер и исчез за дверью.
ГЛАВА 2
Если кто-нибудь из приезжающих в Пятигорск захочет увидеть этот городок в самый прекрасный его час, он должен прийти на площадку перед Елизаветинским источником рано утром. Пусть он придет сюда с восходом солнца или даже немного раньше, когда пустынны все дорожки, когда кудрявая шапка Машука и склоны гор еще покрыты легкой дымкой утреннего тумана и в хрустальной прозрачности воздуха, в тишине, еще не разбитой человеческими голосами, слышны только нежные и звонкие голоса птиц.
Ночной сторож, с первым лучом солнца покидавший свой пост, каждое утро удивлялся аккуратному появлению у Елизаветинского источника молодого военного в тот час, когда все порядочные приезжие еще спали за закрытыми ставнями пятигорских беленьких домиков.
Он приходил, опираясь на палочку, и, усевшись на скамейку, долго смотрел на постепенно светлевшую цепь дальних гор.
А потом доставал из кармана маленькую книжечку и что-то записывал в нее.
Очень часто он вырывал листок, на котором только что писал, и, разорвав его на мелкие кусочки, пускал их по ветру.
Сторожу, наконец, надоело смотреть на одно и то же, и он решил не обращать больше внимания на этого странного приезжего. Он совершенно перестал его замечать и равнодушно проходил мимо на утренней заре, кончая свое ночное дежурство.
Но совсем иначе повел себя господин в штатском, с трудом двигавшийся к источнику, в одно раннее утро.
Увидев странного военного, который сидел, по обыкновению закинув голову и прислушиваясь, господин в штатском остановился и после минутного раздумья крикнул: «Лермонтов?!»
Молодой военный оглянулся, тоже помолчал с минуту, разглядывая господина в штатском, потом вскочил на ноги и с возгласом «Сатин!», опираясь на свою палочку, поспешил навстречу.
Через несколько минут они сидели рядом на скамейке и, всматриваясь друг другу в лицо, узнавали друг в друге прежних мальчиков — учеников московского Университетского пансиона.
— А ну-ка, посчитай, Мишель, сколько лет мы не виделись?
— Много. Ты сюда лечиться?
— Да. А ты?
— Лечусь, — ответил Лермонтов, — и уже почти здоров. Живу как утка: пью воду и плаваю в ванне. Но скоро придется переменить этот утиный образ жизни на военный.
— А ты кто же теперь? — посмотрел на него Сатин. — Драгун, я вижу, как будто нижегородский?
— Недавно был в лейб-гусарском, но больше там не числюсь. В драгунский переведен тем же чином, но еще не добрался до своего полка — он в урочище Караагач, в Кахетии.
— За что же тебя на Кавказ?
— Здесь об этой истории кое-кто, оказывается, знает, — неохотно ответил Лермонтов. — За стихи на смерть Пушкина.
— Бог мой!.. — вскричал Сатин и, сняв от волнения шляпу, откинувшись на скамейку, долго смотрел на своего школьного товарища. — Так это ты написал?
— А что же тебя удивляет, если ты их знаешь?
— Мне их давали здесь прочесть случайно, в дороге, но я не знал имени автора. Так это ты?!.
— Тебе это кажется невероятным?
Сатин помолчал.
— Видишь ли, Лермонтов, — сказал он просто, — в Университетском пансионе ты мало с кем сходился близко, и тебя считали очень одаренным, но прежде всего светским молодым человеком. И, каюсь, я тогда не думал, что ты можешь создать такое глубокое произведение. Я очень рад, очень рад!..
Утро начинало разгораться, и солнечные лучи делались горячими. Два-три больных уже потянулись медленной походкой к источнику.
— Да, — задумавшись, сказал Сатин, — хотя военным видеть тебя и странно, все же я очень рад той перемене, которая в тебе произошла.
— Я совсем не переменился, — быстро ответил Лермонтов.
— Разве что в склонности к спорам, — засмеялся Сатин. — И ты не будешь жалеть, что судьба забросила тебя на Кавказ. И здесь и в Тифлисе ты можешь увидать и близко узнать замечательных людей.
— Кого ты имеешь в виду?
— Да многих.
— Одного я здесь уже узнал, — сказал Лермонтов, помолчав, — это доктор Майер, которого я нахожу весьма замечательным человеком.
— Уже знакомы? — удивился Сатин и остался очень доволен, узнав подробности первой встречи Лермонтова с Майером. — Мы ведь с доктором Майером отсюда вместе в Ставрополь отправимся на всю зиму. А сюда на воды недавно из Москвы Белинский приехал. Майера ты уже знаешь — теперь я тебя непременно с Белинским познакомлю. Он у меня бывает. А твой путь куда лежит отсюда? Каков маршрут?
— Мой маршрут в основном зависит от генерала Вельяминова, — вздохнув, ответил Лермонтов. — Отсюда я, вероятно, поеду сначала на Тамань, через Ставрополь и Ольгинское укрепление. Затем — в Анапу или Геленджик — туда, где действующий отряд моего полка стоит и Вельяминов царя ждет. Опоздал я сильно из-за своих ревматизмов, а жаль все-таки отсюда уезжать!
Вечером этого же дня Лермонтова ждала еще одна встреча.
Доктор Майер прогуливался по аллее Пятигорского бульвара в обществе худощавого человека с задумчивым лицом и усталой походкой.
Увидев Лермонтова, Майер быстро подошел к нему и сказал вполголоса:
— Пойдемте, я познакомлю вас с Валерьяном Голицыным. История его весьма примечательна. Он был одним из участников восстания двадцать пятого года…
Сердце Лермонтова дрогнуло и сильно забилось. Как на пороге отрочества, когда впервые услыхал он о великом декабрьском событии в Петербурге, как позднее, когда слушал рассказы Раевского, так и теперь, уже взрослым, он не мог унять этого биения.
Сбылась надежда, жившая в его сердце с детских лет: он увидел человека, который был 14 декабря на Сенатской площади, настоящего борца за новую жизнь России!
