Ночь после выпуска (сборник) - Тендряков Владимир Федорович (читать книги без регистрации полные TXT) 📗
Сулимов беспомощно развел руками.
– Коля! Ты бредишь! – воскликнул Аркадий Кириллович.
– Я ждал отца… Каждый вечер мы с матерью ждали… Мать как полоумная из угла в угол начинала тыкаться. Легко ли видеть – спрятаться хочет, а некуда. Глядишь – и все внутри переворачивается. Каждый вечер… А тут – нет его и нет, мать совсем уж места себе не находит, я в углу с ума схожу. За полночь перевалило давно… И ясно же, ясно обоим – чем позднее приползет, тем хуже. После поздних пьянок мать неделями отлеживалась… Ждем – его нет и нет. Да сколько можно?.. Сколько можно грозить отцу и ничего не делать?.. Тряпка я… Мать в кухню ушла, ну я – к ружью… Разряжено. А патроны у меня припасены, сунул в оба ствола, закрыл, повесил… Даже на душе легче стало… Я знал, Аркадий Кириллович, знал! Готовился! Не надо меня спасать.
Аркадий Кириллович ссутулился, слепым лицом уставился в пол.
– Не надо спасать… – сказал он. – Легко нам это слышать! Нам, взрослым и умудренным, которые не научили тебя, зеленого, как справиться с бедой – с крутой бедой, Коля! Твоя вина – наша вина!
– А что вы могли? – глухо возразил Коля. – Отца бы мне нового подарили?
– Что-то бы смогли… Да-а… Знали, что у тебя творится. Но издалека… Издалека-то не обжигает, а близко ты никого не подпускал.
Коля вскинул взгляд на учителя, секунду молчал, вздрагивая губами, и снова вибрирующим, рвущимся голосом стал выкрикивать:
– Вы же, вы, Аркадий Кириллович! Вы учили… Воюй с подлостью – учили! Не жди, учили, чтоб кто-то за тебя справился!.. Неужели не помните? А я вот запомнил! Ваши слова в последнее время у меня в голове стучали – воюй, воюй, не жди! А я ждал, ждал, тряпкой себя считал, медузой – мать спасти не могу!..
– Спас! – с досадой не выдержал Сулимов. – Куда как хорошо теперь матери будет – ни сына, ни мужа, одна как перст на белом свете.
– Зна-а-ю-у! Зна-ю-у! – вскинулся Коля. – Всех вас лучше знаю! Она тоже видела на полу его кровь, тоже всю жизнь это помнить будет… А мне как? Как мне, Аркадий Кириллович?! Он, если хотите, даже любил меня! Да! Да! Я себя не жалею, и вы – не надо! Никто не смейте! И на суде так скажу – не жалейте!!
На тонкой вытянутой шее набухли вены, плечи дергались…
Сгорбившийся Аркадий Кириллович поднял веки, остро глянул на Сулимова, чуть приметно кивнул. Сулимов поспешно потянулся к телефону…
Дверь за Колей Корякиным закрылась. На скуластом лице Сулимова дернулись несолидные усики.
– Все-таки папино наследство сказывается! Папа, похоже, лез на смерть, сын рвется на наказание.
Нахохленный Аркадий Кириллович обронил в пол:
– Мое наследство сказывается.
– То есть? – насторожился Сулимов.
– Один из соседей Корякиных этой ночью мне бросил в лицо – ты виноват! Я вот уже четверть века внушаю детям: сейте разумное, доброе, вечное! Мне они верили… Верил и он, сами слышали – воюй с подлостью! Мои слова в его голове стучали, толкали к действию… И толкнули.
Сулимов кривенько усмехнулся:
– Уж не прикажете ли внести в дело как чистосердечное признание?
– А разве вы имеете право пренебречь чьим-либо признанием?
– Имею. Если оно носит характер явного самооговора.
– Да только ли самооговор? Мой ученик, оказавшийся в роли преступника, при вас же объявил это.
– При мне, а потому могу со всей ответственностью заявить: мотив недостаточный, чтоб подозревать вас в каком-либо касательстве к случившемуся преступлению.
– А не допускаете, что другие тут могут с вами и не согласиться?
У Аркадия Кирилловича на тяжелом лице хмурое бесстрастие. Сулимов иронически косил на него птичьим черным глазом.
– Многие не согласятся. Мно-огие-е! – почти торжественно возвестил он. – Нам предстоит еще вы слушать полный джентльменский набор разных доморощенных обвинений. Будут обвинять соседей – не урезонили пьяницу, непосредственное начальство Корякина – не сделали его добродетельным, участковому влетит по первое число – не бдителен, не обезвредил заранее; ну и школе, то есть вам, Аркадий Кириллович, достанется – не воспитали. Всем сестра?м по серьгам. И что же, нам всех привлекать к ответственности как неких соучастников?.. Простите, но это обычное словоблудие, за которым скрывается ханжество… Принесите, товарищ Памятнов, себя в жертву этому ханжеству. Похвально! Даже ведь капиталец можно заработать – совестливый, страдающая душа.
Аркадий Кириллович все с тем же рублено-деревянным лицом, лишь с трудом приподняв веки, уставясь на Сулимова исподлобья, заговорил медленно и веско:
– Готов бы, Сулимов, склонить голову перед вашей мудростью. Готов, ежели б уверен был – знаете корень зла, не пребываете в общем невежестве. Но вы же нисколько не проницательнее других. Даже мне, непосвященному, заранее известно, как поступите: мальчик убил своего отца – очевидный факт, значит, виноват мальчик, и никто больше. Конечно, вы учтете и молодость, и смягчающие вину обстоятельства, я же видел, как вам хотелось, чтоб ружье самозарядилось… Нет, Сулимов, вы не желаете мальчику зла, но тем не менее не постесняетесь выставить его единственным виновником этого тяжелого случая. Ищите статью кодекса. А потому – отметай все подряд, даже признания тех, кто чувствует свою ответственность за преступление.
Сулимов вскочил из-за стола, пробежался по тесному кабинету, навис над Аркадием Кирилловичем, спросил:
– Вы ждете, чтоб я выкопал корень зла?
– Наивно, не правда ли?
– Да, детски-наивно, Аркадий Кириллович! Злые корни ой глубоко сидят, до них не докопались академии педагогических и общественных наук, институты социологии, психологии и разные там… Да высоколобые ученые всего мира роются и никак не дороются до причин зла. А я-то всего-навсего рядовой работник милиции. Ну не смешно ли с меня требовать – спаси, старший лейтенант Сулимов! Что? Да человечество, не меньше! Пас, Аркадий Кириллович! Признаюсь и не краснею – пас!.. А того, кто меня станет уверять – мол, знаю корень, – сочту за хвастуна. Пожалуй, даже вредного. В заблуждение вводит, воображаемое за действительное выдает, мутную водичку еще больше мутит. Так что уж не обессудьте – мне придется действовать как предписано.
– То есть выставить пятнадцатилетнего Колю Корякина ответственным за гримасы, которые нам корчит жизнь?
– Конечно, я же бездушный милиционер, за ребрами у меня холодный пар, могу ли я жалеть мальчишку?..
– Не надо скоморошничать, – оборвал Аркадий Кириллович. – Я видел, как вам хотелось получить козырь в руки в виде не заряженного руками Коли ружья. Жалели его, но это не помешает обвинить его.
– Вы сами сказали: мальчик убил – очевидный факт. Не станете же вы от меня требовать, чтоб я его скрыл или выгодно извратил.
– Хотел бы, чтоб за этим очевидным фактом вы постарались увидеть не столь наглядно очевидное: мальчик – жертва каких-то скрытых сил.
– Одна из таких сил – вы?
– Не исключено.
– Ну так есть и более влиятельная сила – какое сравнение с вами! – растленный отец мальчишки! Вот его обещаю вам не упустить из виду, постараюсь вызнать о нем что смогу и выставить во всей красе. Если я этого не сделаю в дознании, всплывет в предварительном следствии.
– Всплывет, – согласился Аркадий Кириллович. – Только с мертвого взятки гладки.
Сулимов вздохнул:
– То-то и оно – на скамью подсудимых в качестве ответчика не посадишь, но смягчающим вину обстоятельством послужит. Только смягчающим! И даже не столь сильным, как неведение мальчишки о заряженности ружья.
Вздохнул и Аркадий Кириллович:
– Я вам нужен еще?
– Несколько слов о мальчике: как учился, как вел себя в школе, скрытен, застенчив, общителен, с кем дружил?..
Снова нахохлившись, уставившись в угол, Аркадий Кириллович стал не торопясь рассказывать: Коля Корякин был трудным учеником, неожиданно для всех изменился, причина не совсем обычная, даже сентиментально-лирическая – полюбил девочку…
Сулимов записывал.
