Космонавт Сергеев - Шурлыгин Виктор Геннадьевич (читать книги бесплатно полностью txt) 📗
— Доброе утро. — Саня сел на свое место, обернулся к неслышно подплывшей официантке. — Пожалуйста, Майя, мясо по-деревенски и двойной кофе.
— Хорошо, Александр Андреевич, — улыбнулась девушка. — Вы сегодня необычно выглядите. Будто выиграли по лотерее «Волгу».
— Только собираюсь, Майя. Вот у этого типа, — Саня кивнул на мрачного Ропаева.
— Я принесу самое вкусное мясо по-деревенски и двойной кофе.
— Спасибо, Майя.
— Заигрываешь, да, — поднял глаза Ропаев, когда официантка отошла. — Надоело.
— Что надоело?
— Жрать шоколад каждый день надоело. У меня к сладкому аллергия.
— Что у тебя?
— Аллергия.
— А, — сказал Саня. — Тогда давай разыграем шоколад на «морского».
Ропаев оживился.
— Ты, Саня, настоящий товарищ. Всегда выручаешь в трудную минуту. Все готовы? Внимание! Раз… Два… Три!
Лейтенанты выбросили по три пальца: Ропаев — один, Саня — два. Считать начали с Ропаева, при счете «девять» Саня засмеялся:
— Вам придется лопать весь шоколад, капитан. Все четыре плитки!
Ропаева передернуло.
— Но у меня идея, — сказал Саня. — У моего техника — отличный сын. В свои два года и три месяца он имеет железные убеждения.
— Какие еще убеждения в два года!
— Он считает, что самое прекрасное на свете — это шоколад. По его мнению, всякий, кто хочет хоть мало-мальски прилично летать, обязан ежедневно потреблять сей продукт в несметном количестве. Для справки: того же мнения придерживается и Главком наших доблестных ВВС. В этом нетрудно убедиться, оглядев наш скромный стол.
Санька дурачился. Ну а почему, собственно, он не мог немного подурачиться? Первый Сергеев уже вышел на сцену и, получив полную свободу действий, с хитрой улыбкой смотрел на печального капитана.
— Знаешь, — нерешительно предложил Ропаев, брезгливо отодвигая от себя четыре плитки «Улыбки», — передай шоколад своему технику. Пусть хорошенько подготовит твой аэроплан. Сегодня мне предстоит пренеприятнейшее занятие — распечатывать мешок трюфелей.
— Дудки! Сегодня тебе предстоит тащить этот мешок к клубу!
— Вы, товарищ старший лейтенант, — отделавшись от шоколада, добродушно сказал Ропаев, — голословный болтун. Видите, орлы, — он повернулся к лейтенантам, внимательно слушающим их перепалку. — Этот ас утверждает, что разнесет сегодня в щепки новые мишени. Из пушки. Я поспорил на мешок трюфелей. Не хотите сделать выгодные ставки?
— Мишени? Особопрочные? Это невозможно! — Лейтенанты впились глазами в Сергеева.
— Я затыкаю уши, — сказал он. — Сейчас пойдет высшая математика. Дважды два — четыре.
— Нет, — дружно рявкнули лейтенанты. — Без всякой математики ставим два мешка против одного!
— Отлично! Итак, пять мешков великолепных конфет уже обеспечено, — дурачился Санька. — Кто больше?
— О чем спорите? — понеслось от соседних столиков.
Ропаев объяснил. Еще семь молодых летчиков, считая Санькино предприятие абсолютно безнадежным, заключили пари. Лишь один майор Громов, вечный комэск, задумчиво потягивая какао, рассудительно произнес:
— Ну особопрочные, и чего? А ничего! Ежели постараться…
— Вы боитесь спорить? — набросились на комэска лейтенанты.
— Не мальчики, — лениво сказал майор. — Я с войны ничего не боюсь. Чего спорить? И так все ясно.
— Конечно, ясно, — согласились лейтенанты.
— Ясно, — сказал майор. — Санька эти мишени как пить дать раздолбает. — И, по-крестьянски обтерев губы салфеткой, лениво, ни на кого не обращая внимания, пошел к выходу.
В лагере Санькиных противников началось легкое брожение: майор Никодим Громов пользовался у молодых летчиков большим авторитетом. По-медвежьи неуклюжий, молчаливый, он долго летал на Крайнем Севере, получил в мирное время два ордена Боевого Красного Знамени, медаль «За боевые заслуги», освоил двадцать типов самолетов, первым пришел на их дальний аэродром, затерявшийся среди леса, начинал тут с нуля, все делал своими руками. Молодые называли его за глаза «дедом», сам Командующий округом, встречаясь на аэродроме, на учениях, в военном городке, крепко тряс «деду» руку и всегда интересовался его мнением по вопросам боевой подготовки. «Дед» мог все. Даже обнаружить с высоты птичьего полета иголку в стоге сена. Не хватало ему лишь высшего образования — ни в какие училища и академии старый летчик идти не желал и навечно застрял в комэсках. Путь наверх по служебной лестнице майору Никодиму Громову был заказан. Да и не хотел он идти наверх — вполне довольствовался своей должностью, своей работой, не испытывая ни обделенности, ни ущербности.
Грузный, неуклюжий, он не забирался в кабину истребителя-бомбардировщика, а переваливал туда сначала могучие ноги, потом огромный живот, кряхтел по-стариковски, застегиваясь привязными ремнями, охал, но когда взлетал, вот когда взлетал майор Никодим Громов, все знали, что это взлетает Никодим Громов. Точность, изящество, какая-то особая, прямо балетная грациозность отличали его работу от работы всех остальных — майор. Громов имел свой почерк. И если уж он говорил, а говорил вечный комэск мало, то говорил наверняка. Старый медведь верил, что Александр Сергеев раздолбает особопрочные мишени!
— Чепуха! — скривились лейтенанты, когда перестал скрипеть пол под ногами Никодима Громова. — Все равно такого не может быть!
Но их голоса уже не отливали металлом, недавняя категоричность сменилась сомнением. Без всякой охоты доковыряв завтрак, лейтенанты вместе с недавно прибывшей молодежью облепили Саньку у выхода и потребовали объяснений. Санька объяснения давать отказался — всю дорогу на аэродром, сидя в тряском автобусе, проигрывал в уме предстоящий полет, уже жил им, не замечая ни смеха товарищей, ни ироничных взглядов. На предполетной подготовке, записав условия погоды на полигоне и по маршруту, запомнив позывные, каналы связи, эшелоны, запасные полосы на случай вынужденной посадки, пошел к своему самолету.
— Доброе утро, командир, — вытянулся в струнку техник.
— Как телега, летает? — Кивнув на самолет, Саня крепко пожал технику руку.
— Полный порядок, командир.
— Держи вот, — он опустил в нагрудный карман синего комбинезона четыре плитки шоколада. — Твоему солдату от летчиков доблестных ВВС.
И, не слушая возражений, натянул шлемофон, медленно обошел вокруг самолета. Это был обычный ритуал, обычный предполетный осмотр. И если бы осмотр не был ритуалом, Саня, пожалуй, не стал бы себя утруждать — верил технику больше, чем самому себе, хотя авиационная биография у юного лейтенанта только начиналась. Да, собственно, и не было еще никакой биографии — так, с воробьиный нос. В полк пришел три месяца назад, сразу после института. Худенький, невысокий, по-мальчишески быстрый, с озорными глазами, он подал Саньке руку и сказал: «Здравствуйте. Я — три «К»: Константин Константинович Костенко». И улыбнулся. Саня промолчал — не стал распекать вчерашнего студента за то, что представился не по форме, за то, что ремень болтается ниже пояса, за дурацкую улыбку, которой не должно быть, когда обращаешься к старшему по званию. Только оглядел новичка с ног до головы и поморщился. Не почувствовал в нем ни солидности, ни обстоятельности, столь характерных для пожилых авиационных техников. Так — мужичок с ноготок.
Но мужичок оказался с головой. Через несколько дней — они еще летали на старых машинах — Саня вернулся на аэродром с задания злой и нервный. Зарулил на стоянку, откинул фонарь, вытер со лба крупные капли пота, коротко бросил: «Я, конечно, дотянул. Но ты, техник, посмотри. Нет поддавливания в баках!» — «Хорошо, — кивнул три «К». — Все сделаю». И начал открывать лючки. Ох, каким виноватым чувствовал себя три «К» перед командиром, перед машиной, перед самим собой. Он ругал себя самыми последними словами и работал. Небо сделалось сиреневым, потом темным, а три «К» никак не мог обнаружить причину неисправности. Проверил все: от лампочки сигнализации до последнего трубопровода. Оставался клапан поддавливания. Клапан барахлить не мог — машина недавно пришла с рембазы, там этот механизм отрегулировали по приборам. И все же механик взялся за отвертку. «В ТЭЧ недосмотрели», — сказал командиру утром. «Всю ночь сидел?» — «Нет, — засмеялся три «К». — До пяти утра». — «Не жалеешь, что пошел в армию?» — «Настоящим инженером становлюсь», — серьезно ответил Костенко.
