На аптекарском острове - Федоров Николай Тимонович (бесплатная регистрация книга txt) 📗
— Что?! — закричал я, потому что сильно запыхался и не расслышал Генкиных слов.
— Я говорю, хорошо теперь! — снова закричал он.
— Так какого же черта ты тогда на берегу стоишь, паразит! — теперь уже по-настоящему истошно закричал я. — Лезь в воду! А то сейчас я тебя самого утоплю! Станиславский!
Генка плюхнулся в воду и неуклюжими саженками поплыл в мою сторону.
Плыл он долго, хотя старался изо всех сил, разбрасывая вокруг кучу ненужных брызг. Потом наконец подплыл и судорожно вцепился мне в шею. Я тут же погрузился, изрядно глотнув воды.
— Что же ты за меня цепляешься, — отфыркиваясь, сказал я.
— Сейчас, погоди. Отдышусь маленько.
И Генка энергично схватил меня за голову, будто это не голова была, а поплавок какой-нибудь. Тут уж я и вправду стал тонуть. Потом все-таки сумел изловчиться, вырвался из Генкиных объятий и резко поплыл в сторону. Но в последний момент Генка успел схватить меня за трусы, которые как трофей и остались у него в руках.
— Ну нет! — сказал я, отплевываясь. — Я так просто не дамся! Хватит! Теперь я режиссером буду, а ты выполняй мои команды. Во-первых, отдай трусы. Во-вторых, не хватайся за меня, как все равно за бревно. Чего ты мне в голову-то вцепился?!
— Так я за волосы хотел. Утопающих всегда…
— Замолчи, теоретик! И слушай, что говорю: я на спину лягу и буду потихонечку к берегу рулить. А ты бери меня за руку, второй греби, да ногами поживей работай. И не липни ко мне, как пиявка!
Кое-как мы дотащились до берега, причем я заглотил такое количество воды, что, наверное, выдул пол-озера. Отогревшись на камне, мы начали все сначала. К четвертому разу стало получаться довольно сносно. Правда, Генка уверял меня, что я недостаточно истошно кричу. Когда, наконец, от холода мы стали покрываться инеем, я сказал:
— Все. Репетиция окончена. Завтра премьера. Можешь расклеивать афиши.
— А что, если она завтра не придет? — спросил Генка.
— Придет. Куда она денется. Надо же ей натюрморт с дикарями закончить. Ну, а если нет…
Но договорить я не успел. Тот единственный зритель, для которого мы готовили представление, появился на пригорке.
— Ну вот, — сказал я. — Премьера, кажется, состоится сегодня. Ты отогрелся, спасатель?
— Отогрелся, — ответил Генка. — Ты только давай кричи лучше.
— Ладно. Я-то покричу. Главное, ты свою роль не спутай. Твоя задача меня спасти, а не утопить. Это, согласись, разные вещи.
Сначала все шло по нашему сценарию. Мы подождали, пока девчонка начнет свое рисование, потом я не спеша вошел в озеро, проплыл метров сорок, пару раз нырнул и, набрав в грудь побольше воздуха, дико закричал:
— Тону-у!!!
Генка вскочил с камня и побежал к воде. Но с этого момента события вдруг приняли совершенно неожиданный оборот. Я видел, как вслед за Генкой, сбрасывая на ходу платье, с горы бежала художница! Генка уже проплыл метров десять, когда девчонка еще только вбегала в воду. Но уже через несколько секунд было совершенно ясно, что она первая достигнет утопающего. Девчонка плыла отличным спортивным кролем и буквально за несколько быстрых, отточенных взмахов догнала, а потом и перегнала моего Ихтиандра. Нет, такой поворот действия меня совсем не устраивал. Еще чего! Чтоб меня спасала какая-то пейзажистка! Я помедлил еще немного, а потом, когда девчонка была уже совсем близко, припустил к другому берегу.
— Эй, утопающий! — услышал я за спиной веселый голос. — Куда же ты?!
Тут я понял, что продолжать удирать просто глупо, что спектакль провалился и что артистов забросали тухлыми яйцами. Я перестал плыть и повернулся к девчонке:
— А ты хорошо плаваешь.
— Ты тоже, — сказала она, переводя дух. — Но ты же сейчас тонул?
— Кто? Я? Это тебе показалось.
— А зачем ты кричал «тону»?
— Я кричал «ау». Понимаешь: «А-у».
— Понимаю. Значит, ты заблудился и кричал «ау».
— Ну, конечно. Сбился с курса и заблудился. Но все равно ты молодец. Поэтому представляю тебя к награде.
Я подплыл к белой кувшинке и уже было хотел ее сорвать.
— Стой! — вдруг закричала девчонка, да так, что я даже вздрогнул и отдернул руку. — Не трогай ее. Зачем? Она ведь без воды совсем беспомощная.
— Пожалуйста, не буду, — сказал я, удивившись такой реакции. — Я ж подарить хотел. За спасение утопающего.
— Не надо. Ты можешь просто сказать: дарю тебе эту кувшинку. И я буду знать, что она моя.
— Ну, если так, то в придачу дарю и озеро. Вместо вазы.
— Спасибо. А знаешь, у кувшинки есть еще и другое название — нимфея. Красиво, правда?
— Ничего. А тебя саму-то как звать, нимфея?
— Меня Таня.
Я посмотрел в сторону берега и поискал глазами моего Ихтиандра. Генка стоял у воды и подавал мне какие-то отчаянные сигналы. Конечно, он не понимал, что происходит, а плыть почти к другому берегу озера ему было боязно.
— Ну что, гребем назад? — сказал я. — А то мой друг совсем уже заскучал.
— Плыви за мной и не глазей по сторонам, — сказала Таня. — А то снова заблудишься.
Потом мы все втроем лежали на нашем валуне и отогревались. Солнце на том берегу уже коснулось макушек сосен, с воды потянуло прохладой, но камень был еще теплый и даже казался мягким.
— А все-таки жаль, что ты не тонул, — вдруг задумчиво сказала Таня. — Я когда вас здесь увидела, мне страшно захотелось с вами познакомиться. Я ведь тут совсем никого не знаю. Вот я и думаю: хорошо бы, если бы кто-нибудь из них тонуть начал. Я бы тут же в воду… Так все романтично было бы.
Тут мы с Генкой посмотрели друг на друга да так хохотать начали, что Таня привстала и посмотрела на нас как на придурков:
— Вы чего это?
— Да так, — сказал я. — Анекдот один вспомнили. Про утопающего.
— А как называется это озеро?
— Уловное, — сказал Генка.
— Уловное, — медленно повторила Таня. — Какое хорошее название. А русалки в нем живут?
— Какие там русалки. В нем и рыба-то, похоже, не водится. Представляешь, на шитика даже не берет!
— И правильно делает. Очень нужны ей ваши шитики. А русалки здесь наверняка живут. Посмотрите, сколько вокруг васильков.
— При чем тут васильки? — спросил я.
— Как при чем? Разве вы не знаете?
— Мы не знаем, — сказал я. — Мы с Генкой в ботанике не сильны.
— Тогда слушайте. В древние времена одна молодая русалка полюбила пахаря. А звали этого пахаря Василий. Русалка уговаривала его, чтобы он все бросил и шел бы жить к ней в озеро. Но пахарю было жаль расставаться с землей, и он отказался. Тогда русалка превратила его в цветок и назвала этот цветок васильком.
— Все ясно, — сказал я. — Хорошо, что пахаря Василием звали, а, скажем, не Аскольдом. Пришлось бы цветы аскольдиками называть.
Таня как-то странно на меня посмотрела, и я понял, что сморозил глупость. И откуда у меня эта идиотская манера все время острить пытаться? Особенно когда с девчонками разговариваешь.
— А ты что, художница? — задал Генка тоже не очень-то умный вопрос.
— Художница? — Таня засмеялась. — Ну что ты, нет, конечно. Просто мне нравится рисовать. Чтобы художником быть, надо очень сильно в себя верить. В правоту свою. А я все время сомневаюсь. Вот пишу что-нибудь, а мне постоянно кажется, что самое-то главное от меня ускользает. Я вижу это главное, а схватить ну никак не могу. Хоть плачь! Знаете, был такой художник Ван Гог. Жил в страшной бедности и все время писал, писал. Будто торопился. А за всю жизнь продал одну-единственную картину! Да и то за гроши. Представляете, весь мир в него не верил и считал его картины мазней. А он верил! Один!
— И что потом было? — спросил Генка.
— Потом? Потом люди поняли, что они были неправы. А Ван Гог умер с голоду.
Тут мне опять захотелось сострить, сказать, что голодная смерть ей не грозит и что, если ее картины не будут покупать, она может спокойно пойти на ткацкую фабрику и там прилично заработать. Но я посмотрел на Таню и промолчал.
— А вот итальянский скульптор Бенвенуто Челлини любил стрелять из пушки, — вдруг изрек Генка. Он, видимо, долго и мучительно соображал, что бы такое сказать про художников, и теперь неожиданно выдал неизвестно откуда всплывшие знания.
