На Севере дальнем - Шундик Николай Елисеевич (читаем книги онлайн без регистрации .txt) 📗
И невольно, сама собой, складывалась песня, светлая, душевная песня о высоком красном солнце, которое уже навсегда пришло сюда, в этот холодный край, после очень долгой ночи, после той ночи, которая сейчас называется «старой жизнью». Пел сейчас эту песню и Таграт, мчавшийся по речной долине на оленях как раз туда, где причудливо вытянулись верхушки яранг оленеводческого стойбища, раскинувшегося на высокой горной террасе.
Запрокинув на спину ветвистые рога, высунув влажные розовые языки, олени неслись вскачь. Наклонившись чуть вперед, Таграт напевал свою песню, порой ловко отруливая нарту, чтобы не налететь на камень или кочку. Все ближе и ближе высокая горная терраса. В ушах Таграта свистит ветер. Крохотные лужицы в талом снегу мгновенными вспышками молнии ослепляют его.
Выбрав место, где снег поплотнее, Таграт с ходу вылетел по крутизне на террасу, и вот он у стойбища. Двое подростков подхватывают его тяжело дышащих оленей, выпрягают из нарты. А навстречу уже идет бригадир оленеводческой бригады, приветствует Таграта.
Наскоро выпив чаю, Таграт отправляется осматривать стадо отелившихся оленей-важенок.
Стадо паслось между горами, в небольшом распадке, хорошо защищенном от ветра. Сотни телят на тоненьких, еще неустойчивых ножках бродили за своими матерями, издавая громкие звуки, мало похожие на оленье хорканье. Большие фиолетовые глаза малышей смотрели на людей с любопытством, доверчиво.
— О, сколько их здесь! — любовался телятами Таграт, пытаясь погладить одного из них. Теленок, смешно вскинув непомерно длинные задние ноги, отбежал в сторону. — Будущий скакун, — улыбнулся Таграт.
Группа пастухов в легких оленьих кухлянках, сшитых шерстью внутрь и выкрашенных в ярко-красный цвет корой деревца вирувир [26]окружила председателя и бригадира. Смуглые, обветренные лица их были возбуждены, жизнерадостны.
— Так, значит, завтра у нас в поселке Рэн будет праздник Первого мая, весенний праздник? — весело спросил пастух Вальфо, собирая в кольца аркан.
— Да, завтра праздник Первого мая, — ответил Таграт и осмотрел пастуха с ног до головы. — Что, не думаешь ли взять первый приз на оленьих гонках?
Пастух смущенно опустил голову, хотя все знали, что он лучший наездник Рэнского сельсовета.
— Как ты думаешь — возьмем мы его с собой на праздник? — Таграт лукаво подмигнул бригадиру. — Работал-то он хорошо или так себе?
— У нас никто не работает так себе! — сказал Вальфо.— У нас ни один теленок не пропал и ни один не пропадет.
Таграт, раскурив трубку, протянул ее пастуху. Вальфо вспыхнул от гордости, взял трубку, глубоко затянулся.
— У нас во всем колхозе никто не работает так себе, — сказал Таграт, принимая от Вальфо трубку, — а значит, много хороших людей прибудет на праздник Первого мая. Веселый будет праздник.
И праздник получился действительно веселым. Украшенный красными флагами, плакатами и лозунгами, поселок Рэн уже с самого утра шумел людскими голосами, звонким смехом, песнями. Группа за группой, лихо скакали к поселку оленеводы. Хлестко стучали их свистящие погонычи, захлебывались в звоне колокольчики, подвешенные к задкам легких, словно игрушечных, нарт.
Петя, Кэукай, Эттай стояли в пионерском строю прямо перед окнами. Им хорошо было видно, что делается на улице. Огонь возбуждения в их глазах, казалось, разгорался все ярче и ярче.
Чуть дальше стояли в строю и Чочой с Тавылем. На них еще пока не было пионерских галстуков. Взволнованные, они смотрели на развернутые знамена, еще и еще раз мысленно повторяя слова торжественного пионерского обещания. Сейчас они перед лицом своих товарищей должны будут прочесть торжественное обещание юного пионера — дать великую клятву верности партии, народу, Родине.
Призывно зазвучали пионерские горны, ударили барабаны. Пионеры прошли по залу и выстроились.
Чочой закрыл глаза и опять принялся мысленно читать торжественное обещание, где-то в глубине души прислушиваясь к каждому его слову.
А Тавыль, чувствуя, что в жизни его наступает что-то огромное и необычайное, вдруг стал как-то по-особенному спокойным, торжественным.
И вот Чочой и Тавыль перед строем.
— «Я, юный пионер Союза Советских Социалистических Республик, торжественно обещаю...» — звонко и уверенно звучат слова пионерской присяги.
Клятва дана. Старшая пионервожатая Нина Ивановна повязала мальчикам красные галстуки.
Сбылась заветная мечга Чочоя. Ему так хотелось иметь пионерский галстук! Теперь-то он хорошо знал, что значит пионерский галстук!
Как только Чочой и Тавыль стали в строй, послышался звонкий голос старшей пионервожатой:
— Пионеры! К борьбе за дело Коммунистической партии будьте готовы!
— Всегда готовы! — дружно ответили пионеры.
Сияет на небе яркое солнце. Трепещут на ветру красные флаги. Громко звучит с трибуны голос Виктора Сергеевича Железнова:
— Те из нас, у кого уже седые волосы, хорошо помнят американского купца Кэмби. Разве не у тебя, Аймын, он насильно увел единственную дочь? — обратился директор школы к старику, стоявшему в первых рядах. — Разве не у тебя, Кэргыль, он украл сына? Разве не тебя, Тынэт, он лишил отца еще раньше того, как успел ты появиться на свет? Разве не у тебя, Вияль, он отнял брата и сестру?.. Вот кого хотят американцы опять посадить на землю нашу. Они хотят, чтобы сюда снова вернулся Кэмби, они хотят, чтобы сюда снова вернулся злобный шаман Мэнгылю, они хотят, чтобы сюда снова вернулись голод, болезни, они хотят, чтобы сюда смерть вернулась! Как знать, может, и сам Кэмби, если он еще живой, со звериной злобой смотрит на наш берег и ждет случая, чтобы снова сюда вернуться. Нам хорошо известно: об этом думают многие богачи-американцы. Только никогда не сбудутся их мечты! Пусть они нас пугают — нас невозможно запугать. У нас сердце не трусливого зайца, у нас сердце не пугливого оленя. Смерть найдет враг, если пойдет на нас!
Не успел Виктор Сергеевич кончить, как люди сдвинулись плотней у трибуны, громко выкрикивая отдельные фразы из его речи:
— Не запугают!
— Найдут смерть!
— Пусть захлебнется волк в своей бешеной пене! — грозно неслось со всех сторон.
Смуглые лица юношей и мужчин были суровы, решительны.
Следующим за директором школы выступил тот самый старик Аймын, к которому обращался во время своей речи Виктор Сергеевич. Поднялся он на трибуну степенно, с чувством собственного достоинства, снял с головы легкий весенний малахай, украшенный зеленой пушистой кисточкой, внимательно осмотрел притихших людей. Испещренное густой сеткой морщин, его крупное лицо с подслеповатыми глазами, с редкой белой бородкой было сурово.
— Решил и я сказать свое слово на нашем празднике Первого мая, — негромко начал он. — Учитель словами своими зажег во мне великий гнев, который все время горячими угольками где-то здесь, под сердцем, теплился. — Аймын медленным жестом приложил руку к груди. — И хорошо сделал учитель! — вдруг повысил голос Аймын. — Очень хорошо сделал. Кто из нас американца Кэмби помнит, кто из нас шамана Мэнгылю помнит, у того, конечно, как и у меня, эти горячие угли гнева под сердцем не потухают. И вот, пока Кэмби по земле ходит, пока такие люди, как Кэмби, по земле ходят, — нельзя, чтобы эти угли у нас под сердцем, как под золой, потухли! Вот посмотрите туда, на тот скалистый обрыв у моря! — Аймын стремительно выбросил руку, указывая на скалистый берег километрах в двух от поселка. — Когда Кэмби украл мою дочь, убежала она от него и бросилась с того высокого камня прямо в море. Напрасно Кэмби думает, что я забыл об этом. Напрасно Кэмби думает, что Аймын, как это раньше бывало, при встрече с ним лишь втянет голову в плечи. Аймын стар, но, если Кэмби вздумает прийти на нашу землю с оружием в руках, Аймын схватит Кэмби, как паршивую собаку, и сбросит его вон с того обрыва, с которого бросилась в воду моя дочь!
26 В ирувир — название местного кустарника.