На Севере дальнем - Шундик Николай Елисеевич (читаем книги онлайн без регистрации .txt) 📗
Долго он метался из стороны в сторону, увлекая за собой своих товарищей. И все же ему удалось найти выдутое ветром русло ручья. Облегченно вздохнув, Кэукай стал разгребать снеговыбивалкой снег почти у самого льда: он добирался до кустарника. Поняв его мысль, Тавыль, Чочой и Эттай принялись ему помогать...
— Что вы там ищете? — не сдержал своего любопытства Петя.
— Медвежью берлогу, заночевать думаем, — не упустил случая подтрунить Эттай.
На его шутку никто не отозвался.
— До кустов добираемся, чтобы попять, в какую сторону их пригнуло течением, — пояснил Кэукай.
«Ну да, если течение ручья определить правильно, тогда сразу станет понятно, в какой стороне морской берег», — догадался Петя и поделился с Ниной Ивановной своей догадкой.
— Ничего, Петя, с нашими друзьями мы не пропадем,— сказала Нина Ивановна вполголоса.
Чочой, стоявший рядом с Ниной Ивановной, дотронулся до нее рукой и спросил:
— Вы замерзли, наверное? Почему вы так плохо оделись?
— Ничего, ничего, не беспокойся, Чочой, — отозвалась учительница, — для ходьбы на лыжах моя одежда самая подходящая. А вот если бы пурга началась да пришлось заночевать в пути, тогда...
Она не договорила, поняв в эту минуту всю опасность своего положения.
А Чочой вдруг вспомнил, как просилась пойти с ними на капканы Соня, выздоровевшая всего лишь несколько дней назад. «Возьмите меня! Я здоровая! Я уже совсем не больная!» — уверяла она, обращаясь то к Нине Ивановне, то к Кэукаю, то к Пете. И, когда просьбу ее отклонили, Соня с мольбой подняла глаза на Чочоя. «Ну скажи им что-нибудь, Чочой! Скажи им такое, чтобы они взяли меня!» — казалось, говорили глаза девочки. Смущенный Чочой потоптался на одном месте, не зная, что ответить. Ему очень хотелось, чтобы Соня шла рядом с ним на лыжах, и в то же время боязнь за ее здоровье не позволяла ему поступить иначе, чем поступили его товарищи. «Нельзя, Соня», — смущенно сказал он, стараясь не смотреть на девочку.
Закрыв лицо руками, Соня бросилась прочь, возмущенная и обиженная решением своих друзей. Чочою стало нестерпимо жаль девочку, и он уже открыл было рот, чтобы упросить Нину Ивановну взять с собой Соню, но голос здравого рассудка победил его колебание. И как радовался теперь Чочой за Соню: «Тепло сейчас ей. Наверное, на пианино играет, а может, сказки читает». Представив себе, как Соня сидит за столом и читает сказки, Чочой облегченно вздохнул и принялся помогать раскапывать снег.
Докопавшись до кустов, Кэукай ясно определил ход течения ручья. И то, что он обнаружил, очень взволновало его. «Так и есть, — подумал Кэукай, — мы шли совсем в обратную сторону».
К Кэукаю подошла Нина Ивановна.
— Ну что, как у нас дела? — спросила она.
Кэукай внимательно посмотрел ей в глаза и, вздохнув, сказал:
— Теперь хорошо. Теперь совсем хорошо. Только вот сейчас надо как можно быстрее идти к поселку. А где поселок, нам уже найти нетрудно.
У Кэукая было такое ощущение, будто он неожиданно обнаружил, что занес ногу над пропастью и ему удалось быстро отступить назад.
— Итак, ребята, на лыжи! — громко сказала учительница. — Кэукай говорит, что нужно торопиться. Кто себя чувствует плохо?
— Чувствуем себя хорошо! — немного охрипшим голосом за всех ответил Петя.
— Кэукай, иди впереди, я пойду последней, — приказала Нина Ивановна. — У кого что-нибудь будет неладно, немедленно сообщайте.
Лыжники тронулись в путь. Теперь Кэукай шел уверенно, не бросаясь из стороны в сторону, следя за тем, чтобы снежные заструги были пересечены поперек. Уверенность его передавалась и другим лыжникам.
Когда они подходили к поселку, туман стал рассеиваться.
— Смотрите, огонь! — закричал кто-то из ребят.
Лыжники остановились. Прямо перед ними действительно, чуть-чуть колеблясь, горел огонь, похожий на костер.
— Это для нас зажгли большой факел, — объяснил Кэукай.
Сразу всем стало так весело, что идти молча уже никто не мог. Ребята громко переговаривались, шутили, смеялись, кто- то даже попытался запеть песню. В морозной тишине голоса их звучали гулко, уходили далеко.
— Поберегите горло! — предупредила Нина Ивановна, хотя ей тоже хотелось и шутить, и смеяться, и даже петь.
Разбуженные шумом приближающихся лыжников, в поселке громко завыли собаки.
— Гок! Гок! — закричал Эттай, воображая себя пастухом, а всех остальных ребят — стадом оленей.
— А ну, кто кого перегонит! — крикнула Нина Ивановна.
Не чувствуя усталости, ребята, как настоящие лыжники, до предела ускорили свой бег, вырываясь к финишу.
В СУДЬБЕ ТАВЫЛЯ — ПЕРЕМЕНА
Тавыль, положив на колени дощечку, которая служила ему столом, выполнял домашнее задание по арифметике. Временами он нет-нет да и поглядывал на отца, тяжело вздыхая.
Экэчо чувствовал, что на душе у Тавыля что-то неладное, но ему было сейчас не до него. Однако, поймав на себе странный взгляд сына, он не выдержал и спросил:
— Чего на меня так смотришь, как будто первый раз в жизни увидел?
Тавыль втянул голову в плечи и, чуть отодвинувшись от отца, спросил, в свою очередь:
— Зачем ты ездил на своих собаках в сторону приманок комсомольской бригады?
Экэчо от изумления открыл рот, хотел что-то сказать, но не нашелся.
— Да, да. Ты туда ездил, — чувствуя, что у него пересохло во рту, еле слышно промолвил Тавыль. — Я же знаю, что у твоей нарты разные полозья — один шире, другой уже...
«Разные полозья! Один шире, другой уже!» — пронеслось в голове Экэчо. Он глянул на сына, замахнулся алыком. Багровое пламя жирника замигало и едва не потухло. Но Экэчо тут же опустил руку, закурил трубку и как можно спокойнее сказал:
— Почему твоя нерпичья голова думает, что только у моей нарты могут быть разные полозья?
От этих слов Тавылю как-то вдруг стало легче, словно с его плеч свалился камень.
«Действительно, почему я решил, что только у отца может быть нарта с разными полозьями?» — мысленно спросил он себя. Мальчику очень не хотелось думать, что отец его может оказаться вором.
Слова Тавыля о нарте перепугали Экэчо:
«Если Тавыль заметил это, значит, и другие могли заметить. Ай-я-яй! Как глупый заяц, следы оставляю, для всех следы оставляю. Следователь снова приедет, о следах спрашивать будет, на нарту посмотрит...»
Выполнив домашнее задание, Тавыль ушел к друзьям. А Экэчо, взяв несколько свечей, вылез из полога в шатер яранги, втащил нарту и поспешно стал разбирать ее. Подогрев полоз на костре, он привычно укрепил его в деревянных тисках и принялся строгать рубанком. За этим занятием и застал его Тавыль. Исчезнувшее подозрение снова вспыхнуло в мальчике.
«Делает так, чтобы оба полоза одинаковыми были, — подумал он. — Значит, это все-таки он на приманки комсомольской бригады ездил».
— Чего так смотришь? Иди, помогать будешь, — как можно добродушнее сказал Экэчо и прошел мимо сына, чтобы прикрыть вход в ярангу от любопытных глаз.
— Помогать? Не буду помогать! Не буду, не буду помогать человеку, который... — Тавыль не мог выговорить страшного слова.
Экэчо изогнулся и хлестко, раз за разом, ударил сына ладонью по лицу.
Мальчик задохнулся от обиды и возмущения. Опрокидывая закопченные подпорки, он бросился к выходу.
— А ты подумал о том, что твой отец мог просто чинить нарту, а? — донесся до него голос Экэчо.
Тавыль на мгновение остановился. Еще раз маленькая надежда на то, что отец не такой уж подлый человек, снова вспыхнула в нем. Но лицо его горело от пощечин. Глотая слезы, Тавыль вбежал в дом Пети.
...В окружении товарищей Тавыль расплакался еще сильнее. Он ни о чем не рассказывал, но всем было ясно, что отец снова обидел его.
Как раз в это время в доме Пети был председатель колхоза Таграт. Наливая в его стакан чай, Виктор Сергеевич спросил:
— Послушай, председатель, как ты думаешь, можно ли дальше оставлять этого мальчика в яранге Экэчо?
