Чемодановна. Моя ужасная бабушка - Никольская-Эксели Анна Олеговна (книги txt) 📗
– Стоять! Мы пришли, – вдруг заявила Чемодановна и резко затормозила (это, как вы уже догадались, была именно она). – Значит, так: я сейчас буду дышать озоном и открывать себе чакры.
– Что-что? – не расслышал Боря.
– Не «что-что», а чакры! – Чемодановна уселась на мокрую лавку, закрыла глаза и расставила в стороны руки с растопыренными пальцами. Дождь гулко застучал по её прорезиненному макинтошу.
– А нам что делать? – спросила Оля.
– Вам? – Чемодановна приоткрыла один глаз. – Ну, я не знаю, можете изваляться в грязи. Или, допустим, пострелять из рогатки по голубям – вон они, видите, какие толстые? – Старуха кивнула в сторону мэрии, и голуби содрогнулись. – Или, например, раздеться и побегать голышом под дождём.
– Голышом?! – ужаснулся Боря.
– Погорланить, поопрокидывать мусорные урны, пописaть на лавках разные слова, попугать ворон, полазать по заборам, покачаться на ветках, попрыгать с невысоких крыш, поплеваться, потолкаться, пообзывать друг друга дохлой крысой, подействовать мне на нервы… Ну, вы дети, в конце концов, или кто?
– Мы – дети.
– Так что я вам рассказываю? Идите и похулиганьте как следует!
– А ты не будешь нас во всём контролировать? И нас ругать? И вытирать нам носы антибактериальной салфеткой, а потом сажать на задумчивый стул до самого ужина?
– Я?! – возмутилась Чемодановна, не открывая глаз. – Я что, по-вашему, похожа на сумасшедшую?
«Вообще-то да», – хотел сказать Боря, но на всякий случай промолчал.
Честно говоря, более сумасшедшего человека он ещё в жизни не встречал. И это нравилось ему, и одновременно страшно его пугало! Хотя, к примеру, Изольда Тихоновна вовсе не была сумасшедшей – наоборот, она всегда была в здравом уме и твёрдой памяти. Но ведь именно Кикимора делала с детьми все эти возмутительные вещи, перечисленные Борей! И кто после этого сумасшедший? Вот видите, всё в этом мире относительно.
Боря покосился на Чемодановну. Та сидела с малиновым кораблём на голове, не обращая внимания на проливной дождь. Борю вдруг захлестнул какой-то розовый приступ нежности (у него даже перед глазами всё порозовело, а вокруг запахло розами). Неожиданно ему захотелось обнять эту странную толстую старуху и поцеловать её прямо в нос, усыпанный такими милыми волосатыми бородавками.
– Ты правда наша родная бабушка? – ласково спросил Боря.
– Нет, я ваш двоюродный дедушка! – хмыкнула Чемодановна. – Не задавай дурацких вопросов, а то испепелю.
Но Боре почему-то вовсе не было страшно, поэтому он сразу задал следующий вопрос (который, кстати, волновал не только Борю, но и Олю и Олиного с Борей папу):
– А почему мы тебя раньше никогда не видели?
Чемодановна открыла глаза и уставилась на него. Боря решил, что точно – сейчас она его испепелит. Но правда была всё-таки важней, поэтому Боря не отвёл взгляда, а только два раза моргнул и громко сглотнул слюну.
Чемодановна всё глядела на него, глядела… Однажды Боря читал про василиска с головой петуха и туловищем жабы, который умел испепелять взглядом и угробил целую кучу людей. Но однажды нашёлся храбрец, который показал василиску зеркало – и тот испепелил сам себя. Это была потрясающая история, Борина любимая. Он тоже мечтал и изо всех сил старался быть храбрым, но у него ничего не получалось. Боря вдруг почувствовал запах гари. Точно, это дымится его макинтош! Сейчас он вспыхнет (резина же вспыхивает?), и Боря сгорит от взгляда своей единственной бабушки!
– Кто-то бросил в урну непотушенный окурок, – сказала Оля. Боря и забыл, что она стоит тут, рядышком.
– Гады, – в сердцах бросила Чемодановна и, вытащив из-за пазухи огнетушитель, направила его в сторону дымящейся мусорницы, на которой мгновенно выросла пенная шапка, похожая на сугроб. Чемодановна отшвырнула огнетушитель в кусты и сказала: – Потому что ваша мама, прекрасная Шурочка Николаевна, сбежала от меня. Ровно одиннадцать лет назад.
Сначала Боря даже не понял, о чём это она. А когда понял, то пришёл в ужас. Он попытался поставить себя на мамино место и представить, от чего бы он сам сбежал из родного дома. Может, Чемодановна маму колотила? Или держала её впроголодь? Или заставляла перебирать гречку долгими зимними вечерами? А может, она сама её прогнала, а теперь всё валит на маму, чтобы казаться беленькой и пушистой?!
Просто это было так непохоже на их маму, прекрасную Шурочку Николаевну. Во-первых, то, что она взяла и сбежала.
Мама никогда ещё ниоткуда не сбегала, наоборот. Она всегда возвращалась из магазина в чудесном настроении и даже иногда обнимала холодильник, давая окружающим понять, как сильно она любит свой милый дом. А во-вторых, почему мама, эта родная им с пелёнок женщина, скрывала от них – от Бори, Оли и папы – свою собственную мать? Это же на самом деле ужасно! Вот так взять и запросто лишить детей бабушки, а мужа – любимой тёщи.
Нет. Нет, нет и ещё раз нет. Их мама, прекрасная Шурочка Николаевна, на такое категорически не способна.
– Вы мне не верите, – даже не спросила, а констатировала Чемодановна. – А хотите, я расскажу вам сказку?
Оля поморщилась. Она считала себя уже слишком взрослой, чтобы слушать какие-то там сказки-колбаски.
– Не хотите, а я всё равно расскажу, – заявила Чемодановна, откидываясь на спинку скамьи. – Просто потому, что я деспот.
– А кто такой деспот? – спросил Боря. Он любил запоминать новые непонятные слова.
– Властный самодур, не считающийся с чужими интересами и желаниями. Ну так вот, – как ни в чём не бывало продолжила Чемодановна. – В одном городе жила-была одна замечательная женщина. Звали её на букву Ч. У этой женщины была единственная дочка – тоже очень замечательная, великолепная и всё такое.
– И звали её на букву Ш? – на всякий случай уточнила Оля.
– Вот именно. Жили они душа, как говорится, в душу. Вместе ходили по магазинам, где покупали одинаковые бальные платья, вместе обедали в кафе-мороженом, где объедались шоколадом, вместе катались на дельфинах, летали на дирижаблях, дрессировали тигров, ходили сквозь зеркала, переодевались призраками, чтобы пугать прохожих, вламывались в чужие дома, чтобы устроить соседям сюрприз… Словом, они вдвоём делали все те прекрасные вещи, которые, если их делать в одиночку, становятся гораздо менее прекрасными.
Так они и жили – мать на букву Ч и дочь на букву Ш – до тех пор, пока дочери не исполнилось восемнадцать лет. В день её совершеннолетия произошла одна неожиданная вещь. Задувая свечи на именинном пироге, дочь сказала матери, что она больше не желает летать на дирижаблях и вламываться в чужие дома.
«Но почему?!» – искренне изумилась мать.
«Потому что это ненормально. Детство кончилось, ты меня понимаешь, мама?»
«У меня оно кончилось восемьсот лет назад».
«Вот именно! А ведёшь ты себя до сих пор, как ребёнок!»
«И что в этом плохого?»
«Ничего. Просто я так жить больше не хочу».
«Как это – так?»
«Катаясь на гиппопотамах и питаясь одними высококалорийными булками!»
«Какими, какими булками? Эй, ты куда?»
«Я ухожу. Пожалуйста, мама, не ищи меня. И по возможности не проклинай. Договорились?»
Это были последние слова, услышанные матерью на букву Ч от дочери на букву Ш. Она, конечно, не стала никого проклинать и разыскивать с полицейскими и собаками. Потому что она была хоть и свирепая женщина, но добрая мать. И всё понимала. Она понимала, что детей нужно рано или поздно отпускать. Желательно на все четыре стороны. А вернутся они или нет – это уж как детям заблагорассудится. То есть теперь уже, конечно, взрослым.
Чемодановна замолчала.
– А дальше?
– А уже всё. Больше мне нечего сказать. Потому что больше ничего хорошего в жизни матери на букву Ч не было. Она, конечно, так и продолжала дразнить драконов и поедать на завтрак шоколадные рулеты. Но это уже не приносило ей такого удовольствия, как раньше. Она пробовала забыть свою скверную, неблагодарную дочь на букву Ш, но у неё никак не получалось.
