Есть так держать! - Селянкин Олег Константинович (книги онлайн полностью бесплатно .TXT) 📗
Щукин заставлял Витю изучать морское дело, и на первых порах ошибок у мальчика было предостаточно.
— Матрос должен уметь делать все, — сказал как-то Николай Петрович. — Грош ему цена, если он в нужный момент не может заменить больного товарища. Короче говоря, учись, юнга!
— Есть! — ответил Витя и старался учиться хорошо.
Его часто можно было видеть в машинном отделении или на корме катера вместе с минерами, но больше всего он любил стоять в рубке вместе с Николаем Петровичем и, сжимая штурвал, прислушиваться к беззлобному, похожему на ворчание говорку боцмана:
— Не рыскай! Не рыскай! Держи точнее!
И Витя понимал, что это значит. Катер должен идти прямо, а не метаться по фарватеру. Витя хмурил брови, крепче сжимал штурвал. И снова голос Николая Петровича:
— Ты спокойнее. Силой здесь не возьмешь. Спокойнее надо.
Короткие, толстые пальцы Щукина с желтыми от табака ногтями ложатся поверх Витиных рук, штурвал чуть вздрагивает, а катер сразу становится послушным и теперь уже бежит вперед, оставляя за собой прямую пенистую дорожку — кильватерную струю, как называют ее моряки.
Как все просто и легко, если это делает другой человек! Так и кажется, что и сам ты тоже сделал бы так же или даже еще лучше.
Хорошо стоять и у пулемета рядом с Бородачевым, Бородачев — пулеметчик и наблюдатель. Он все время всматривается в небо. И стоит на небе появиться темной точке, как Захар подносит к глазам бинокль, а свободной рукой берется за пулемет, и кажется, что вот-вот Бородачев крикнет: «Воздух!»
И начнется бой. Настоящий бой, когда фашистский самолет будет непременно сбит. В том, что он будет сбит, Витя не сомневался. Ведь за время перехода часто появлялись свои самолеты с рукавом-мишенью на буксире, и всегда, через несколько минут после объявления на катерах воздушной тревоги, падали на землю обрывки рукава.
Самолеты улетали обратно, а Бородачев и другие пулеметчики вновь набивали ленты патронами и посматривали на небо. Хотя враг здесь еще не появлялся, но его ждали, были готовы встретить.
Однако около Бородачева надо быть всегда настороже. Взять хотя бы сегодняшний день. Все шло прекрасно: появился самолет с рукавом, начался учебный бой, и Витя тоже принимал в нем участие, выполняя приказания Захара:
— Юнга! Давай коробку с лентами!
А потом, после отбоя тревоги, и случилась неприятность.
— Витя! — позвал Захар.
— Чего?
— А ты в лесу бывал? В настоящей тайге?
Нет, в тайге Витя не был. Он ходил с отцом за город в лес, но не видел там ни поваленных бурей деревьев, ни диких зверей, о которых пишут во всех книгах про тайгу. Только много грибов и морошки на моховых кочках было там. Нет, не походил тот лес на тайгу.
— Жаль… А тут, брат, леса настоящие, — продолжал Захар, показывая глазами на берег. — Зверя любого поймать дважды два можно.
Витя не совсем ясно представлял себе, как можно поймать зверя «дважды два», но понял, что такая охота не требует особых знаний и сноровки.
— Ты только представь себе, Витя: мы работаем, кок варит обед, и вдруг из леса выходишь ты! В руках, на поясе, за спиной — всюду жирные зайцы! Подходишь к коку и говоришь: «Сегодня накормите команду зайчатиной». А? Здорово?
У Вити глаза горят. Это действительно здорово! Матросы давно жалуются на то, что надоели обеды из консервов и концентратов.
Витя отлично представляет себе, как матросы благодарят его, а Курбатов гладит рукой свой подбородок и говорит: «Ну, ну…»
— Хочешь, научу охоте на зайцев? — спрашивает Бородачев.
— Конечно, хочу!
— Тогда слушай… — И Захар, быстро перебирая пальцами пулеметную ленту, заговорил: — Как только остановимся, ты сразу бери у меня из тумбочки пачку нюхательного табака, у кока — морковку и беги в лес. Там найди заячью тропку, брось на нее морковь, посыпь ее табаком, а рядом с ней положи камень. Сделай несколько таких ловушек и затаись в кустах… Не пройдет и часа, как ты больше десятка зайцев соберешь.
Витя растерянно посмотрел на Бородачева. Как же так? Откуда же возьмутся зайцы?
Бородачев, казалось, прочел в глазах Вити эти вопросы и охотно пояснил:
— Зайцы увидят морковку, подбегут к ней, понюхают, а табак в нос! Косые расчихаются да как стукнутся головой о камень! Ты только не ленись и собирай их.
Верить или нет? Бородачев смотрит серьезно, но в голосе его есть что-то такое, заставляющее насторожиться. Не успел Витя принять какого-либо определенного решения, как за спиной у него раздался спокойный голос Николая Петровича Щукина:
— Старший матрос Бородачев!
— Есть! — ответил тот и поспешно встал с коробки из-под пулеметной ленты.
— Комсомольская организация поручила вам учить юнгу, а не высмеивать! — Парторг Щукин говорит спокойно, но смотрит так строго, что Захар краснеет и отвечает без обычного задора:
— В последний раз, товарищ главстаршина…
Обиженный, Витя, насупившись, сидит перед рубкой и смотрит на проплывающий справа гористый берег. Над белыми от гальки обрывистыми склонами — нежно-зеленый ковер травы, а в оврагах — кряжистые курчавые дубки. Хоть и красиво, но не то, что в Жигулях. Там горы поросли лесом, подступили к реке с обеих сторон, и река, сжатая ими, быстро текла, словно хотела вырваться на простор. Не было там ни островов, ни песчаных отмелей.
А здесь что ни поворот, то остров или рукав реки, называемый воложкой.
Изредка появляются маленькие домики, прилепившиеся к обрывистому берегу и словно повисшие над водой. Около них стоят белые и красные бакены. В домиках живут бакенщики. Они наблюдают за рекой.
Все это уже знакомо и немного надоело.
И вдруг из-за горы показался город. Длинные, чуть дымящие трубы заводов стоят на его окраинах, будто всматриваясь в зеленеющие степи, в молодо играющую волнами реку.
— Сталинград, — с гордостью произнес кто-то.
Витя оглянулся. К нему подошел капитан-лейтенант Курбатов. Он, как всегда, чисто выбрит, китель и брюки сидят на нем по-особенному красиво, словно специально для него придумали форму моряка.
А город уже рядом. Сначала промелькнули одноэтажные домики, каким-то чудом державшиеся на обрывах, а потом появились дома, красивые, как в Ленинграде, трамваи, гранитная набережная.
Около причалов вереницей стоят пароходы. Они большие, белые, с цветными полосками на трубах. По путям железной дороги, которая проходит почти у самой воды, паровоз тащит длинную цепочку красных вагонов, цистерн и платформ. Паровоз по сравнению с домами и пароходами кажется маленьким замарашкой.
На светлом фоне неба отчетливо видны стволы зенитных пушек, а на платформах стоят танки, закрытые брезентом. В сквере на набережной сидят люди в больничных халатах и с белыми повязками. Они что-то говорят, смеются и радостно машут руками катерам. Витя, хотя и знал, что нельзя этого делать на военном корабле, не вытерпел и помахал им бескозыркой.
Больше часа идут катера мимо города.
— Дворец физкультуры… Дворец пионеров… — называет Курбатов особенно красивые дома, и кажется, не будет конца этому перечню.
— А все-таки наш Ленинград лучше! — неожиданно перебивает его Витя.
Курбатов усмехается, кладет руку ему на плечо и тихо отвечает:
— Он будет таким же красивым, как Ленинград.
Город скрылся за островом, а Витя и матросы все еще смотрят туда, где чуть заметными темными облачками плывет по небу дым из заводских труб.
Под вечер, когда диск солнца стал необыкновенно большим и багровым, катера остановились. Они подошли прямо к деревьям, стоявшим сейчас в воде, и закрепились канатами за скользкие стволы. У бортов колышется черная вода, и кажется, что здесь глубоко-глубоко. Над катерами переплелись ветви деревьев и чуть слышно шелестят молодой листвой.
Хорошо. Прохладно. Тихо.
— Вот здесь и будем стоять, — сказал Курбатов.
— И долго? — не вытерпел Витя.
— Пока не пойдем дальше, — отшутился Курбатов, но потом ответил серьезно: — Военный человек, Витя, не должен спрашивать об этом. Приказ будет — и пойдем.
