Сильнее всего - Устинович Николай (полная версия книги .txt) 📗
— Приготовиться к кольцеванию! — распорядился начальник экспедиции.
Все вошли в обтянутое сетями пространство, где метались перепуганные гуси. Они шарахались от одной стенки к другой, ища хотя бы маленькую лазейку, чтобы выбраться на волю. Но нижний край сетей был плотно прижат к земле, и ускользнуть не удалось ни одной птице.
И вот когда мы начали ловить гусей, чтобы надеть им на лапки алюминиевые кольца и отпустить затем на озеро, из середины стаи вдруг поднялись на воздух две птицы. Это были обыкновенные казарки — самец и самка. Маховые перья выросли у них настолько, что они уже могли летать. Правда, летали казарки ещё довольно тяжело и чаще, чем обычно, махали крыльями, но они всё-таки улетели у нас из-под носа и теперь кружились над озером.
Всё это было так неожиданно, что мы на минуту прекратили кольцевание и стали следить за беглецами. Однако долго наблюдать за ними было некогда, и мы снова занялись своим делом.
В самый разгар работы я вдруг услышал над собой шум крыльев. Я быстро поднял голову и ещё не успел ничего сообразить, как летящий гусь больно хлестнул меня по лицу концами жестких перьев и сел на землю. Вслед за ним опустилась гусыня. Обе птицы торопливо юркнули в стаю и исчезли в ней.
Это были казарки, те самые казарки, которые улетели из наших сетей!
Всё время, пока шла работа, странное поведение казарок не выходило у меня из головы. Я всё ждал, что они вот-вот снова поднимутся в воздух и улетят — теперь уже совсем… Но ни одна птица из круга больше не вылетала. Мы поймали и окольцевали всех попавшихся в «пригон» гусей, в том числе и летающих казарок.
Покончив с делом, все устало опустились на свёрнутые сети. Вокруг нас, на притоптанной траве, валялись перья, с дальнего конца озера изредка доносилось сдержанное гоготанье перепуганных гусей.
— Казарки… — проговорил наконец я, не в силах найти объяснения их странному повелению. — Что же заставило их вернуться в «пригон», к страшным для них людям?
— Они не к людям вернулись, а к стае, — ответил Иван Тульчин.
Он пососал короткую трубку, выпустил густой клуб дыма и добавил:
— Стая для них — семья, они дети её. Видно, непривычно и страшно им одним показалось. И хоть тут были люди, они всё-таки вернулись к своей семье. На миру и смерть красна!..
Прав был наш проводник или не прав, не знаю. Во всяком случае, другого объяснения никто из нас найти не мог.
РАДИ ЖИЗНИ
Наблюдатель метеорологической станции Миша Соколов был молодой полярник. Он жил на далёкой северной зимовке всего несколько месяцев. И уже через две-три недели после приезда Миша решил, что, живи он в тундре хоть ещё двадцать лет, ничего нового, пожалуй, не увидит. Уж очень унылы и однообразны были эти места! Плоская серая низменность с чахлой растительностью, низкое серое небо, пенистый морской прибой, с грохотом бьющийся у береговых камней… Мало интересного!
Лишь весной, когда с юга валом валили перелётные птицы, тундра оживала. Кряканье, гоготанье, писк, свист сливались в шумный концерт, не умолкающий ни на минуту. Огромные гусиные стаи опускались у самой зимовки, и птицы вели себя здесь как дома, почти не боясь людей.
Это были горячие дни для орнитолога Василия Семеновича Котельникова. С ружьём, фотоаппаратом и записной книжкой он сутками бродил по тундре, наблюдая за жизнью пернатых и собирая различные коллекции. В свободное время Миша с удовольствием помогал учёному.
Однажды Миша сказал Василию Семёновичу, что хотел бы занести в свой дневник какое-нибудь интересное наблюдение, но, видимо, ничего не сможет подметить. Далеко уходить он не имеет возможности, а у зимовки все так однообразно…
Ученый улыбнулся и ответил:
— А вы присмотритесь повнимательнее кругом. Здесь интересное на каждом шагу.
Миша хотел было возразить, что он уже присматривался не раз, но промолчал. Кто знает, может быть, у исследователя природы должен быть какой-то особый глаз.
Прошло несколько дней, Миша успел уже забыть о разговоре с Василием Семёновичем, но он не забывал о своем желании.
И вскоре ему повезло.
За оградой метеорологической станции, на земле, устроили своё гнездо куропатки. Точнее — не устроили, а просто отыскали подходящую ямочку, натаскали в неё сухих травинок, и самка начала нести буровато-коричневые яйца.
Миша обнаружил гнездо случайно. Он проходил мимо ограды и едва не наступил на плотно прижавшуюся к земле серую курочку. Она вылетела из-под занесённого над нею сапога. Миша испуганно отпрянул назад, и это спасло гнездо.
В тот же день Миша увидел и самца. Его нетрудно было заметить, потому что он не сменил ещё своё зимнее оперение. Маленький белый петушок то и дело мелькал среди кочек.
Можно было подумать, что будущее потомство нисколько не интересует самца. Он упорно держался в стороне от гнезда, словно не имел к нему ни малейшего отношения. Но так казалось лишь на первый взгляд.
Один раз над гнездом появились две серебристые чайки. Они летели низко, медленно, будто нехотя взмахивая крыльями, и зорко обшаривали воровскими глазами тундру. По всей вероятности, они заметили куропатку, потому что начали вдруг снижаться к самой земле, делая над гнездом короткие круги. Чайки явно намеревались полакомиться яйцами куропатки.
И тут откуда-то со стороны навстречу разбойницам взмыл петушок. Сердито нахохленный, он стремительно ринулся на противника. Миша невольно расхохотался: две большие чайки, не выдержав яростной атаки маленького петушка, поспешно улетели к морю.
Вскоре в гнезде появились птенцы. Теперь куропатке приходилось в поисках пищи часто отлучаться от своего многочисленного семейства. А белый петушок по-прежнему почти не появлялся у гнезда, отсиживаясь среди заросших карликовыми кустами кочек.
Мишу очень удивляло, что самец так долго не меняет зимнего наряда. Может быть, петушок поэтому и не подходит к гнезду, чтобы не привлекать к нему своим оперением врагов?
А найти его было очень легко. Остатки снега давно растаяли, тундра стала серо-зелёной, и как петушок ни старался укрываться в укромных местах, белые перья выдавали его с головой.
Как-то в ветреный день, закончив запись метеорологических наблюдений, Миша по привычке направился в ту сторону, где было гнездо куропаток. Но, сделав несколько шагов, он в изумлении остановился. С петушком творилось что-то неладное. Он, словно подбитый, шумно порхал над землей, иногда садился на кочки и тут же снова поднимался в воздух. Однако в его суетливом, казалось, бестолковом полете можно было заметить явное стремление удалиться в сторону от гнезда.
«Кого-то отводит», — догадался Миша.
И верно, из-за кочек выпрыгнул песец и бросился вслед за петушком.
А петушка, казалось, совсем оставили силы. Он порхал перед самым носом своего врага. Песец несколько раз почти схватывал его, однако проворная птица ловко увертывалась и улетала дальше.
Внезапно рванул сильный порыв ветра. Это было как раз в тот момент, когда петушок взмыл перед пастью врага с земли. Птицу крутнуло, бросило назад, песец прыгнул к ней навстречу, и ветер понес над тундрой белые перышки…
Через минуту песец исчез со своей добычей среди камней.
— Подвёл беднягу зимний наряд! — вздохнул Миша, — Будь петушок серым, песец его, пожалуй, и не заметил бы. Странно: почему самцы меняют зимнее оперение почти на месяц позже, чем самка?
Этот вопрос заинтересовал Мишу, и он спросил об этом Василия Семеновича. Учёный подумал и ответил:
— Тут, по-моему, две причины. Петушки на яйцах не сидят, значит, во время гнездования защитная окраска им менее необходима, чем курочкам. Вернее, совсем не нужна…
— Почему? — удивился Миша. — Ведь они гибнут из-за своих белых перьев! Вот и мой петушок…
— Он попался в зубы песцу, — продолжал Василий Семёнович. — Но его семья осталась цела. И только из-за того, что песец заметил его первого. Получается, что белая окраска петушка сыграла для птенцов большую роль…
