Мальчик в лесу - Шим Эдуард Юрьевич (книга жизни .TXT) 📗
Внутри у Тимофея обмякло, отпустило, голова закружилась, как от сильного голода. Он присел наземь, еще не веря, не позволяя себе радоваться, и не брал ножик, только любовался на него.
И женщина за спиной Тимофея стояла ошарашенная, ничего не понимала.
— Ну уж, — сказал Тимофей, не оборачиваясь, — я провожать вас не пойду. Как хотите.
Глава третья
На работе Вера Ивановна каждый день встречалась с детьми; она привыкла к ним, научилась понимать их психологию. Разные дети попадались: самоуверенные вундеркинды и трусишки, застенчивые тихони и забияки нахальные, покладистые увальни и тощенькие нервные капризули.
Однако с таким феноменом Вера Ивановна повстречалась впервые.
Она действительно подумала, что какой-то пьяный распевает на просеке безобразную частушку, а из-за кустов появился мальчик лет десяти, не больнее; аккуратный мальчик в чистенькой рубанке, в курточке на «молниях», умытый, краснощекий, с наивно распахнутыми серыми глазами… Только штаны у него нарушали общее впечатление — были с заплатками на коленях, землей испачканы и криво поддернуты: одна штанина выше, другая ниже. А так вполне приличный, даже приятный ребенок.
Но в голове у этого приятного ребенка творилось невесть что.
Когда он принялся говорить о своей занятости, о каких-то капканах и завтрашней добыче, Вера Ивановна поняла, что он хитер, но извинила эту хитрость; когда он стал торговаться и набивать себе цену, Вера Ивановна убедилась, что вдобавок он еще жаден, но и жадность была прощена; когда он убивал несчастного крота, Вера Ивановна увидела в этом жестокость, самую неприятную черту в ребенке, но и ее оправдала. Все можно понять и принять, если учитывать, в каких условиях воспитывается этот самый Тимофей.
Но вот он потерял ножик. Поначалу Вера Ивановна сообразить не могла, что происходит. Тимофей бродил по тропинке с полузакрытыми глазами, как лунатик; ноги его в криво поддернутых штанинах пританцовывали, по-обезьяньи шевеля грязными пальцами; он поносил ножик последними словами и призывал на помощь какого-то Косого Егора. Все это напоминало ритуальный языческий танец, и Вера Ивановна расхохоталась, узнав, в чем дело.
А затем Тимофей отказался показывать дорогу. Сколько ни билась Вера Ивановна, как ни умоляла, Тимофей упорно молчал, только головой тряс.
И причину отказа Вера Ивановна уяснить не смогла. Как будто невидимая дверца захлопнулась в этом диковатом мальчишке, он ощетинился, и светлые глаза не наивно смотрели, а зло и дерзко.
— Тима, — сказала Вера Ивановна, садясь возле него, — я все понимаю… Я для тебя посторонний человек. Ты не знаешь меня совсем. И не обязан помогать… Но, может, ты слышал про Дмитрия Алексеича Лыкова? Он учитель, преподает в Жихаревской школе. Его тут все знают и любят… Слышал?
— Ну.
— Так вот, это не меня вызывают к телефону, а Лыкова. По служебному делу. По очень важному делу!
— А чего же вы идете? — крайне недоверчиво спросил Тимофей и впервые поглядел пристально на Веру Ивановну.
— Дмитрия Алексеича нету дома. Я буду вместо него разговаривать.
— Вы жена ему, что ли?
— Да.
— А он неженатый вовсе.
— Понимаешь, Тима… Не знаю, как объяснить… Ну, мы собираемся пожениться. Очень скоро… — поморгав, произнесла Вера Ивановна.
Тимофей отвернулся. Его стриженые дымчатые вихры дыбом стояли, торчали надо лбом, как у ежика. Было неясно, слушает ли он Веру Ивановну; пожалуй, он перестал слушать, кривился нетерпеливо и помаргивал. Но Вера Ивановна решила продолжать. Все равно у нее выхода не было.
— Понимаешь, Тимка… От этого разговора по телефону все и зависит! Сейчас начальник будет звонить, чтоб договориться, чтоб перевод устроить в город. Не знаю, ты не поймешь, наверно. Только у нас с Дмитрием Алексеичем… это последняя возможность! Иначе все пропало…
Тимофей смотрел в сторону, и ничего не изменилось в его позе, в насупленном, дерзком лице. Он попросту дожидался, когда Вера Ивановна кончит уговаривать.
Она попыталась еще что-то добавить, но умолкла. Ей и стыдно было и унизительно, и чувство беспомощности захлестнуло ее, как плотный ветер, не давая вздохнуть. Для чего-то Вера Ивановна посмотрела на свои ручные часики, но сколько времени — не поняла, не увидела. Машинально стала их заводить.
— Тима… где шоссейная дорога? В какой стороне?..
— Да чего там, — вдруг сумрачно оборвал ее Тимофей и поднялся. — Пойдемте.
Когда они вернулись на просеку, навстречу им попалась телега. Невозможно было представить, как эта скрипучая телега на кривых, словно у «Запорожца», колесах, груженная доверху кладью, могла здесь продвигаться. Просека, показавшаяся Вере Ивановне ровной и чистой, была столь же непролазна, как и нетронутый лес. Вероятно, в давние времена тут строили дорогу или узкоколейку, еще угадывались какие-то песчаные насыпи, оплывшие от дождей и затянутые хрустящей, как бы поджаренной корочкой мхов; подле насыпи вдруг появлялась канава, где в пенисто-желтой тине толчками плыли горбатые лягухи; потом канава неожиданно исчезала, нырнувши в глухие кусты. Исчезала и насыпь, обрывалась над свежим оврагом. И все это — буераки, овраги, канавы, холмы песка — было укрыто ровной молодой порослью, ольхой и елкой; непроезжие, непролазные простирались дебри… Не мудрено, что Вера Ивановна заблудилась.
А телега все-таки двигалась навстречу. Обломанные ветки застряли в ее вихляющих колесах, они ритмично поднимались и хлестали по траве. Покачивая головой, мотая челкой, равнодушно ступала грязно-седая лошадь с подвязанным хвостом. «Нет, это непостижимо, — подумала Вера Ивановна даже с каким-то удовлетворением. — Непостижимо, сверхъестественно. И все же реально».
— Егор из нашей деревни катит! — сказал Тимофей, присвистнув.
— Кто?
— Егор Косой. Личность такая.
На вместительной телеге, на каких-то узлах и ящиках, прикрытых фиолетовой мешковиной, полулежал гражданин средних лет. Он был черняв и дремуче волосат — даже на бритых щеках виднелась подземная щетина, и все одутловатое, пухлое лицо его казалось закопченно-сизым.
Егор заметил встречных и придержал, остановил лошадь.
— Кого я вижу! Вот это свиданьице!..
— Н-да-а… — протянул Тимофей, и Вере Ивановне почудилась в его голосе растерянность.
— Ну, как вы там поживаете, Копенкин? — заговорил Егор оживленно, проясняясь всем пухлым сизым лицом, улыбаясь и глядя только на Тимофея. — Как живете, а?
— Лучше всех, — сказал Тимофей. — Взаймы не просим.
Ах, как засмеялся Егор, с какой быстрой готовностью! Щеки его затряслись, задрожали; грудь и живот под черным бумажным свитером заколыхались волнами, и ноги в лакированных новеньких галошах тоже задвигались, явственно выражая удовольствие.
— Люблю веселых людей! — воскликнул Егор, толкая Тимофея в плечо. — Сам веселый и веселых люблю! Ты чего пропал? Не видать тебя? Давненько не видать! Домой к тебе захожу — нету!..
— Дела, — опустив голову, коротко ответил Тимофей.
— Дела, во-он что!.. А может, ты видеть меня не хочешь? Не желаешь встречаться?
— Я не девка. С тобой не гулял.
— Это верно! — захохотал Егор еще радостней. — Правильно, бродяга! Но ведь придется встретиться, еще не раз придется! Как думаешь? Ты иди-ка сюда, иди в сторонку, мы этот вопрос обмозгуем.
Тимофей оглянулся на Веру Ивановну.
— Некогда.
— Девушка подождет! — уверенно пообещал Егор и закивал Вере Ивановне. — Мы скорехонько, в два счета! Я и сам тороплюсь.
Он подхватил Тимофея под мышку пухлой темной рукой и повел за телегу, за криво уложенные фанерные ящики. Неожиданно Тимофей вырвался и сунул Вере Ивановне свою корзинку:
— Подержите-ка!..
— Зачем? Что такое?!
За ящиками начался быстрый негромкий разговор; Вера Ивановна не прислушивалась к нему. Она вновь посмотрела на часы. Половина одиннадцатого. Одному богу известно, успеем ли на почту к полудню… Этот странный мальчишка может сто раз передумать. Без причины отказывался, затем вдруг согласился, и тоже без причины. Пойди догадайся, как он дальше поступит…