Воспоминания глупого кота (ЛП) - Бланко Вила Луис (читать книги без TXT) 📗
- Мы назовем ее Ио, – с еще большим напором повторил старший из детей.
Естественно, ветеринар, внимательно осмотрев меня, расставил все по своим местам.
Для него было очевидно, что я – кот, причем со всеми причитающимися коту атрибутами.
Или, точнее сказать, был котом с атрибутами, поскольку из этой проклятой дыры я вышел
с некоторыми потерями и покалеченным. Не так уж сильно, но, без сомнения, вполне достаточно для того, чтобы предотвратить некие ночные налеты, мои и чужие, похоже свойственные представителям моего племени, оставшимся целыми и невредимыми, такими, какими родились. Короче, любителям крыш, террас и нежных мяуканий и мурлыканий под лунным светом. В этом я ничегошеньки не понимаю. И так никогда ничего и не узнал.
За едой они снова непроизвольно вернулись к обсуждению разочарования, которое они
пережили по поводу моего естества, да еще вдобавок по поводу имени, выбранному для меня Луисом Игнасио.
- Теперь это имя не подходит, поскольку это самец, а не самка, – пояснила Бегония-
малышка, будущий биолог.
Тут на полном серьезе вмешался отец, словно на повестке дня обсуждался главный для
семейства вопрос.
- И какое же имя пришло вам в голову вместо Ио?
Лица детей были одновременно и разочарованными, и глуповато-бессмысленными. Кое-
кто пожимал плечами, подтверждая всеобщую восторженную ошибку. Тот, кто всем заправляет, внес удивительное предложение:
- Вы можете оставить ему имя Ио.
Теперь взгляды всех, включая и Бегонию-мать, выражали неподдельное удивление.
- Поясняю, – добавил отец. – В итальянском языке “ио” – это личное местоимение “я”…
Ио – значит я.
Подрагивающим голоском из глубины кухни я издал свой робкий ответ.
- Кажется, он икает, – сказал Мичу, которому в то время было около семи лет, и начал
ухаживать за мной с видом белокурого ангелочка с челкой, спадающей на глаза.
Мое имя было утверждено единогласно. И с тех пор именно это слово, часто повторяется
в доме: “Где Ио? Иди, красавчик-Ио, глупыш. Где Ио?” И точно, я привык к этому имени,
и ничего, оно мне нравится. Оно – короткое, яркое и неизбитое… А кроме того я отлично
слышу это начальное “И” и почти нет никакой необходимости произносить “О”. Короче, я превосходно себя чувствую и рад тому, что имя мне не поменяли. Одному Богу известно, к счастью или к несчастью свалилось бы на меня другое имечко: Феликс, Черныш, Рамзес… А так у меня очень достойное имя.
Глава 9. Простите кота-негодяя.
Мне совестно об этом говорить, но должен признаться, что я воришка и негодяй. После
того, как я провернул какое-нибудь из своих делишек, меня отругают, обидят и пригрозят. А потом домочадцы обычно говорят, что все коты такие по своей природе, что все они мошенники. Это меня несколько успокаивает.
Мне трудно понять, кто такой мошенник… Я знаю не больше тех, кому доверяли Лолу из
клуба в Мургии, или кто привозил бабушку, когда она возвращалась из Катадьяно, из дома Рафаэлы, своей кузины. Теперь я понимаю, что мошенник, и негодяй представляют собой одно и то же. По крайней мере, в моем случае.
Я много раз обещал самому себе две вещи: не гадить под стулом в углу столовой, между
буфетом и большим окном на террасу, и не совершать ночных вылазок на кухню в поисках, как бы запустить зубы в ящик с мясом, который Бегония-мать достает из холодильника, чтобы готовить еду на следующий день. К тому же, я понимаю, что поступаю плохо, злоупотребляя доверием. Это в отношении мяса, а в отношении стула – делаю больше должного.
Однако я не чувствую себя совсем виноватым, потому что есть нечто, что исходит из
меня, и оно сильнее моих добрых побуждений. Помню, однажды, после получения
небольшой взбучки, Уксия, которая была тогда совсем маленькой девчонкой, сказала матери: “Я ведь хочу быть хорошей, но кто-то будто заставляет меня быть плохой”… То же самое говорю себе и я, когда меня только что отчитали за один из моих мошеннических подвигов. Это на самом деле так. В столовой, под стулом в углу, стоит такой запашище, который сначала притягивает меня, а потом, когда я приближаюсь, и мою задницу. Но я уже не могу ничего исправить.
Что касается кухни, дела обстоят еще хуже. Вот я на кровати, в ногах Мичу, и дрыхну без
задних лап. Внезапно посреди сна, чувствую, как из мойки до моей мордочки досносится
нечто нежное. Сработало. Так со мной происходит всегда, один рывок – и там, на
кухне, я сталкиваюсь лицом к лицу с изумительным, необыкновеннейшим куском мяса,
завернутым в серебристую бумагу – фольгу, или же оно лежит в пластиковой коробочке с
крышкой, нагло бросая мне вызов: “Давай-давай, ну-ка съешь меня, давай быстрее”. Я его не ем, но вгрызаюсь в него зубами, и что самое худшее – неважно голоден я или нет. А ведь я не могу пожаловаться, что меня держат в черном теле, ограничивают порцию еды, едва я становлюсь чуть тяжелее. Но эта мечта, этот сон, овладевает мной, и я, как марсианин из телефильма, два-три раза кусаю коробку без толку, и возвращаюсь в кровать. Ну что я могу поделать?
Если хорошенько подумать, у домочадцев имеется уйма причин, чтобы задать мне трепку.
Но, признаюсь, что я – большой везунчик. Когда кто-нибудь собирается намылить мне шею, всегда есть кто-то, кто меня защищает. Как правило, это Уксия, которая собиралась быть ветеринаршей, что делало честь ее характеру защитницы животных. Хотя теперь мне кажется, все изменилось, и она мечтает о биологии.
- Бедняжечка! – всегда очень ласково говорила Уксия. – Если сейчас вы его побьете, он
никогда не поймет, почему вы это сделали.
Ясный перец, что я молчу. Думаю, что теперь я понимаю, почему они злятся, но позволяю
себе маленький обман. Если кто-нибудь из домашних бранит меня или грозит мне пальцем, я прикидываюсь ничего не понимающей невинной овечкой. Я смотрю на них с удивленно-испуганной мордочкой, словно спрашивая кого-то: “ну за что это все?”, и этого достаточно. Так что, что бы они там не говорили, в конце концов они признают правоту моей защитницы.
Правда, со своей стороны я сделал все, чтобы оправдаться. Даже поставил настоящий
цирковой номер, чтобы посмотреть, вернул ли я себе их ослабевшую от моих проказ
симпатию. В течении нескольких секунд я разглядываю свой хвост, а когда понимаю, что
домашние внимательно смотрят на меня, то начинаю прыгать, стараясь ухватить хвост
зубами. Думаю, это – забавный спектакль, потому что все рассмеялись и, похоже, забыли, что я был ночным воришкой, впившимся в вареное, или жареное мясо зубами, или же
оставил свое дерьмишко под стулом в углу столовой.
Хотел бы я покончить с этим пиратством. С тем, что происходит, вот только не знаю, как
это сделать. После каждого преступления у меня самые лучшие намерения. Мне больно от того, что они правы, сердясь на меня, но у них есть на это причины. А у меня нет способа добиться того, чтобы ко мне не приходил этот сон, эта слабость. До тех пор, пока тот, кто всем заправляет, и он же тот, кто больше всех злится, однажды не огрел меня по спине ботинком.
Глава 10. Виртуоз отдыхает.
О моих хитрости и ловкости говорилось множество вещей. Домашние рассказывают о них чужакам с неким удовлетворением, которое не перестает меня удивлять. Порой у меня создается такое впечатление, что они говорят об этом, словно укоряя меня за то, что является скорее результатом моего ума, и изворотливости, нежели достоинства и добродетели. А достоинство и добродетель вполне могли бы украсить такой персонаж, которому их приписывают, проще говоря, меня.
К примеру, моя ловкость во время ловли птиц. Для меня поймать птицу – раз плюнуть, для них же это означает подвиг, хоть они это ненавидят и питают к этому отвращение. По утрам, когда жара, дверь на балкон распахнута настежь, и растянут тент, чтобы защитить от солнца мебель в столовой, я занимаю свою позицию, на самом верху серых металлических перил, спрятавшись за стенкой. В соседнем парке птицы перелетают с тополя на тополь. Как я уже говорил, некоторые деревья выросли так, что их верхушки находятся гораздо выше нашего третьего этажа. Иногда, стараясь спастись от жары, птицы садятся на перила, под навес. Я по-прежнему неподвижен, даже не дышу, словно один из многих предметов, находящихся на балконе. Когда птица успокаивается, она приобретает уверенность и перестает смотреть по сторонам, быстро вертя головой туда-сюда. Тогда мне и нужно-то – стремительно и резко протянуть лапу, и... Попалась птичка. Сначала я кусаю ее за шею, чтобы она обессилела. Затем крепко хватаю своими острыми зубами, и все ее усилия выжить бесполезны. Кроме того, жуткая паника ее парализует.
