Капитан флагмана - Фогель Наум Давидович (мир бесплатных книг .TXT) 📗
Он лег в постель с тем чувством удовольствия, которое всегда возникало, когда нужное решение найдено и принято.
…Волошина выслушала сообщение Шарыгина, помолчала немного, потом поблагодарила:
– Спасибо, Вадим Петрович. – И добавила с горечью: – Такая беда! Вот беда!.. Пока никому не звоните.
– Я хотел Тарасу Игнатьевичу…
– Я сама. А вы уж проследите, чтобы там был полный порядок. Историю болезни Валентины Лукиничны – под замок.
– Не беспокойтесь.
Людмила Владиславовна привыкла в трудных случаях советоваться с мужем. Он подскажет, как лучше поступить. Ей нравилась эта его способность – всегда находить наиболее разумный выход из любого положения.
Константин Иннокентьевич крепко спал. Людмила Владиславовна растолкала его. Он присел на краю постели, ошалело глядя на жену.
– Что?.. Телефон?
– Нет. Мне нужно поговорить с тобой. У меня беда.
Она рассказала все. Ширин молча натянул пижаму и стал ходить по комнате. Решение у него возникло сразу, но он уже привык, прежде чем высказаться, прикинуть все «за» и «против». Людмила Владиславовна знала эту его особенность и не торопила. Наконец он остановился перед ней.
– Что делать? – произнес негромко. – Первое – сообщить в прокуратуру. Второе. Завтра же, – он посмотрел на часы, – нет, сегодня созвать партийное собрание. Обсудить. Но кто такая Галина Тарасовна? Ординатор. А куда заведующий отделением смотрел? Он ведь старый коммунист. С него и спрос. Тарас Игнатьевич всегда говорит, что спрашивать надо с начальника. Порядок в том и заключается, что на каждом участке есть свой начальник. Бригадир, мастер, главный инженер… А директор за весь завод в ответе. И ты виновата в том, что недоглядела на этом своем терапевтическом участке. Вот и повинись на партийном собрании. Перед законом ты не виновата, а перед партией… Вот и повинись… Протокол – в горком. Третье. Галину Тарасовну под благовидным предлогом от работы отстранить. И последнее. Тарасу Игнатьевичу позвонить немедленно.
Он снова заходил по спальне, с досадой скребя в затылке. Ах, некстати все это. Особенно сейчас некстати.
Людмила Владиславовна решительно набрала номер Бунчужного. Домработница сказала, что Тараса Игнатьевича еще в половине двенадцатого срочно вызвали на завод.
Волошина позвонила сначала в кабинет директора. Там телефон не отвечал. Тогда она попросила диспетчера разыскать Тараса Игнатьевича. Ей ответили, что сейчас это практически невозможно. Она поняла: на заводе что-то произошло. Позвонила в поликлинику. К телефону дежурной сестры подошел кто-то посторонний, сказал, что сестра занята, и тут же положил трубку.
34
Много искореженного, обгорелого железа довелось видеть Бунчужному во время войны. Обрушенные пролеты мостов. Разбитые паровозы и вагоны вдоль откосов железнодорожных насыпей. Изуродованные снарядами танки. Куски обгорелых самолетов. Но то была война. А тут…
– Будто фугасным шарахнуло! – произнес кто-то за спиной, словно прочитав его мысли.
Бунчужный оглянулся, увидел Скибу. Кивнул.
– Да, отличились к празднику. Приготовили подарочек.
– С чего начнем, Тарас Игнатьевич? – спросил Лордкипанидзе.
Бунчужный повернулся к главному инженеру:
– Срочно соберите «комсостав». У меня.
– Есть, Тарас Игнатьевич! – ответил тот и быстрыми шагами направился к трапу.
– Тебе, Лорд, на совещании делать нечего. Останешься тут. Организуй людей, убери все лишнее. – Он повернулся к Скибе. – Ну, что скажешь, Василий Платонович?
– А что тут говорить, Тарас Игнатьевич, залатаем. Суток за двое заштопаем, и не найдете, где та дырка была.
– Двое суток никак нельзя. Сутки.
– Сутки?.. – Скиба задумался. – Можно и за сутки. Только надо всю дырку единым куском закрыть. И так, чтобы стык в стык, до миллиметра. Управился бы только сборочный. А мы поспеем. Жаль, Назара Фомича нема, Каретникова…
– Ладно, давай собирай бригаду. Машины возьми у начальника транспортного. Скажи – я велел. И за Каретниковым пусть заедут. Он знает. Все!
Когда Тарас Игнатьевич сошел на пирс, ему сообщили о звонке Людмилы Владиславовны. Он тут же направился в поликлинику, чтобы проведать раненых и заодно позвонить Волошиной.
В поликлинике Бунчужному сказали, что пострадавшие отправлены в больницу. Ничего опасного для жизни. Оказана помощь.
Бунчужный позвонил Волошиной.
– Что случилось, Людмила Владиславовна?
– Мне нужно сейчас же вас увидеть, Тарас Игнатьевич.
– Сейчас? Да что случилось?
– Это не телефонный разговор. Я сейчас еду к вам. Буду через десять – двенадцать минут.
– Хорошо. Я у себя.
Тарас Игнатьевич хорошо знал, что нужно делать для срочной ликвидации последствий аварии. Сейчас придут руководители отделов, заместители, начальники цехов. Он изложит им свой план, поставит задачу. Потом они скажут каждый свое слово. Что-то уточнят, что-то потребуют от него, в свою очередь предложат что-нибудь более рациональное. Они будут высказываться коротко, стараясь быть предельно лаконичными, как на фронте перед наступлением. Приучились так. Затем он – тоже очень коротко – резюмирует все и отпустит их.
Он привык перед совещаниями, особенно такого рода, обдумать все до мелочи. Но сейчас ему очень мешал звонок Волошиной. Он ловил себя на том, что все время то и дело возвращается к мыслям о предстоящем визите Людмилы Владиславовны. Посмотрел на часы. «Черт бы ее побрал, обещала быть через десять минут, а уже четверть часа прошло».
Она вошла бледная, встревоженная. Поздоровалась, не глядя в глаза. Тарас Игнатьевич был готов услышать самое страшное о жене. Но то, что он услышал, потрясло его. Он сидел неподвижно, чуть подавшись вперед, глядя куда-то мимо Волошиной, сжимая ладонями край стола. Волошина закончила. Он молчал. Только пальцы побелели, да вздулись и тут же растаяли желваки на лице.
Открылась дверь. Показался главный инженер, за ним другие.
Бунчужный поднялся.
– Заходите, заходите, товарищи, – повернулся к Волошиной. – Извините, Людмила Владиславовна. У меня экстренное совещание. Сейчас.
«Да что он, каменный?» – подумала Людмила Владиславовна и поднялась.
…Багрий вернулся из больницы. Тяжело опустился в кресло. Он долго сидел так, не шевелясь, погруженный в свои думы. Никогда еще ему не было так одиноко и тоскливо. Он всегда знал, как надо поступать в том или ином случае. А тут – словно глухая стена. Позвонить Сергею Романовичу? Но что сказать ему?
Тарасу Игнатьевичу надо позвонить. Но что ему сказать? Он сидел и думал, думал. Потом поднялся, подошел к стеллажу с книгами, взял томик Толстого. Стал перелистывать. Посмотрел несколько страниц. Закрыл книгу. Похлопывая корешком по ладони, что-то искал глазами на полке. Что же он хотел найти?.. Ах да, вот это: Вересаев. «Невыдуманные рассказы». Неторопливо перелистал. Где же это?.. Вот!
«Я хочу кричать, вопить, дайте мне право свободно распоряжаться собой! Примите мое завещание, исполните его. Если я окажусь негодным для жизни, если начнет разлагаться мое духовное существо – вы, друзья, вы, кто любит меня – докажите делом, что вы, друзья, меня любите. Сделайте так, чтобы мне достойно уйти из жизни, если сам я буду лишен возможности сделать это!»
Нет, немного дальше. Вот здесь!
«Умирала его мать, – он очень ее любил. Паралич, отек легких, глубокие пролежни, полная деградация умственных способностей. Дышащий труп.
Сестра милосердия:
– Пульс падает, вспрыснуть камфору?
– Вспрысните морфий.
Сестра изумленно открыла глаза:
– Морфий?
Он властно и раздельно повторил:
– Вспрысните морфий!
Мать умерла.
У меня к нему – тайное восхищение, любовь и надежда. Однажды я ему сказал:
– Самый для меня безмерный ужас – это жить разбитым параличом. А у меня в роду и со стороны отца, и со стороны матери многие умерли от удара. Если меня разобьет паралич, то обещайте мне… да?
