Роман и повести - Баруздин Сергей Алексеевич (библиотека книг бесплатно без регистрации .txt) 📗
Саша словно не слышал его слов:
— А тепло-то как! Надо без шинелей…
И правда тепло. Небо безоблачно. Только дымы пожаров тянулись к солнцу и закрывали его лучи. Но это там, впереди.
А над нами — голубизна. Она отражалась в лужах, и разбитых стеклах, и в Сашиных очках, которые он без конца поправлял на носу, вероятно, от полного блаженства.
Но что это? Очки полетели на тротуар, а сам Саша неестественно подался к стене дома.
— Саша, что с тобой? Саша!
Мы старались удержать его, а он все полз и полз вниз и шептал:
— Очки, мои очки…
Мы не успели понять, что и как произошло.
— Свистнуло. Я слышал, что-то свистнуло. — Вадя пытался расстегнуть Сашину шинель, но Саша не давался.
Он прижал руку к груди и повторял одно:
— Очки, очки… Они очень подходят… Опять… Как же я в наряд?.. Опять без них?.. Чепуха какая-то…
— Наконец-то вроде передых! — произнес Володя.
Он только что, как и все ребята, поужинал.
— Погуляйте немного, — сказал младший лейтенант Заикин.
— Не нравится мне эта тишина, — заметил комвзвода Соколов.
Я дежурил у наших машин. Вадя принес мне из штаба пузырек туши. Ребята раздобыли кусок фанерки:
— На, пока не стемнело.
Действительно, пока еще не стемнело. Я приткнулся на подножке машины фотовзвода и стал выводить тушью: «Здесь похоронен разведчик-артиллерист, комсорг Баринов Александр Иванович, рождения 1925 г. Погиб в Берлине 2 мая 1945 г.».
В эту ночь мы похоронили Сашу. В эту же ночь мы узнали по радио из Москвы, что Берлин полностью капитулировал.
— А что, если мы… ну, распишемся. Или, как это называется? Тогда…
Я говорил всерьез. Пусть война, пусть мы на фронте, но и тут — наша власть. Для меня она в высшем своем выражении — майор Катонин. Для Наташи…
— Правду я говорю. Хочешь, к нашему комдиву пойдем, хочешь, к твоему полковнику, как его фамилия — Шибченко?
Я говорил, чтобы не только как-то успокоить ее и ответить на ее «а что теперь будет?», произнесенное вот уже дважды: тогда в Лигнице и теперь в Ризе. Война кончается. Берлин позади. Он капитулировал и, значит… Ну сколько можно ждать? Хватит всего: и разговоров, и шуток, и глупых острот! Неужели нельзя решить всерьез того, что всерьез?..
Город был наводнен союзниками, но не теми, кто пришел в Европу с долгожданным вторым фронтом. Эти союзники, освобожденные из немецких лагерей нашими, надевшие форму и старые воинские регалии, не представляли сейчас никаких армейских соединений, а ждали. Ждали нашего очередного прорыва на Эльбе. Ждали, чтобы наконец-то попасть к своим.
— Что же ты молчишь?
— Я просто рада, что мы опять увиделись… И что ты… здоров! — Она улыбнулась. — А ты чудо! Разве мы уже не расписаны?.. — Она показала на реку: — Смотри, как красиво!
Через Эльбу по понтонному мосту шли войска и техника. Там, за рекой, — плацдарм, на котором мы работали вчера, и позавчера, и сегодня утром. Из Берлина мы сразу же попали сюда, и хорошо — здесь я встретил ее. А ведь я не видел Наташу даже в Берлине.
— «Вильгельмина». — Наташа прочла вслух название одной из самоходных барж. Их было много, и все стояли на приколе: «Вильгельмина», «Любек», «Дрезден», «Валькирия», «Росток», «Барбара». — А городок какой… — добавила она.
Да, городок Риза ничего, но не о нем думала сейчас Наташа. И я думал не о нем.
Как все просто было в Москве, и — смешно! — что тогда это казалось совсем не простым. Не просто было позвонить по телефону, или дождаться ее у Дома пионеров, или поехать на Пятницкую, или назначить встречу у наркомата на Петровке. А ведь как это просто в сравнении с сегодняшним… Мы не виделись неделями, не знали ничего друг о друге, и вот она сказала: «И что ты… здоров». Здоров! Я знал, что она хотела сказать: «Жив». А я? Я смотрел сейчас на нее и не верил своим глазам и самому себе. Мы оба, может, самые близкие люди в этой Ризе.
— А у вас как сейчас? — спросила она.
— Развертываемся и свертываемся по десять раз в сутки, — сказал я. — Вот Саша… А раньше Шукурбек…
О гибели Шукурбека и Саши я уже рассказывал ей. Она все знала. И сейчас я клял себя: зачем опять? Вспомнил Сашу, Шукурбека, а она теперь вспомнит Геннадия Васильевича? Зачем? Зачем?
— А ты ничего не слыхал о новом немецком оружии?
Слава богу, она говорит о другом и спасает меня.
— О каком?
— О бомбе какой-то. Как она называется? На энергии урана.
Она говорила о том, о чем мы слышали уже не раз. Там, перед Одером, и после. Но мало ли о чем говорили? Какие слухи не ходили в это время?
— Слышал, а что?
— Да, вспомнила. Атомная она называется. Атомная бомба. Знаешь, что Гитлер сказал недавно? «Да простит мне бог последние четыре дня войны».
— Да, да, — сказал я, вспомнив, что слышал и об этом.
— Так вот, он эту бомбу имел в виду. А американцы выкрали, говорят, эту бомбу, и не только бомбу, а и ее изобретателей!
— Здорово! Представляешь, теперь они их же бомбу против немцев применят!
Мы жили иллюзиями.
Меня окликнули.
Младший лейтенант Заикин галантно извинился перед Наташей:
— Простите, коллега младший лейтенант.
— Вот, а ты говоришь! — сказала мне Наташа, хотя я ничего не говорил.
— Построение дивизиона. Комдив приказал. Из корпуса будут. — Заикин говорил загадками.
Через пятнадцать минут мы стояли на площади перед кирхой. Командир корпуса называл фамилии:
— Майор Катонин.
— Служу Советскому Союзу!
— Капитан Сбитнев.
— Служу Советскому Союзу!
— Капитан Викулов.
— Служу Советскому Союзу!
— Старший лейтенант Федоров.
— Служу Советскому Союзу!
— Рядовой Ахметвалиев.
— Погиб смертью храбрых!
— Рядовой Цейтлин.
— Служу Советскому Союзу!
— Ефрейтор Протопопов.
— Служу Советскому Союзу!
— Рядовой Баринов.
— Погиб смертью храбрых!
— Сержант Кочемасов.
— Погиб смертью храбрых!
— Служу Советскому Союзу! — звучало на площади. И еще: — Погиб смертью храбрых!
И опять не было среди всех только одной фамилии — лейтенанта Соколова.
Он стоял с нами в строю, он кричал после речи командира корпуса «ура!», как и все мы. Он поздравил нас после команды «разойдись!».
А мы… Мы прятали глаза в сторону…
— Слушай, как ты считаешь, мы завтра еще проторчим тут?
— А кто его знает. А что? Случилось что-нибудь?
— Да нет. Ничего особенного. Май, понимаешь ли, так пора посылочку тряхнуть домой. Сейчас в наряд. Думал, завтра утречком…
Володя сверкал глазами и медалью «За боевые заслуги».
— Пора старичков порадовать с Берлином. И потом, как думаешь, если я за Сашку пошлю? Пока там до полевой почты сведения дойдут, а у меня, понимаешь ли, как раз на две посылки. Ему-то что сейчас… Все равно…
— Ну и сволочь же ты! — Я не выдержал. — Барахольщик! Мерзавец!
— По машинам! — донеслись до нас слова комдива.
— По машинам! — повторил Заикин.
На улицу выскочил Соколов:
— Быстро давайте! Собирайтесь! Быстро!
Мы считали, что едем за Эльбу. И верно, выехали на набережную, но возле понтонного моста творилось непонятное: наши войска двигались обратно в Ризу. Почему? Ведь там, впереди, должно состояться наступление. Там готово все, даже довольно приличная опорная сеть, над которой мы трудились трое суток. По опыту предыдущих работ мы знали: такая опорная сеть и привязка готовятся для серьезных прорывов. Что же случилось?
Ни Заикин, ни Соколов ничего не знали.
— Союзнички, — мрачно бросил Катонин во время очередной остановки.
Теперь мы двигались влево по берегу Эльбы. Риза позади. Вокруг — красиво, но, когда обстановка неясна, красота как-то не воспринимается. Крутые берега. Сосны. Песчаные холмы. Отменная дорога. Красиво! И все же…
— А что — союзники?
— Что, что! — не выдержал Заикин. — Место уступаем.
— А наступление? Наше?
— Разведка боем была. Драпанули фрицы, а там — и американцы. Теперь нашим команда: до Эльбы американцев пустить. Вот и…
