Детство Лермонтова - Толстая Татьяна Никитична (бесплатные версии книг .txt) 📗
— Вы, барин, до сей поры играли с дворовыми мальчиками, они на вас не то что руки поднять не смеют, а при вас и шевелиться стесняются, а эти мальчики свой брат — дворяне, помещичьи сынки, к тому же двоюродные, — с ними надо осторожнее!
Андрей был прав, и возражать не приходилось. Он предложил играть в карты на орехи, но игра клеилась плохо; все чувствовали себя смущенными и недовольными. Играли тихо. Но вот Коля чихнул и, доставая из кармана носовой платок, выронил Мишенькин перочинный ножик. Христина Осиповна заинтересовалась — а что у него еще есть в кармане? Андрей, с прибаутками придерживая мальчика, вынул из его кармана разные вещи Мишеньки: карандаш, оправленный в серебряный футляр, гребень и еще какую-то мелочь. Христина Осиповна велела детям идти в сад. Там вокруг куртины гулял Юрий Петрович вместе с мосье Жаке, и они оживленно обсуждали программу наук, которые следовало преподать мальчикам. Христина Осиповна пошла к Арсеньевой рассказать о том, что произошло.
Выслушав ее, Арсеньева с негодованием сказала:
— Какие теперь дети негодяи пошли! Мишеньку вдруг назвали лягушкой! Да разве он похож на лягушку — такой умный мальчик! Я так и знала, что у зятюшки родня дрянная!
Она была готова тотчас же выгнать чужих детей, но неудобно было: Юрий Петрович еще не уехал, и Мишенька не сказал своего решающего слова. Поэтому приходилось выжидать, а пока она приказала отвести приезжим мальчикам комнату в нижнем этаже и приставить к ним дядьку.
Миша очень огорчился, что кузены, к которым он заранее расположился по-родственному, оказались чужими людьми. Перед тем как лечь спать, Миша быстро набросал карикатуру: кривоногая добродушная лягушка замахнулась шахматной доской; два волчонка с поджатыми хвостами стремительно убегают, стискивая что-то в пасти, а вокруг них валяются разные вещи: перочинный ножик, карандаш и сердоликовая печатка.
Наутро Миша показал эту карикатуру бабушке, и она очень смеялась, говоря, что этот рисунок надо показать Юрию Петровичу, что Миша и поспешил исполнить. Отец насупился, закусил губу, позвал племянников и показал им рисунок, а потом спросил их, не лучше ли им всем уехать домой. Но оба отказались. Им понравилось в Тарханах, они обещали вести себя хорошо, и Юрий Петрович уехал, увозя, как и обычно, чувство обиды, недовольства и сознавая свое неумение завоевать уважение в этом доме.
Арсеньева была даже довольна, что дружба Мишеньки с Пожогиными не наладилась; однако, когда начался разговор, что их надо отправить домой, Мишенька восстал, повторяя, что они его родственники и он хочет с ними дружить, так что Арсеньева решила оставить одного из них. Остался Миша Пожогин, он подолгу жил в Тарханах. Мишенька охотно играл с ним и с Колей Давыдовым, а мосье Жаке начал учить мальчиков французской речи и был их дядькой.
Но дядькой он оказался плохим.
Однажды, когда все собрались к завтраку, Жаке тоже пришел к столу.
— Где же дети? — спросила Арсеньева, выразительно поглядывая на стул внука.
Христина Осиповна вышла на крыльцо и увидела, что в саду играли Пожогин и Коля Давыдов. Она позвала детей и поспешила к Арсеньевой, желая успокоить ее, потому что решила, что и Мишенька вместе со всеми в саду. Однако Пожогин и Давыдов вскоре пришли к столу, а Миши с ними не было.
Когда хватились, что его нет ни в доме, ни в саду, Арсеньева подняла переполох, разослала девушек искать его по усадьбе, и они разбежались повсюду, по всем садам (ведь в Тарханах было три сада), помчались даже в лес, аукали, кричали, звали, но никто не откликался.
Арсеньева сидела в гостиной, сжав губы и грозно поглядывая в окно.
Мосье Жаке поспешил скрыться от разгневанной помещицы и с тревогой вглядывался в лица дворовых, возвращавшихся домой.
Арсеньева велела искать на берегу пруда и реки, но никаких следов не было.
Лукерья и Матреша ослабели от беготни и рыданий и медленно шли — возвращаться домой было страшно. Навстречу им попался мужик Фрол; он ехал с поля.
Прерывисто вздыхая и плача, они кинулись к Фролу:
— Не видал ли Михаила Юрьевича? Барыня рвет и мечет, боится, не утонул ли! Новый француз не усмотрел…
— Погоди, бабоньки, — начал успокаивать несчастных нянек Фрол. — Я ехал по полю и заметил — во ржи торчали ребячьи головы. Только, кажись, это ребята деревенские. Я их не окликал, пусть себе гуляют, кому они дома нужны?
Матреша и Лукерья побежали, словно их подхватило ветром. Вскоре заметили в поле ребят, которые сидели сгрудившись над норкой суслика. Среди них был и Миша.
— Мишенька! — восторженно воскликнули Лукерья и Матреша.
Но он сердито отмахнулся:
— Не мешайте!
Матреша стремглав бросилась в усадьбу сообщить радостное известие. Вскоре в поле прибежала Христина Осиповна: она запыхалась и тяжело дышала. Придя в себя, она увела Мишу домой, хотя он был очень недоволен и говорил, что хотел посмотреть, как суслики живут, а ему помешали.
Когда мальчик пришел домой, он заметил, что мосьё Жаке был сильно не в духе, а у бабушки от волнения щеки горели красными пятнами.
В ту пору Мишенька был ребенком слабого здоровья, что, впрочем, не мешало ему быть бойким, резвым и шаловливым. Учиться он начал прилежно, но настало лето, и бабушка решила поехать на Кавказ, отвезла домой Николашу Давыдова, отправила к родителям маленького Пожогина, а мосье Жаке рассчитала.
Глава VIII
Лето на Кавказе
В сопровождении полуроты солдат с заряженной пушкой путешественники приехали в Горячеводск.
Город еще только начинал отстраиваться, а целебные горячие источники во многих местах дымились и стекали с гор, оставляя на камнях оранжево-желтоватые следы.
Арсеньева с внуком поспешила к целебным источникам.
Лечение утомляло. Хочешь не хочешь — приходилось пить горячую серную воду, отдающую тухлым яйцом, купались в такой же голубоватой воде, замечая время по песочным часам.
Много раненых погружалось в серную воду, иные гуляли возле источников со стаканами в руках.
В городе шла обычная, мирная жизнь, но везде стояли казачьи пикеты, иногда были слышны выстрелы; пушки были выставлены для охраны мирного населения на окраинах — это занимало воображение Миши.
Когда лечение было окончено, сестра бабушки Екатерина Алексеевна опять приехала в Горячеводск и увезла бабушку с внуком в Шелкозаводск.
В семье Хастатовых Елизавета Алексеевна наслаждалась беседами с сестрой Катенькой и племянницей Марьей Акимовной. У Хастатовых бывало много гостей — военные и штатские, родственники и неродственники, одинокие и женатые. Старый друг генерала Хастатова, вдовец, раздавший дочерям все свое имение, начал оказывать большое внимание Елизавете Алексеевне и подарил ей для прогулок срезанную им самим палку с искусно сделанной надписью: «На память».
Случай этот не остался незамеченным родственниками Арсеньевой, и брат Александр Алексеевич сочинил стихи, которые тут же записал сестрице в альбом:
Когда Миша вошел из цветника на балкон, то услыхал, как все члены семьи с азартом, будто за карточным столом, беседовали о вдовце-генерале.
Екатерина Алексеевна басом провозгласила, обращаясь к сестре:
— Он прекрасный человек, он выйдет в отставку и займется как следует твоим хозяйством!
Маленькая детская фигурка остановилась на ступеньках крыльца. Неожиданно для всех Миша нахмурился и насмешливо спросил:
— Бабушка с внучком замуж собирается?
Все невольно улыбнулись, а мужчины стали кашлять, желая скрыть смех. Но Арсеньева смутилась, не желая, чтобы Мишу разбранили за дерзость, обняла его и повторила любимое свое изречение:
