Возвращение росомахи(Повести) - Зиганшин Камиль Фарухшинович (книги бесплатно полные версии .TXT) 📗
Схваченный утренним морозом и прибитый ветрами снежный покров хорошо держал и волокушу, и человека. Под камусом в такт шагам поскрипывал снег. Попутный ветер не только с шипением гнал вдоль русла колючие кристаллы снега, но и добавлял скорости путнику. Шлось так ходко, что Ермил уже к полудню оказался у толстенной обугленной сосны, расщепленной ударом молнии почти до комля. Здесь был поворот на тропу, идущую поперек узкого лесистого отрога. Ее прорубил еще отец, дабы срезать дорогу к селу. Дело в том, что река через два километра упирается в скалистый, изъеденный промоинами прижим и, круто загибаясь, возвращается обратно, только уже с другой стороны узкого отрога. Посему отцова перемычка заметно укорачивала дорогу в село.
Когда охотник, перевалив отрог, съезжал к берегу, он увидел у парящей промоины силуэт, похожий на черную каплю. Пригляделся. Старая знакомая — росомаха!
Ермил узнал ее по необычайно пышному, почти круглому хвосту. Промысловик ухмыльнулся в бороду: «Ну, голубушка, не обессудь! Сама напрашиваешься на шапку!» Подав крутившейся сзади Динке знак «лежать!», снял с плеча ружье.
«Для верного выстрела далековато, но, ежели подходить ближе, может заметить», — прикинул он. Вставив патрон с картечью, поймал в прорезь прицела убойное место. Выровняв мушку, плавно потянул спусковой крючок.
Пышка от раскатистого грома и резкого удара в основание хвоста взвилась так высоко, что чуть не угодила в полынью. Крутанувшись в воздухе, она в три маха взлетела на берег и исчезла в чаще столь быстро, что зверобой успел сделать вдогонку всего один выстрел.
Не дожидаясь, когда рассеется сизое облако дыма, Ермил бросился в погоню. Съезжая на лед, врезался в присыпанный снегом торос. Носок одной лыжины с треском переломился. Охваченный охотничьим азартом, старик скинул лыжи и продолжил преследование. По льду пробежал легко, но в лесу местами стал проваливаться по самый пах. Уже через метров тридцать выдохся окончательно: месить рассыпчатую «крупку» не было сил.
Он еще раз оглядел следы беглянки. По размашистым прыжкам и редким алым каплям на снегу понял: росомаха ранена, но рана пустяковая.
— Без лыж не догнать!.. Даст Бог, выживет… Эк осрамился… Да уж, прежде-то не знал промаху, — бурчал себе под нос расстроенный охотник, возвращаясь к речке. Вытесав топориком гибкую березовую плашку, приладил тонкими гвоздиками сломанный носок и побрел в село. Но и в дороге никак не мог успокоиться:
— Трухлявый пень! В кои веки росомаха сама в руки шла, а я прошляпил. На печь пора! — бранился он, нервно теребя разлохмаченную ветром бороду.
Пышка тем временем поднялась на одну из вершин водораздельной гряды и легла перевести дух. Прислушалась. Погони нет. Можно попытаться избавиться от перебитого у основания хвоста: при движении он обжигал острой болью.
Свернувшись калачиком, росомаха в несколько приемов перекусила полоску шкуры и измочаленные сухожилия. Когда она поднялась, пушистый хвост — ее гордость и краса — остался лежать на снегу. Зверю было странно и непривычно видеть его отдельно от себя.
Вылизав шершавым языком рану, Пышка долго чистила испачканную кровью шерсть и умывала морду лапами. Приведя шубу в порядок, скрылась в таежных дебрях. Росомаха хорошо запомнила лицо бородача, умеющего громом разящей палки перебивать хвост, и его рыжего зевластого сообщника.
Через несколько дней она решила пройти по следам двуногого: не вернулся ли он. Шла осторожно, в стороне от парной колеи. Подойдя к логову, устроенному из сложенных друг на друга почерневших стволов, с шапкой снега сверху, убедилась, что ее обидчик тут больше не появлялся.
Успокоенная росомаха возвращалась на свой участок напрямик, по длинному распадку. Его дно было густо усеяно беличьими следами-четверками. На рассыпчатом снегу они представляли собой ряд нечетких ямок. Отпечатки совсем «теплые», даже запах не выветрился. А вон и белый фонтанчик забил: белка шишку откапывает. Выверенный прыжок — и ужин обеспечен.
Теперь можно и отдохнуть. Промяв в снежной перине удобное ложе, Пышка свернулась в клубок. Хотела было по привычке прикрыть морду пышным хвостом, но ноющая боль в его основании напомнила, что его нет.
Глава 3
Весна идет
Все имеет начало и конец. Выстуженная и прореженная морозами тайга легко и свободно пропускала сквозь прозрачные кроны берез и лысые ветви лиственниц теплые лучи оживающего светила. Прогретые шишечки сосен и елей оттопыривали чешуйки, и из кармашков вовсю стали выпадать спелые семена. Вращаясь вокруг оси, они разносились ветром далеко от материнских стволов.
Капель с каждым днем набирала силу. К вечеру, когда заметно холодало, не успевшие сорваться капли замирали на сосульках, удлиняя их изо дня в день. Сам снежный покров потемнел, потяжелел, стал зернистым; ребристые надувы и пузатые сугробы осели, оплыли. Небо, раздвигаясь и поднимаясь все выше и выше, приобретало хрустальную чистоту.
Возбужденные глухари, в предвкушении скорых смотрин, надменно выпятив черную с зеленовато-синим отливом грудь, прохаживались на рединах. Опуская коричневато-пепельные крылья, они то и дело чертили на снегу упругими маховыми перьями любовные послания застенчивым капалухам [45].
Солнце уже хорошо прогревало южные склоны, и на обнажающихся участках щетинкой пробилась молодая трава. Между трухлявых валежин появились сморщенные, будто от старости, гномики — строчки и сморчки — первые грибы. На оголившуюся макушку муравейника вылез первый разведчик. Ползая по разворошенной кровле, он оценивал ущерб и прикидывал, чем в первую очередь следует заняться после пробуждения рабочих муравьев.
Пышка, выбрав место с хорошим обзором, днем обычно подолгу дремала на подсохших проплешинах, а в сумерках отправлялась на северные, все еще заснеженные склоны, поближе к горным пикам. Именно там охота была удачливей: на южных ей почему-то попадались одни ежи. Увидев росомаху, они натягивали на лоб колючий капюшон и, настороженно выглядывая из-под него, ждали, что будет дальше. Стоило ей сделать шаг, начинали угрожающе пыхтеть, слегка подскакивать, пытаясь уколоть иглами. После того как кончик одной иглы застрял в мочке носа, Пышка к этим зверушкам не приближалась, даже если была сильно голодна.
Как только муравейники ожили, росомаха в самый солнцепек, чтобы удовлетворить потребность в кислой пище, клала на кучу мохнатые лапы. Отважные муравьишки, суматошно бегая, густо облепляли их и обстреливали сотнями едких струек. Их не смущало то, что враг в тысячи раз крупнее и сильнее. Как только нос Пышки начинало щипать от запаха муравьиной кислоты, она слизывала шевелящуюся массу и, тщательно разжевав, проглатывала. Затем набирала новую порцию. Наевшись, уходила, а бедные труженики, не ведая усталости, приступали к ремонту «дома».
Прошел год. Вновь зазвенели от талой воды распадки. Речка вспучилась, взломала ледяные оковы и вырвалась на простор. Загрохотали перемалываемые в узких горловинах искристые пласты. В тайге появились одиночные комары, почему-то большие и лохматые. Они мрачно звенели над головой росомахи, норовя усесться на нос. Вылезли из подземных каморок, прикрытых старыми листьями и прошлогодней травой, шмели. Оглядевшись, они с гулом разлетались собирать нектар с первоцветов.
Лишь обозначалась заря на востоке, как тетерева, отрастившие перед брачными турнирами мясистые красные брови, заспешили на зарастающие гари и моховые болота. Собравшись на проталинах, обрамленных посеревшими холстинами уцелевшего снега, косачи, в строгих черных фраках с красиво загнутыми фалдами, начали, раскинув крылья, время от времени подпрыгивать и воинственно «чуфыркать»: издавать далеко слышное в холодном, влажном воздухе шипение, похожее на «чуфыш-ш-ш», гортанно бормотать, булькать.
Этими полными страсти звуками петухи вызывали соперников на турнир. Когда такой храбрец объявлялся, бойцы, до предела налив кровью брови и распушив вытянутые шеи, начинали демонстрировать сидящим на деревьях рыжеватым курочкам свою удаль — набычившись, топтались, надувались, гневно бубнили. Иные от избытка кипящей страсти взрывались черным сполохом трепещущих крыльев и взмывали свечой вверх. Каждый старался доказать сидящим вокруг тетеркам, что именно он самый достойный кавалер.
