Бульвар под ливнем (Музыканты) - Коршунов Михаил Павлович (онлайн книга без TXT) 📗
Надо еще снять с плеча сумку; в ней учебники, она тяжело давит на плечо. Тем более, сумка на левом плече.
Рита была в магазине, зашла подобрать пуговицы к платью. Платье она недавно придумала — из полотна, с накладными карманами на юбке, карманы на заклепочках. Заклепочки ей поставил часовой мастер. Теперь нужны были пуговицы.
Рита едва смогла подойти к стулу и ухватиться за него. Только что этот стул вынесла уборщица, и ведро, и палку с губкой на конце, прищелкнутой металлической рамкой. Собиралась протирать витрину в магазине.
Рита стояла, держалась за стул. Не сейчас! Не теперь! И никогда!.. Я еще не любила по-настоящему… Жить, только жить! Надо спокойно и глубоко дышать, глаза прикрыты, все силы на помощь себе, своему дыханию, своей воле…
Сумку Рита почти уронила на пол. Это последнее движение, которое она помнила, и звук последний, который она слышала: мягкий удар сумки об пол.
Больше она ничего не услышала и ничего не почувствовала. Она умерла.
Глава четвертая
Этого никто не мог сразу сказать Андрею, когда он вернулся из Югославии. Никто. Даже его мать, которая понимала, что теперь Андрей будет принадлежать только ей, и надолго, и может быть, совсем надолго. Но сказать о Рите она не могла.
На аэродроме Андрей ждал Риту. Он не понимал, почему ее нет. Медаль «Орфей» принадлежит Рите. Он выиграл медаль для нее, и он хотел ей первой положить ее на ладонь. «Мастер, ты, кажется, победил?» — скажет она, и поднимет голову, и посмотрит на него. «Я чемпион Европы, — скажет он. — В наилегчайшем весе». Но на аэродроме Риты не было. Все кого-то встречали и кого-то провожали, но ее не было. Она его и не проводила и не встретила.
Андрей с матерью приехал домой с аэродрома уже к вечеру. Когда вошли в квартиру, мать взглянула на Петра Петровича: она как будто хотела задержать его, а Петр Петрович стремился поскорее уйти с ее глаз, исчезнуть. Он был сегодня подвыпившим — это мать Андрея купила ему водки. Женщина, которая бывала у Петра Петровича, ушла теперь от него. Ей, очевидно, все это надоело, и Петр Петрович остался один со своими воспоминаниями о Смоленске, о маленькой девочке, которая вместо «аллё» в телефон говорила: «Это не „аллё“, а это Катя». И еще она всегда спрашивала: «Каво эта кошка?», когда встречала на улице кошку. А потом Петр Петрович видел, как его жена и маленькая Катя где-то совсем тоже одни. Иногда ему казалось, что это поле, иногда — лес, иногда это был город, совсем незнакомый, весь черного цвета. В нем не горело ни одно окно, и Петр Петрович тогда зажигал в квартире свет. Повсюду. Мать Андрея сердилась, кричала на него, но он ходил и зажигал.
Сегодня он зажег свет повсюду, сел на кухне, подпер голову своими коротенькими руками. К нему подошла мать Андрея, сказала:
— Вы мне обещали. Вам это проще. Вам это даже все равно.
Андрей был в комнате. Он не хотел никого видеть, потому что ничего не понимал. Андрей привез в себе радость, силу, победу. Он привез в своей сумке маршальский жезл! И привез его Рите!.. Почему никого нет? Мать заглядывает ему в глаза и будто сама ждет чего-то от него.
А теперь опять крик в квартире. Опять все, как всегда. Не было Югославии, не было победы. Ничего не было! В конце концов, прекратят они этот крик?
Андрей вошел на кухню. Мать и Петр Петрович стояли в противоположных концах кухни. Оба сразу замолчали, когда появился Андрей. Потом мать сказала:
— Вы обещали мне, — и быстро вышла из кухни.
Петр Петрович опустил плечи, его коротенькие руки повисли безвольно, покорно. Он убрал их за спину, потом снова вытащил из-за спины. И они снова повисли.
— Я сегодня выпил, — сказал Петр Петрович.
— Я вижу, — сказал Андрей и повернулся, чтобы уйти.
— Погоди.
Андрей задержался и посмотрел на Петра Петровича с недоумением:
— Я должен позвонить по телефону.
В глазах Петра Петровича, ставших совершенно трезвыми, был испуг.
— Тебе это… не надо звонить, — сказал Петр Петрович.
Андрей продолжал с недоумением смотреть на соседа.
— Совсем. И ждать, как и мне, не надо. — Петр Петрович отвернулся и потом сказал все остальное, уже не глядя на Андрея.
Андрей вышел из кухни. Потом он вышел из квартиры. Потом он вышел из дому.
Мать стояла в ярком окне и смотрела, как он шел по улице. Звонил телефон, но она не брала трубку. Она вдруг поняла, что сын уходит от нее. Он знал, что она стоит в окне, но даже не оглянулся.
Андрей вспомнил — слепые музыканты… И Андрей услышал их скрипки. В детстве ему казалось, что он навсегда избавился от этих музыкантов, но они находят его опять и опять.
Андрей сдавил ладонями голову, так что от боли заломило в висках. Закрыл глаза. И стоял так. Один. Они играли теперь Рите, а он совершал победную концертную поездку. Когда он был уже золотым «Орфеем», Риты уже не было. И он не знал об этом.
Андрей опустил руки, и руки повисли безвольно и покорно. Он стоял сейчас так, как перед ним только что стоял Петр Петрович. Он стоял один в темном городе. Город был ему незнаком, черного цвета, и не горело ни одно окно.
Ждать не надо. Совсем.
Глава пятая
Рассвело, и сделалась ненужной лампочка, которую мать оставила гореть в люстре.
Мать думала о сыне: Андрей и прежде не бывал с ней откровенным, но она чувствовала, он все-таки рядом, он ее сын, она могла оказывать на него даже влияние, могла вмешиваться в его дела. Так было, пока все не случилось с Ритой. Но кто в этом виноват, что так случилось? Кто? И зачем искать виновных?
Свет лампочки побледнел и растворился в наступившем утре.
Мать лежала тихо, без движений. Думала теперь о себе, и все беспощаднее. Андрей ушел не вчера, он давно ушел, она только не заметила или не хотела замечать, обманывала себя. Надеялась, он будет с ней, потому что ее сын, в чем-то ее собственность.
Мать наконец встала, надела халат, комнатные туфли, выключила лампочку в люстре. Подошла к окну.
Она любила стоять у окна. Привычка. Андрей тоже любил стоять у окна, она замечала это за ним. В сущности, он похож на нее: он не может добиваться всего, чего хочет, и сам мешает себе в этом, так же как и она мешала себе в собственной жизни. Отец Андрея не любил ее, но она все-таки вышла за него замуж. Лучше ей от этого не стало, и никому не стало лучше. Наверное, по этой причине она и сын одиноки: не получилось у нее в жизни, не получается и у сына. По сути, она добивалась для сына того же, чего добивалась когда-то для себя: Андрея не любили, а она хотела, чтобы любили.
Днем позвонила аккомпаниатор Тамара Леонтьевна, спросила, почему Андрей не является на занятия к профессору. Мать ответила, что она не знает. Вскоре снова раздался звонок из деканата: почему Андрей не посещает лекции? Мать ответила, что она не знает, но что вообще ее сын плохо себя чувствует.
Через три дня позвонила Кира Викторовна, и только ей мать рассказала, что Андрей ушел из дому. Кира Викторовна самый близкий им человек, и мать ей верит. О смерти Риты Кира Викторовна уже знала.
Кира Викторовна пересказала разговор Ладе Брагину, который стоял рядом с ней.
— Я поеду в Консерваторию, — сказала Кира Викторовна. — Вы не волнуйтесь.
Мать повесила трубку. Она не волновалась. Она понимала, что ей все равно никто не сможет помочь, если бы даже и захотел: сына ей не вернут. Теперь она даже не хотела, чтобы он был музыкантом, она хотела, чтобы он был просто ее сыном.
Кира Викторовна поехала в деканат и на кафедру к профессору Мигдалу. Ладя поехал к «гроссам» на завод. Может быть, они знают что-нибудь об Андрее? Вчера они тоже ничего не знали. Иванчик и Сережа приходили в студенческий клуб общежития на Малой Грузинской. Они искали Андрея.
Говорить о том, что недавно случилось, никто не мог. Все было еще слишком близким и поэтому как бы неправдоподобным. И нельзя было об этом говорить сейчас — ни у кого не хватало смелости.
