Дорога уходит в даль… В рассветный час. Весна (сборник) - Бруштейн Александра Яковлевна (электронная книга .TXT) 📗
Кричат мама и Анна Борисовна. Поль не только кричит «ура», она аплодирует шару и приветственно машет ему своим неразлучным зонтиком-стульчиком. Она плачет от радости и повторяет сквозь слезы: «Я это видела! Я это видела!»
Никто из нас не замечает того, что происходит с Юлькой. Она сперва, как все мы, хлопает и кричит «ура» так сильно, что у нее краснеют лицо и шея. А потом она сползает со скамьи и идет! Юлька рванулась и идет своими неокрепшими ногами, вчера еще не ходившими, за воздушным шаром, за Древницким! Она качается, как травинка, она делает всего несколько неверных шагов. Первой замечает это мама. Она бросается к Юльке как раз вовремя, чтобы подхватить ее, иначе Юлька грохнулась бы на землю.
Юльку сажают на скамейку. Она смотрит на шар и повторяет счастливым голосом: – Я хожу! Я хожу!
Глава восемнадцатая
Еще о Древницком
То, что сейчас описано, заняло всего несколько коротеньких минут. Но еще не отгремели крики и аплодисменты, как становится ясно, что случилось страшное несчастье. На одном из канатов-лямок, за которые солдаты перед взлетом удерживали шар на земле, теперь явственно видно – висит человек! Немедленно по толпе бежит догадка: один из солдат не успел выпростать ноги из канатной лямки и его подняло вместе с шаром. На фоне светлого летнего неба шар поднимается все выше и выше, неся двоих: один стоит в гондоле шара, другой висит на канатной лямке.
Только что было шумно, радостно, люди кричали, аплодировали. Сейчас словно громадной крышкой прикрыло весь круг, на котором стоит толпа, и все замолкло. Люди стоят, как оглушенные неожиданностью несчастья, молчаливые, растерянные.
Что будет?
Затем сразу вспыхивают споры, догадки, предположения. Все разговаривают друг с другом, как знакомые. Каждый хочет услышать от другого что-нибудь ободряющее, утешительное.
– Папа, – шепчу я, – Древницкий не может спуститься с шаром обратно?
– Не может. Шар-то ведь неуправляемый. Не Древницкий его ведет куда хочет, а шар несет Древницкого по ветру…
– Ничего с Древницким не случится! – очень уверенно и громко говорит рядом с нами какой-то господин в элегантной шляпе-котелке, надетой чуть-чуть набок.
Немедленно вокруг него образуется кольцо людей.
– По-вашему, все кончится благополучно?
– Для Древницкого? Конечно! Сейчас он спустится с парашютом, и все будет отлично.
– Вы думаете, Древницкий спустится с парашютом?
– А как же иначе! – говорит шляпа-котелок. – Ведь он понимает не хуже нас с вами, что не воспользоваться сейчас парашютом – это же верная смерть! Нет, он спустится с парашютом!
– А солдат? – спрашивает папа, и я слышу по голосу, как он волнуется.
– Ну, солдату, конечно, аминь! – спокойно заявляет шляпа-котелок. – Древницкий спустится с парашютом, из шара вытечет последний воздух, и солдат загремит на землю.
С такой высоты, представляете?
– Значит, вы думаете, Федор Викторович, – спрашивает папа (он, оказывается, знает шляпу-котелок), – вы думаете, Древницкий бросит солдата на произвол судьбы? Погибай, мол, да?
– А конечное дело так! – раздается знакомый голос, и в группе людей, окружающих Федора Викторовича, мы видим Владимира Ивановича Шабанова. Мы не видели его с самого 1 мая, когда они поссорились с папой. Сейчас Шабанов смотрит на папу злыми глазами, хотя обращает свои слова не к нему, а к Федору Викторовичу. – Правильно рассуждаете, Федор Викторович! Спасти солдата Древницкий все равно не может, а себя спасти может, если спустится с парашютом. Он это и сделает. Своя, знаете, рубашка ближе к телу… – заканчивает Шабанов со смешком.
Тут папа говорит, ни к кому не обращаясь:
– Есть две отвратительные поговорки: «Моя хата с краю!» и «Своя рубашка ближе к телу!». Если бы все думали так, человечество до сих пор жило бы в пещерах, одевалось в звериные шкуры и разговаривало ударами дубины!
В группе вокруг нас смех, сочувственный папе.
– Правильно! – говорит какой-то человек, пожимая папе руку. – Правильно, доктор!
– А в Древницкого я верю! – продолжает папа. – Он героический человек, он не станет усыплять свою совесть обывательскими поговорочками… И вон – смотрите! – шар еще виден, маленький-маленький, как булавочная головка… А никто с него с парашютом не спускается!
Проходит еще минута, другая – булавочная головка совсем исчезает из виду.
– Ну, друзья мои, – обращается к нам папа, – мне пора в госпиталь. А вы как? Я вам советую – побудьте здесь, в саду, еще часок-другой. Здесь раньше всего станет известно, что с Древницким. Я из госпиталя тоже приеду сюда, к вам. Дома-то ведь мы от одной неизвестности истомимся!
Мы остаемся в саду. Юлька дремлет на скамейке – она все-таки пережила большое волнение, настолько сильное, что даже начала ходить. Сейчас она от всего этого скисла и заснула, положив голову на колени Анны Борисовны. Мы все тоже молчим.
Большинство зрителей остались, как и мы, в Ботаническом саду: дожидаться известий о Древницком и солдате.
Ожидание тянется мучительно. Время от времени происходит ложная тревога, как на вокзалах, когда кто-нибудь кричит: «Идет! Поезд идет!» – и все бросаются подхватывать свои узлы и чемоданы. Так и тут: где-то кто-то что-то выкрикивает, все устремляются туда, а оказывается – одни пустяки. О Древницком и о солдате ни слуху ни духу. Как в воду канули.
Приезжает папа, сидит с нами, тоже томится.
И вдруг крик:
– Подъехали! Подъехали!
– Идут сюда!
Появление Древницкого и солдата вызывает целую бурю криков и аплодисментов. Их ведут на веранду ресторана. Сквозь толпу к папе протискивается какой-то человек:
– Доктор, пожалуйста, посмотрите, что с Древницким… Пожалуйста, за мной, на веранду… Пропустите, господа!
Толпа расступается, папа идет на веранду ресторана, ведя за руку меня. Я иду за папой, ничего не видя, кроме Древницкого.
– Спасибо, доктор, – говорит папе Древницкий, – у меня пустяки, ссадины… А вот спутнику моему, солдату Путырчику, нужна помощь.
У Путырчика все цело, ничего не сломано, не вывихнуто, но он какой-то странный. Неподвижный взгляд, как бы отсутствующий… Смотрит в одну точку. Он не сразу откликается даже на свою фамилию и будто не понимает, что ему говорят.
– Путырчик, друг, – говорит Древницкий, – на?, выпей – душа оттает…
Путырчик осушает рюмку, утирает губы краем ладони, но не становится ни веселее, ни живее.
– А как я тебе кричал, когда мы летели, помнишь?
Путырчик, помолчав, отвечает:
– Ваше благородие до мене кричали: «Держись кре?пчай! Не отпускай вяровку! Держись кр?епчай, а то пропадешь…» – И ты держался?
– А як же ж! Сказано було: «Держись кре?пчай», – я й держаусь…
Путырчика увозят в казарму.
– Плох он, доктор? – спрашивает Древницкий.
– Не очень хорош, – соглашается папа. – Может, отойдет, конечно… Но, видно, потрясение было чрезмерным.
Пока папа смазывает йодом и перевязывает ссадины на его руках, Древницкий рассказывает, что с ними произошло. Когда Древницкий обнаружил, что на петле висит солдат, он испугался, как бы солдат не выпустил из рук каната: он бы тогда сразу грохнулся на землю. Оттого он и кричал солдату все время: «Держись крепче, не то пропадешь!»
– Даже голос сорвал кричавши! – шутливо жалуется Древницкий.
Потом, когда из шара вытек весь воздух, пустая оболочка шара, похожая на выжатый лимон, стремительно падая, понесла их на землю. Вот тут им повезло: оболочка шара упала на деревья пригородного леса. Только это их и спасло…
– Честно говоря, – признается Древницкий, – я сегодня живым остаться не чаял!
– А почему вы не спустились с парашютом?
– Бросив солдата?! – В голосе Древницкого звучит удивление. – Бросив его одного на верную смерть? – И, помолчав, добавляет: – Нет. Я так поступить не мог.
Прощаясь с папой, Древницкий спрашивает:
– Сколько я должен вам, господин доктор?
– Вы с ума сошли! – сердится папа. – Неужели вы не понимаете, что вы меня оскорбляете!
