Легенда о рыцаре тайги. Юнгу звали Спартак (Историко-приключенческие повести) - Щербак Владимир Александрович
Моряки, обжигаясь, постанывая от наслаждения, пили какао, смакуя каждый глоток. После завтрака, который одновременно был и обедом, все действительно почувствовали себя бодрее.
Игорь Васильевич, чтобы отвлечь моряков от грустных дум, в редкие свободные минуты пересказывал содержание книг, которых прочел, судя по всему, очень много. Нынче он рассказал о Фернане Магеллане…
— …Между прочим, хромой адмирал — так называли Магеллана за раненую ногу — побывал и где-то здесь, в этих широтах. Он шел к Моллукским островам за пряностями. Может быть, именно на этом месте он сказал своей измученной команде знаменитые слова: «Да увидит каждый из вас вновь свою родину!» И они вернулись, товарищи, пусть через годы, испытав лишения и потери, но вернулись к себе на родину, в Испанию!
Доктор только умолчал о том, что Испанию вновь увидели всего лишь восемнадцать из двухсот шестидесяти пяти моряков, начавших рейс с Магелланом. Игорь Васильевич хотел, чтобы коперниковцы верили: все они вернутся на родину.
Томительно тянулись нескончаемые, как океан, дни и ночи. Моряки, уже не сомневавшиеся в том, что их вынесло в Индийский океан, правили, напрягая остатки сил, свою шлюпку — по солнцу и по звездам — на зюйд-вест. Только уже в надежде не на Яву, а рассчитывая на выход к традиционным судоходным путям, связывающем Батавию [132] с австралийскими портами.
Умер матрос Петренчук. В ночь, предшествующую кончине, он бредил, просил включить радио, чтобы послушать сводку Совинформбюро о ходе боев.
Смерть продолжала посещать шлюпку, являясь чуть ли не ежедневно за своей ужасной данью. К концу двенадцатых суток с момента торпедирования «Коперника» из всего экипажа в живых осталось только шестеро: это радистка Светлана Ивановна Рур, доктор Игорь Васильевич Кудрявцев, боцман Иван Аверьянович Скурко, матрос Виктор Ганин, моторист Владимир Шелест, юнга Спартак Малявин.
Все шестеро лежали в шлюпке без движения. Погас огонь в очаге опреснителя — топить было нечем, да и некому, брошен руль — его все равно удержать никто не в силах, смолкли разговоры — говорить уже не о чем, все сказано. Моряки приготовились к смерти.
Спартак, лежавший около Володи, чувствовал время от времени слабое пожатие его горячей руки и отвечал тем же: они как бы давали друг другу понять, что они еще здесь, что пока не ушли…
Вдруг что-то заставило Малявина открыть глаза. Он поднял голову и обомлел. Витька Ганин стоял, покачиваясь, во весь рост, в руках он держал топор. Матрос был страшен: слипшиеся от мазута и соли волосы стояли дыбом, тонкий рот перекошен, в глазах горела ненависть. Он бормотал:
— Это все вы, проклятые!.. Вы, сволочи, виноватые… Ну, ничо, ничо… Щас я вас… погодите…
Обезумевший Витька явно обращался к акулам, которые в последние дни стали постоянными спутниками коперниковцев и бороздили волны по соседству со шлюпкой. Занеся топор над головой, Ганин шагнул к борту.
— Ты что делаешь, дурак?! — закричал, точнее, прошептал Спартак, с трудом поднимаясь. — Стой!
Очнулись доктор и боцман и, поняв, в чем дело, поспешили к Ганину. Но ближе был юнга. Он обхватил Витьку за пояс, но удержать не смог, и тот, выронив топор в шлюпку, рухнул в воду.
— Человек за бортом! — с этим криком Спартак бросился следом. Акулы, привлеченные шумом упавших тел, устремились к шлюпке.
Спартак, одной рукой захвативший шею нахлебавшегося воды Ганина, другой цепко держался за леер. Пока втаскивали парней через борт, радистка, сжав обеими руками свой револьвер, стреляла по акулам, не причиняя им, впрочем, никакого вреда. Кончилось все, к счастью, благополучно.
Витька, уложенный на дно шлюпки, разразился истерическими рыданиями. Аверьяныч, тяжело дыша, проворчал:
— Может, связать его, яс-с-сное море?
Но Витька смолк — заснул. Впали в забытье и остальные. Они не видели, что в воде все чаще стали попадаться пучки травы — верный признак близости берега, не слышали отдаленного рева прибоя у рифов, к которым погнал шлюпку крепнущий до штормового ветер, и не ведали, что кончается очередной этап их трагической одиссеи и начинается новый…
ТЕРРА ИНКОГНИТА [133]
Спартак не понимал, где он и что с ним. Когда он очнулся и открыл глаза, то увидел двух дикарей с раскрашенными страшными лицами! Он поскорее снова сомкнул веки, решив, что это сон. Ну конечно сон: он спит и видит во сне пионерский лагерь на Океанской и игру в дикарей племени Уа-Уа. Одного он вроде даже узнал, кажись, это его дружок Алька.
— Ге Ло, то есть Олег, — пробормотал Спартак, — ты что, чокнулся? Нашел время для шуток. Не видишь, я болею. Дай лучше воды…
В ответ он услышал какое-то лопотанье, даже непохожее на человеческую речь. Потихоньку приоткрыл глаза: дикари не исчезли, стояли рядом и, поглядывая то на Спартака, то друг на друга, возбужденно о чем-то переговаривались.
— Пить! — охрипшим голосом попросил юнга. Ему поднесли к губам какую-то странную посудину, до краев наполненную прохладной вкусной водой. Он выпил ее одним духом. — Еще!
Дикари зацокали языками, и один из них запрокинул над чашкой, которую Спартак держал в руках, длинную бамбуковую палку. Из палки полилась вода! Впрочем, удивляться у него не было сил.
Вволю напившись, Спартак сразу почувствовал себя легче. В голове прояснилось, он уже мог соображать и двигаться. Сначала огляделся. Лежал он на песке у моря, а рядом лежали и сидели его товарищи: братан, доктор, радистка, белобрысый и боцман. Оказывается, все они давно уже пришли в себя, только были еще очень слабыми и не могли подняться.
— Как, малыш, самочувствие? — улыбнулся доктор.
— Нормально, — отозвался юнга, стараясь выглядеть бодрей. — А кто это такие? Артисты, что ли?
— Кто их знает? Может, и артисты… Но в любом случае — это местные жители. К сожалению, общего языка мы не нашли, единственное, что они поняли, что мы умираем от жажды.
Местные жители выглядели очень необычно: голые, коричневые, лица вымазаны черной и белой краской, в ушах болтаются серьги из ракушек, ноздри проткнуты косточками, в черных прямых волосах торчат разноцветные перья; вся одежда их — саронг — тряпица, обмотанная вокруг бедер и пропущенная между ног. В общем, самые настоящие дикари, каких Малявин видел на картинках в книгах о путешествиях и в кинофильме «Пятнадцатилетний капитан».
Спартак встал было на ноги, но тут же упал; земля качалась сильнее, чем хрупкая шлюпка!
— Не спеши, Спарта, — посоветовал братан. — Сразу — не получится, я тоже пробовал.
— А где мы находимся?
— Сами вот лежим и гадаем. Самое странное, что и шлюпки нашей нет…
Коперниковцы продолжили прерванный очнувшимся Спартаком разговор, причем вопросов звучало больше, чем находилось ответов.
— Так как же все-таки мы сюда попали? Не по воздуху же?
— В конце концов это не так важно. Гораздо интереснее, на острове мы или на материке?
— Ближайший материк — Австралия. Вряд ли нас так далеко занесло…
— Значит, остров? Но какой? Где?
— Индонезия — страна 13 тысяч островов. Наверное, один из них…
— Спросить бы у этих парней, как их… аборигенов…
— Дак спрашивали же, яс-с-сное море! Ни черта не понимают, только языками щелкают!
— Но я, товарищи, вот что заметила. Их не удивляет цвет нашей кожи. Думаю, что белые люди им не в диковинку.
— Значит, здесь есть европейцы? А вдруг это немцы?
— Примем бой! У нас есть наган.
— С двумя патронами…
Туземцы переводили взгляды с одного говорящего на другого и, чувствуется, старались понять, о чем идет речь. Их очень интересовал Аверьяныч — очевидно, своей татуировкой, видневшейся в прорехах драной тельняшки. На Светлану Ивановну они тоже поглядывали с любопытством: женщина-моряк!
Из зарослей леса, вплотную подступающего к берегу, вышел еще один туземец. Следом за ним показались трое белых. Они были одеты в рубашки цвета хаки, с короткими рукавами, в шорты, бутсы с гетрами и широкополые шляпы. У двоих в руках были карабины, у третьего, видимо, офицера, — пистолет.
