«Из пламя и света» - Сизова Магдалина Ивановна (бесплатные онлайн книги читаем полные TXT) 📗
Хорошо, что не видела бабушка, как стоял ее Мишенька под проливным дождем, радостно слушая раскаты грома!
Когда небо сверкнуло в расходящихся облаках над блестящими мокрыми крышами и над мокрой нежной зеленью, он отправился домой, весь промокший, радостно возбужденный.
Из лопухинского дома на зеленый двор, обсаженный тополями, выходило большое окно. В глубине комнаты пел чистый девичий голос, такой ясный и трогающий, что Лермонтов сразу всем сердцем почувствовал, что это поет Варенька.
Она пела без слов, должно быть, простые вокализы. Но оттого, что эти грудные и чистые звуки еще не определили себя словом, они были еще прекраснее.
Он долго стоял у окна.
Розовое небо бледнело, желтело, а в вышине становилось зеленовато-голубым.
Скоро вечер зажжет первые звезды…
Тогда он вспомнил, что его ждет Варенька, и вышел в сад.
На дорожках еще остались лужи, и скамейка была сырая после дождя. «Если бы пригрело солнце, все сразу стало бы сухим», — думала Варенька.
Она накрыла скамейку шарфом, который сняла со своих плеч, потому что было совсем тепло, и осторожно села.
Очень тих был этот вечер. Вареньке показалось, что в тишине слышен какой-то писк. Варенька всмотрелась и на влажном песке около кустов увидала выпавшего из гнезда птенца — должно быть, просто воробья. Он пищал и не мог подняться.
В одно мгновенье Варенька была около него, осторожно взяла его в руки и положила на узенькую ладонь. Потом тихо села опять на скамейку.
Варенька разглядывала птенца и старалась согреть его своим дыханием, пока за стволом тополя не показалась фигура Лермонтова.
Увидав его, Варенька выпрямилась.
— Как я рада, что вы пришли!..
Она сказала это спокойно, но, если бы мысли Лермонтова не были так поглощены другим и если бы тень от тополя не была так густа, он не мог бы не заметить, что Варенька при этих словах побледнела.
Но он ничего не заметил.
— Как же я мог не прийти, Варенька, ежели вы этого хотели? — так же просто ответил он и, когда Варенька подвинулась, сел рядом с ней и с удивлением посмотрел вокруг: — Что это такое, Варенька? Кто-то еле слышно чирикает!.. Это птица? Где она?
Варенька протянула ему ладонь, отогнув уголок носового платка:
— Видите? Посмотрите, что это за прелесть! Я вылечу его и выпущу на этот куст.
Лермонтов молча глядел на узенькую ладонь с птенцом и, рассмотрев воробья, поднял глаза на Варенькино лицо.
— Варенька, — сказал он, не отводя от нее взгляда, — вы знаете, я никогда не видал в мире никого добрее вас.
— Что вы, Мишель, — почти испуганно возразила Варенька, — разве можно так говорить?! Да я вам столько таких добрых назову, что ужас!..
— Ну разве что так, — рассмеялся Лермонтов, — таких-то и я знаю…
— Перестаньте смеяться! — сказала строго Варенька. — Хоть я и рада, что вы стали повеселей.
Она помолчала.
— В последнее время вы были очень, очень печальны. И мне кажется, я знаю причину.
— Неужели? — быстро спросил он.
Варенька молча наклонила голову.
— Это ваша царица Тамара. Я это знаю… Но это все равно, все равно! Это ничего не меняет, даже наоборот.
Лермонтов смотрел на нее с удивлением.
Вареньке показалось, что вся душа ее с настоящим и будущим утонула в темной глубине его глаз.
— Я должна вам признаться, Мишель, — начала она очень медленно и очень серьезно, — что я списала у Алеши те ваши стихи, которые он списал у вас.
— Какие стихи, Варенька?
— Я сейчас скажу. Я их тогда же запомнила сразу. «Одиночество». Так называются ваши стихи, правда?
— Да, кажется, правда, — тихо ответил он.
Так?
— Так.
— Вот видите, как я помню ваши стихи. Потому что они лучше всех, какие есть на свете!
— Что вы, Варенька?! Да вы не читали других!
— Прекрасно читала! — ответила очень серьезно Варенька. — И хочу вам сказать не о стихах, а о другом…
— О чем же?
— Об одиночестве… вашем. Это вам только так кажется, Да, да, не возражайте! Подождите! — быстро прервала она, увидев, что он хочет возразить. — Не возражайте, потому что я лучше это знаю.
— Вы?!.. — не мог не улыбнуться Лермонтов.
— Я. Вы не должны так чувствовать и так говорить. Вы не одиноки. Нет! Вам кажется, что никто не хочет делить с вами вашу грусть? Так вот: я хочу ее делить, Мишель. И я решила это с той самой минуты, когда прочла эти стихи. Я хочу делить с вами и вашу грусть и все, что с вами случится, и это ничего, что вы страдаете из-за этой… царицы — и пусть вы уезжаете. Это ничего не меняет! Я все равно останусь с вами, и вы это знайте. Вот что мне нужно было сказать вам перед вашим отъездом.
Она перевела дыхание.
Он взял в свои руки ее маленькую, прохладную от вечерней сырости ладонь и прижал к ней сначала губы, потом лоб, как верующий мусульманин к святыне.
— Варенька, Варенька, — сказал он, глядя на ее милое лицо, — вы, наверно, ангел. Я убежден в этом.
Так радостен был ее смех, что и он улыбнулся — не своим, словам, а ее радости.
— Скажите, что вы нынче пели после грозы?
— Вокализы! Разве вы слышали?
— Ах, Варенька, — с восторгом сказал он, — ежели б вы знали, как это было хорошо!..
— Правда? — переспросила Варенька с просиявшим лицом. — Я очень рада, что вам понравилось!
Он помолчал и вдруг, став очень серьезным, сказал ей, как сестре или как самому близкому и дорогому другу:
— Есть во мне одно воспоминание, не передаваемое словами, не угасающее во мне никогда. Воспоминание о песне, которую пела мне моя мать. Мне было тогда около трех лет, и я забыл эту песню. Забыл — и помню, помню какой-то другой памятью, памятью сердца… Вам непонятно это?
— Нет, очень понятно.
— Я так и знал, что вы поймете. Я не знаю ни ее слов, ни ее напева, но все прекрасное, что я вижу и слышу, напоминает мне ту песню. Не только музыка, — закончил он тихо, — но, например, звезды… И ваш голос, когда вы пели сегодня.
Варенька сидела не шевелясь и смотрела в потемневшее небо.
— Можно мне сказать вам одно стихотворение? — спросил он.
Она молча кивнула головой.
— Я не знаю сам, что это такое, может быть, сон, может быть, сказка… Но оно написано как воспоминание о той песне и посвящено моей матери. Пусть это будет называться сказкой, мне все равно. Я назвал его «Ангел». Слушайте, Варенька:
Где-то за углом, подчеркивая вечернюю тишину, прогремела запоздалая карета. Потом все затихло.
Тогда он посмотрел на Вареньку и увидал, что она плачет, уронив голову на колени.
— Вы плачете? Варенька!..
— Мишель! Вы сами не знаете, какой вы замечательный поэт!.. Нигде, нигде на свете нет такого, ни в Москве, ни в этом противном Петербурге, который… я ненавижу, потому что вы туда уезжаете!.. И так скоро!..
