В просторном мире - Никулин Михаил Андреевич (электронные книги без регистрации txt) 📗
— Товарищ майор, это старая брехня! — весело ответил Иван Никитич. — Сколько времени вы у нас тут прожили?
— Пятнадцать дней.
— Так вы ж отнимите от них тринадцать… Те, что мы с ребятами в дороге были. Выходит, что совместной жизни у нас с вами всего только два-три дня?
— А и в самом деле маловато?.. — шутливо спрашивал майор.
— Вполне достаточно, чтобы кинуть этот молоток и проводить вас на станцию, — сказал Иван Никитич, и ребята услышали отрывистый звон железа о железо.
— Дедушка и за нас его проводит, — сказал Гаврик.
— Где дедушка, там считай и мы, — заметил Миша, и они замолчали.
В яру ничто не мешало молчать и думать. Здесь было тихо, сюда не проникал людской глаз, зато отчетливо доносились голоса даже негромко разговаривающих.
Вот послышался голос председателя колхоза, с опозданием возвращавшегося из школы:
— Марья Захаровна, как там в степи?
— Вил не хватает!
— После обеда пару пришлю. Иван Никитич сделает держаки — и пришлю!
— Алексей Иванович, взрослых не отрывай от стройки. Пока дует полуденка, пока солнечно, тепло — надо спешить строить. С моим Мишей пошли вилы! Раз начал делать колхозные дела, так пусть уж не отрывается от них.
Донесся до слуха ребят свисток паровоза: отрывистый, хвастливый, точь-в-точь похожий на тот свисток, какой издавал паровоз, что увозил Мишу и Гаврика в Сальские степи. Но этот свисток предназначался не им, а майору Захарову, «богу войны», уезжающему на фронт.
Гаврик по обочине яра быстро прополз повыше и, выглядывая из яра, видел потемневший от дождя и от времени маленький кирпичный вокзал. Около него темнели акации и белели корой голые тополя с обезображенными войной верхушками. Миша устремил взгляд на потрескавшееся глинистое дно яра, а Наташа задумчиво разглядывала сломанный стебель сухого полынка… Но думали все трое об одном, и когда поезд, уже отправляясь со станции, стал постепенно набирать скорость, Наташа сказала:
— Зашумел. На дождь похоже.
— Счастливого пути, товарищ майор, — проговорил Миша.
— Говорить надо было в школе. Теперь он не услышит, — заметила Наташа.
— То-ва-арищ май-о-ор, — тихо и певуче стал выкрикивать Гаврик, — возьми-и-те нас троих с собой на фро-онт! Мы будем снаряды подносить, пушки чистить, будем бегать, куда пошлете по военному заданию!..
Гаврик не высказал и половины тех чувств, что были у него на сердце в эту торжественную прощальную минуту, как мать позвала его издалека:
— Гаврюша, Гаврик!. Даша, ты не знаешь, куда он девался? — спросила мать у соседки. — Нюську я накормила. Отправить ее к бабке Нефедовне как-то неловко. А его нет.
— Может, он майора провожает? — неуверенно ответила соседка.
— Так уж поезд умчался. Да вон Иван Никитич со станции идет.
Услышав это, ребята встревоженно встали. Они вдруг поняли, что майор уже уехал, что люди делают свое дело, что им тоже надо приниматься за работу.
— Я пойду к дедушке в мастерские. Пока он будет делать держаки к вилам, я обстругаю маленькое древко… Отряду в поход без флажка, по-моему, нельзя.
— Конечно, нельзя, — согласился Гаврик и, показывая Наташе записную книжку, сказал: — А мы с тобой сделаем так: возьмешь Борьку, придешь к нам, и будем составлять список, кого в первую очередь взять в поход к Песчаному кургану.
И они разошлись.
Когда Миша вошел в плотницкую мастерскую, Иван Никитич обстругивал доску шириной немного больше двух ладоней и посредине вогнутую так, что она сильно походила на большой козырек. В озабоченных легких движениях старого плотника была все та же пленительная для Миши сила, толкающая его стать рядом, засучить рукава и попробовать самому так работать.
Подходя к верстаку, Миша спросил:
— Дедушка, что это вы делаете?
— Мелочь. Щиток к лобогрейке.
— Тот, что около полевого колеса?
— Совершенно верно.
— А прихватывается он к краю полка болтами.
— Болты, Михайло, не наше дело. Болты делают кузнецы.
— А дыры для них вертят плотники.
Старый плотник и Миша весело смеются: они поняли друг друга.
— Михайло, как тебе не совестно, — не век же ты будешь дырки вертеть. В нашей Советской стране в плотницких мастерских нет «дыркачей». Михайло, надо итти дальше в гору. К щитку вон нужен предохранитель, плотная линейка, сточенная с одного конца на конус. Бери вон рейку и начинай, без прений начинай!
— Дедушка, а вы про держаки к вилам не забыли?
Миша в нескольких словах передал разговор Алексея Ивановича с матерью, который он слышал из яра. Оказалось, что старик об этом разговоре уже знал; знал и о том, что вилы понесет в степь Миша.
— Михайло, в степь сходим вместе: посмотрим, как пашут, как убирают сорняки…
— Всегда бы с вами вместе, — признался Миша. Он положил на угол просторного верстака рейку, отмерил от края метр и стал пилить. Шум пилы и шорох рубанка, сливаясь, как будто поднимали потолок, раздвигали каменные стены. И мастерская в воображении Миши становилась огромной и невольно заставляла думать то о степном, то о морском просторах, над которыми неустанно шумят волны свежего ветра. На таком просторе громкий разговор кажется оправданным, а самая длинная беседа ничем не похожа на болтовню.
— Иван Никитич, будешь итти в степь, непременно пройди мимо южного склона! Посмотри, какой там краснозем! Под южным ветром и под южным солнцем… Спрашивается: когда же там посадим большой колхозный сад? Зубриковых и Кустовых надо переселить в котловину, где все живут. Их подворья мешают большому общему делу.
— Мин Сергеевич, я слышу. Согласен с тобой.
Через окно Миша видит Мина Сергеевича, колхозного агронома. Из-под фетровой, выгоревшей на солнце шляпы он смотрит в мастерские сердитыми черными глазами.
— Мин Сергеевич, непременно посмотрю! — охотно отвечает старик.
Агроном отходит, но вдруг его запыленные сапоги, покатые плечи и вся невысокая подвижная фигура снова поворачивается к мастерским.
— Через три-четыре дня тракторы будут работать на ближнем поле. Заодно можно и под сад вспахать… Давай сегодня же на правлении поставим этот вопрос!
А через несколько минут к окну подходит председатель колхоза. Он постучал в стекло так, что Иван Никитич, не оборачиваясь, громко спросил:
— Чего тебе, Алексей Иванович?
— Агроном заходил? — Заходил.
— Как же это вы без меня договорились, что на правлении сначала надо о саде говорить? — расстроенно спрашивает Алексей Иванович.
— Никто с ним не договаривался. Это ему так хочется. А по-моему, самый первый и самый жгучий вопрос — детские ясли!
— Да, разумеется, так, — слышит Миша уже веселый голос Алексея Ивановича. — А то я было загоревал. Думаю, устроят мне колхозницы бесплатное кино — и будут правы: дети-то целыми днями тоскуют в дотах да в землянках.
Как и агроном, как и все люди, обеспокоенные горой внезапно навалившихся дел, он уходит, но сейчас же возвращается и спрашивает старого плотника, какое украшение, по его мнению, надо сделать над крылечком домика, в котором должны быть детские ясли.
— Звездочку! Красивую звездочку на граненой легкой рейке! Сам ее сделаю.
— Вот и хорошо! Хорошо! — уже издали долетает голос председателя.
Но не проходит и полчаса, как к мастерским он идет уже не один, а с бригадиром тракторной бригады Петром Васильевичем Волковым и с Мишиной матерью. Миша видит, что медвежковатый Петр Васильевич и мать, на ходу размахивая руками, о чем-то горячо спорят.
— Трактористы делают свое дело! Они на тракторе и день и ночь, и сутки прочь! — своим гулким, как падающие камни, голосом возражает бригадир. — А в полеводческой бригаде об этом, дорогая Марья Захаровна, не думают. Начнешь тянуть их за душу: почему на очистку мало вышло? Всегда ответ найдется: та у них рубашечки перестирывает, другая юбкам ремонт дает…
— Дорогой Петр Васильевич, зазнаешься! Твою работу тебе видно, а работу других не замечаешь. Ты не злись на людей: тракторы железные, и те на ремонте бывают… Вот когда своей работой мы будем задерживать работу тракторов, тогда жалуйся на меня!
