Журавленок и молнии (с илл.) - Крапивин Владислав Петрович (книги онлайн полностью .TXT) 📗
— Чего связан-то… — бормотнул Грабля.
«Он совсем не умеет доказывать правоту», — подумал Журка. И в это время позади Журки раздался Горькин голос:
— А когда украли марки?
Маргарита Васильевна подумала и довольно благожелательно сказала:
— Пятого числа, после обеда… Ты что-то знаешь?
— Я знаю, — сказал Журка и встал. — И Валохин знает. — Он оглянулся на Горьку. — И многие… Сухоруков ничего украсть не мог. Он с обеда до вечера катался на санях на Маковой горе.
— Откуда это тебе известно? — недовольно спросила Маргарита Васильевна.
— Потому что мы там тоже были. Валохин, Брандукова, я… и еще ребята… С утра в ТЮЗе, на «Синей птице», а потом до вечера на горе.
— В хорошей компании ты там резвился…
Журку кольнула злая досада: что Маргарита зря придирается?
— При чем тут компания? Просто на одной горе были. У него своя компания, у нас — своя…
— Вот именно! Так почему ты, Журавин, заступаешься за этого хулигана Сухорукова?
Журка мельком глянул на Граблю. Тот стоял уже более уверенно.
— Я не за него заступаюсь, а… ну просто потому, что он не виноват! Если бы виноват, я бы не заступался. А теперь получится, что на Сухорукова все свалят, а настоящего жулика не найдут.
— Не считай, что все взрослые глупее тебя, — отрезала Маргарита.
— Я не считаю, что все… — вырвалось у Журки, и он даже испугался.
Но в это время кто-то из девчонок перебил его:
— А может, вы не пятого катались.
— Ага! Или там был совсем не Грабля — ехидно сказал Горька.
— Или вообще ничего не было. Ни пятого числа, ни горы, ни каникул, — подала голос Иринка.
— А чего! Может, правда все перепутали! — вмешался Толька Бердышев — балда и лентяй. Ему было безразлично, за кого заступаться: лишь бы подольше галдели, тогда авось не вызовут к доске.
— Чтобы все перепутать, надо быть малость больным, как Бердышев, — сердито ответила Иринка.
— Или малость пьяным, как твой папа, — сказал Бердышев.
Наступила резкая тишина. Секунд на пять. Потом все случилось очень быстро. Иринка рванулась в проход между партами, со звоном залепила Бердышеву учебником по щеке и выскочила из класса. Но все же она чуточку опоздала. Борька Сухоруков дотянулся до Тольки раньше и успел отвесить ему по загривку могучего леща. Поэтому Журка оказался только третьим. Он перелетел через парту с Лавенковым и Светкой Гарановой и кулаком врезал Тольке между лопаток. И выскочил следом за Иринкой.
Иринка стояла в конце коридора. Вцепилась в батарею и смотрела в окно. Коротко оглянулась на Журку. Глаза были блестящие, но сухие.
— Не вздумай зареветь, — сказал Журка.
— Не вздумаю. Из-за какого-то идиота…
Но она часто дышала, и Журка понял, что разреветься она все-таки может.
— Ришка, — сказал он, — Бердышев просто тупая свинья. А за тебя все ребята…
Подошли Сухоруков и Горька. Почему они здесь? Выскочили следом? Или Маргарита выставила? Грабля потоптался и неловко сказал:
— Спасибо, парни…
Ему не ответили, не до того было. Он вздохнул и отошел.
Горька сообщил задумчиво:
— Я Бердышеву въехал по уху. Для комплекта.
Иринка вдруг сказала:
— Ох, ребята, будет нам теперь! И все из-за меня.
— Почему из-за тебя? — возмутился Журка. Но тут же почувствовал внутри противный холодок. Из-за Иринки или нет, а все равно «будет». Что ни говори, а устроили в классе свалку, самовольно ушли с урока. С Журкой такое случилось впервые. Но он коротко вздохнул и храбро сказал:
— Пускай. Мы не виноваты.
Но, конечно, оказалось, что они виноваты. В безобразном поведении, в срыве урока и варварском избиении товарища. Именно так заявила Маргарита Васильевна, когда после пятого урока оставила своих питомцев на собрание: разобраться в их «чудовищных поступках». И ладно, если бы разбиралась она одна. Покричала бы, записала бы в дневники — и топайте домой. В общем-то она была не злопамятная. Но, едва началось собрание, появился Виктор Борисович.
— У-у, держись, ребята… — тихонько протянул Митька Бурин. А Журку слегка затошнило от противного страха: все знали, что Виктор Борисович — гроза и бич всяких нарушителей.
— Маргарита Васильевна, пригласите виновников происшествия к доске, — сухим голосом распорядился он и сжал рот в красную точку. Посмотрел, как Журка, Горька, Иринка и Грабля выбираются из-за парт, и повторил громче: — Да-да, к доске. Вот сюда! — Он ткнул острым пальцем. — Вот на это место! Чтобы все видели паршивцев, которым не место в советской школе! — И взвизгнул: — Живо!
Они — что делать — стали у доски понурой шеренгой.
— Отвечайте! — крикнул Виктор Борисович.
Легко кричать «отвечайте». А на какой вопрос отвечать? Что говорить?
— Долго будем молчать? — вдруг, совершенно успокоившись, поинтересовался Виктор Борисович. И по-мальчишечьи забегал вдоль шеренги. Тогда Журка услышал сумрачный Горькин голос:
— Чего отвечать-то?
— Молчать! — снова взвизгнул завуч. — Ничтожные болтуны! Отвечайте, как вы посмели! Да, как вы посмели устроить это надругательство над школьными правилами?!
Надо было отвечать. Кто ответит? Горька? Но он ударил Бердышева последний. Грабля? Но с него какой спрос? Он врезал Тольке просто от благодарности к Иринке: потому что она заступилась перед Маргаритой. Сама Иринка ответит? А Журка, значит, будет прятаться за нее?
Журка поднял глаза:
— Потому что Бердышев обругал отца Брандуковой… — сказал он негромко, но, кажется, без дрожания в голосе.
— Вот как! — язвительно воскликнул Виктор Борисович. И тут же торопливо вмешалась Маргарита Васильевна:
— Но послушай, Журавин, разве это правильно?.. Виктор Борисович, не волнуйтесь, у вас же сердце!.. Скажи нам, Журавин, разве можно в ответ на слова, которые тебе не понравились, пускать в ход кулаки? Да еще так дружно и остервенело?
Она говорила спокойно, почти ласково, и Журка немного осмелел:
— Когда как…
— Что значит «когда как»? — Голос у нее слегка ожесточился. Когда четверо на одного, на беззащитного товарища — можно? Тут и нервы позволено распускать, и руки? А если кто-то сильнее или взрослее, вы бы, наверно, вели себя с ним сдержаннее. Разве не так, Журавин? А?
Журка пожал плечами.
— Не знаю…
— Нет, знаешь! Со мной бы ты, наверно, не стал драться, если бы даже и обиделся. А?
«Мелет чепуху какую-то «— с досадой подумал Журка. И сказал устало:
— С женщинами не дерутся…
— Ах вот что! — опять взвизгнул Виктор Борисович. — Ты нахал! Дерзкий мальчишка! Значит, если бы Маргарита Васильевна не была женщиной, ты мог бы кинуться в драку? На своего наставника? На пе-да-гога? Может быть, ты кинешься на меня?
«Что ему надо?» — тоскливо подумал Журка. В классе стало тихо. Видимо, вопрос завуча озадачил всех. И вдруг поднялся Сашка Лавенков. Сказал ясно так и ровно:
— Нет, ему на вас нельзя. Вот если наоборот — другое дело.
— Что? — озадаченно спросил Виктор Борисович. — Что наоборот?
— Я говорю, что вам, наверно, можно, — разъяснил Сашка, и в голосе его прорезался негромкий звон. — Возьмите его за ухо и головой о дверь. Как Вовку.
Было тихо, а стало еще тише. Виктор Борисович шелестящим шепотом сказал:
— Что? Как ты смеешь? Какой Вовка?
— Мой брат. Лавенков из третьего «Б», — разъяснил Сашка. — Вы, конечно, уже забыли. Он вчера бежал по коридору, а вы его за ухо хвать и в учительскую поволокли. И лбом о косяк.
Виктор Борисович коротко задохнулся:
— Ты… Ты… Это чудовищная клевета! Это… Ин-си-ну-ация!
— Я не знаю, что такое эта ин… си… В общем, не знаю, — холодно ответил Сашка. — Только Вовка никогда не плачет, а вчера пришел со слезами. И ухо болит до сих пор.
— Ты лжец!
— Нет, — сказал Сашка.
