Пока нормально - Шмидт Гэри (список книг TXT) 📗
Он был прав. Это и правда выглядело неплохо. Так что я сдвинул пятки вместе, выпрямился и отдал ему честь. Вроде как пошутил. Но знаете что? Лицо у него было совсем серьезное, как будто он и не думал шутить здесь, на своей кухне. И он тоже щелкнул каблуками, и вытянулся – таким прямым я его еще ни разу не видел, – и тоже отдал мне честь. И руки у него не дрожали. Ни капельки. Честно говоря, это меня даже как-то поразило – не то, что он отдал мне честь, а его глаза.
Думаю, вы сами можете догадаться, как они выглядели.
Бену, Полли, Джоэлу, Дейви и Фронси моя новая куртка ужасно понравилась. Они все стали просить ее примерить, и я им разрешил, хотя Джоэл в ней почти исчез, а Дейви с Фронси могли бы влезть в нее вдвоем и еще осталось бы много места.
Миссис Уиндермир сказала, что в новой куртке я похож на Эррола Флинна.
– На кого? – спросил я.
– На Эррола Флинна. Был такой актер. То есть это он считал себя актером.
Я покачал головой.
– Ладно, ну его, – сказала она. – Просто я целый день стараюсь написать диалог с мистером Рочестером, и каждый раз, когда он открывает рот, он говорит как Эррол Флинн. Прямо не знаю, что с ним делать. – Она посмотрела на пакеты с продуктами, которые я раскладывал по местам. – Какое мороженое я заказала? – спросила она.
– Фисташковое, – ответил я.
– Фисташковое?
Я вынул его из пакета и показал ей.
– Ненавижу фисташковое мороженое, – сказала она. – В жизни не стала бы его покупать. Оно же… зеленое.
– Заказ собирал мистер Спайсер.
Миссис Уиндермир подняла бровь.
– Знаешь ли, Тощий Посыльный, мистер Спайсер тоже может ошибиться.
Я пожал плечами.
Она посмотрела на фисташковое мороженое.
– Ладно, достань две ложки, – сказала она. – И сними эту куртку. Я не хочу сочинять с Эрролом Флинном и не хочу есть с ним мороженое. Даже если оно всего-навсего фисташковое.
Вечером, когда я добрался до библиотеки, мистер Пауэлл и Лил были уже наверху. Лил принесла с собой стопку книжек. Она сказала, что взяла их для нас обоих, потому что мистер Барбер задал нам самостоятельную по Новой Зеландии, которую надо сдавать через две недели, а мы с ней, между прочим, партнеры. Она надеется, что я это помню.
Я не придурок. Я ответил, что помню.
Потом мистер Пауэлл сказал, что я классно выгляжу в новой куртке.
Лил тоже сказала, что я выгляжу классно, только у нее это получилось гораздо лучше, чем у мистера Пауэлла. Потом она улыбнулась и раскрыла одну из книжек про Новую Зеландию. Знаете, каким красивым может быть человек, когда он раскрывает книгу? Особенно если у него коричневые волосы цвета пеликановых перьев?
– Мистер Свитек, – сказал мистер Пауэлл, и мы принялись за работу.
– Равновесие на картине может быть двух видов, – сказал мистер Пауэлл. – Устойчивое и неустойчивое.
– Устойчивое и неустойчивое, – сказал я.
– Допустим, что ты хочешь нарисовать Лил – как она сидит за этим столом и работает над заданием, за которое тебе тоже лучше бы взяться сразу после того, как мы закончим с живописью. Допустим, что мы нарисуем стол, ножки которого стоят на полу, и Лил, ноги которой стоят на полу, и картина у нас, скорее всего, получится в ширину больше, чем в высоту, чтобы на ней поместился весь стол. Это изображение будет устойчивым. Почему?
– Потому что в нем нет ничего, что могло бы куда-нибудь упасть, – сказал я.
– Именно. Устойчивая композиция крепко привязана к земле.
– Значит, при неустойчивой композиции Лил у меня могла бы плыть куда-нибудь в Новую Зеландию.
Лил ухмыльнулась мне.
– Да, – сказал мистер Пауэлл. – А еще что?
– Можно наклонить стол так, чтобы правые ножки висели в воздухе.
– Представляешь, насколько больше напряжения было бы в такой картине? – спросил мистер Пауэлл. – Когда не знаешь, что будет дальше?
Я сказал:
– А Бурый Пеликан устойчивый.
Мистер Пауэлл немного помолчал, а потом ответил:
– Да.
И это была правда. Сначала вы могли бы подумать, что это не так: он ведь стоит в основном на одной ноге, на изогнутой ветке, которая уже порядком подгнила. Но он устойчивый. Даже ураган, и тот не сдвинул бы его с места. Вот почему он выглядит так благородно.
Я снова нарисовал Вилохвостых Качурок – с нуля, потому что так велел мистер Пауэлл. Они не улыбались. Вода под ними металась сразу во все стороны, и штормовой ветер дул так сильно, что их даже собственные крылья почти не слушались.
– Тут уж точно не знаешь, что будет дальше, – сказал мистер Пауэлл.
И он был прав.
Потом я стал работать над самостоятельной по Новой Зеландии – один, потому что у Лил заболел живот и она ушла. Но перед этим она оставила мне все книжки с закладками в нужных местах. Ей ужасно интересно, что у меня выйдет, сказала она с лестницы.
Просто блеск.
Первого апреля день был серый и наполовину с дождем, как будто погода думала, что еще март. После школы мы с Лил пошли на Бумажную фабрику Балларда, чтобы отнести записку про орхидею – ее написала моя мать – и, если повезет, немножко покидать подковы. Знаете, как приятно идти в такой холод в летчицкой куртке? Знаете, как приятно идти с Лил кидать подковы, даже если капает дождь? И пускай хоть весь тупой Мэрисвилл думает, что мой брат Кристофер…
Я зашел в контору к мистеру Балларду. Он разговаривал с миссис Свенсон, а когда увидел нас, то воскликнул: «Партнер!», и я познакомил его с Лил, и они пожали друг другу руки. Я отдал ему материну записку, и он сказал спасибо, он надеется, что орхидея ей понравилась. Я ответил, что мать каждое утро поворачивает ее на солнце, чтобы она росла ровно со всех сторон, а поливает ее так, как будто ребенка кормит. Он засмеялся и спросил, не хотим ли мы немножко покидать подковы, и Лил ответила, что хотим, и я достал их из-за двери, а когда вернулся, Лил уже выбирала орхидею для себя, и вдруг вышло солнце и залепило в окно изо всей мочи, и весь этот свет падал на Лил, и она улыбалась и откидывала назад волосы, как обычно, и вроде бы немножко смущалась, потому что мистер Баллард дал ей орхидею, почти такую же красивую, как она сама, бледно-фиолетовую и только самую чуточку белую по краям.
Она посмотрела на меня и улыбнулась с орхидеей в руках.
– Как тебе? – спросила она.
– Очень красивая, – сказал я.
Мы оставили орхидею в конторе и пошли через фабрику на улицу. Когда мы выходили из конторы, солнце еще сверкало нам вслед, и люди, которые были снаружи, прямо ахнули. «Не закрывайте дверь», – сказали они, и мы послушались.
Потом мы вышли из фабрики и там, у стены, увидели моего отца и Эрни Эко. Наверное, у них опять был перекур. Они стояли с сигаретами и смеялись, как будто только что услышали что-то очень смешное. Такое, что смешней не бывает.
А на Эрни Эко – на Эрни Эко была…
– Что это вы тут делаете? – спросил отец.
Я на него даже не посмотрел.
На Эрни Эко была моя куртка «Янкиз». Куртка Джо Пепитона.
Мы с Лил снова вернулись на фабрику. Я оставил подковы перед дверью в приемную мистера Балларда. Лил взяла меня за руку.
– Иди возьми свою орхидею, – сказал я.
– Я не…
– Давай, иди, – сказал я.
Она немножко помолчала, потом наклонилась, взяла подковы и зашла внутрь.
Я не стал ее ждать.
Мне не хотелось, чтобы она меня видела.
Я побежал. Быстро. Так быстро, что у меня скоро заболело в груди и мне стало наплевать, что мир такой неустойчивый. Мне даже стало наплевать, что я, скорее всего, ошибался: если и правда начнется ураган, он легко зашвырнет Бурого Пеликана куда ему вздумается.
В тот вечер Эрни Эко не пришел к нам ужинать.
Мать спросила, отдал ли я мистеру Балларду ее записку. Я сказал, что да. Орхидея стояла посередине стола, и время от времени мать брала ее и поворачивала, чтобы посмотреть с другой стороны, как будто изучала ее равновесие.