Бульвар под ливнем (Музыканты) - Коршунов Михаил Павлович (онлайн книга без TXT) 📗
Чибис обхватила себя руками и стояла и слушала себя, новую и сильную.
В Бобринцах созрели вишни. В хатах пахло свежим вареньем, стояли покрытые марлей бутылки, в них скапливался вишневый сок. Вишневые ягоды сушились на узвары. Они были теперь повсюду. И казалось бы, в самые беспечные для Лади дни, когда Ладька буквально тонул среди вишен и солнца, он почувствовал одиночество. С ним это и прежде часто бывало, но этого никто не знал. Он скрывал это от всех, даже от брата. Он боялся малейшей пустоты, незаполненности. Скрипка тоже была заполнением пустоты, может быть, только занимала ведущее положение. Иногда. Так было, во всяком случае, в школе, что иногда. Хотя в начале этой поездки тоже так было. Может быть, потому что не чувствовал одиночества.
Когда погибли родители, Ладя был маленьким, и ощущение возникшей сразу пустоты никогда его потом не покидало. Брат? У него своя жизнь, в которой Ладьке не всегда есть место. Может быть, только скрипка теперь для него… И то — может быть. Ладька еще не уверен. Опять до конца не уверен. И еще Санди, и тут он тоже не уверен до конца.
Ладя хорошо помнил мать, ее лицо вечером над его кроватью, ее длинные спокойные волосы опускаются с двух сторон над Ладиной головой. Ладя никому никогда не говорил о том, как ему дороги детали детства. С каждым годом они становятся для него все дороже. Их ведь совсем мало.
Что Ладя попробует принести в Консерваторию? Свои воспоминания. Он никому их еще не показывал. Теперь он их покажет, попробует это сделать. Может быть, это будут и не совсем те детские воспоминания, какими они были всегда для него, а появится в них что-то новое в звучании, в окраске, и не только для него одного, но и для других, таких же, как он. Ладя попробует показать то, что никому еще никогда не показывал. Он попробует показать свое одиночество, если не раздумает в последний момент и рискнет все-таки обнаружить себя перед другими.
Мамины длинные спокойные волосы — это крыша над твоей головой, и не только пока ты маленький…
От Санди пришло письмо. На конверте, там, где обратный адрес, вместо «проездом» было написано: «Москва, 5-я улица Ямского поля, ГУЦЭИ». ГУЦЭИ — это Государственное училище циркового и эстрадного искусства. Санди писала, что она сдает экзамены и зачеты за третий курс: сатирическую литературу, историю русского и советского театра, музыкальное воспитание (подчеркнула жирной линией), буффонаду, акробатику, пантомиму и сценическую речь. В дипломе, когда Санди закончит училище, так и будет написано: «Клоун у ковра».
В конверт Санди вложила маленькие рисунки — сидит самодовольный кот и на великолепных усах, как на скрипке, играет смычком. Повалились на спины черепахи и бьют себя по животам, как по барабанам. И всем черепахам очень весело. Стоит в углу комнаты тромбон, и в него, как в торшер, вкручена электрическая лампочка (вот так Санди относится к инструменту, на котором играли еще латиняне). Разговаривают две девочки (пижонки). Волосы у них сделаны в виде деревянных завитков, как на конце грифа у скрипки, а вместо колков торчит по четыре шпильки.
Санди — это Санди, и ничего тут не поделаешь, единственная девочка клоун в Советском Союзе.
Ладька очень хорошо помнил ее последнее выступление, которое он видел в Краснодаре: Санди вышла в своем традиционном костюме на два цвета, в лубяном парике. Вынесла одноколесный велосипед и стала учиться на нем кататься. У нее ничего не получалось, она падала, кувыркалась с этим одним колесом, наезжала на барьер. Зрители смеялись, в особенности дети.
Ладя стоял, как всегда, у форганга, смотрел на Санди и смеялся так, как смеялись все дети. Вокруг Санди еще скакал Арчи и добавлял суеты и путаницы с велосипедом. Санди показала, что все дело в том, что нет руля, вот почему у нее ничего не получается. Нет руля и еще одного колеса. Арчибальд приволок зубами вторую часть велосипеда. Это было еще одно колесо и руль. Санди поблагодарила Арчи, села на свое первое колесо, взяла руль со вторым колесом и сразу поехала. Хотя колеса не были соединены, но создавалось впечатление, что теперь Санди катается на нормальном велосипеде — два колеса, крепкая рама и руль. Санди изображала, что это целый велосипед, и вот теперь-то легко и просто на нем кататься. Униформист, конечно, не должен смеяться, но Ладя хохотал. Арчи иногда умудрялся проскакивать между двумя несоединенными колесами, и тогда все снова как бы вспоминали, что велосипед-то совсем не целый, а из двух самостоятельных частей. И опять смеялись и опять хлопали Санди и Арчи. А потом Санди по городу проехала на таком странном велосипеде. Это, конечно, была акробатика, веселая, радостная. Трюк-сюжет, как говорят артисты цирка.
Ладя не сомневался, что Санди сдаст все экзамены и зачеты. Директор цирка Аркадий Михайлович поставил ей хорошую отметку за практику. Иначе быть не могло. Санди и цирк навсегда вместе. Не напрасно у Санди на зачетной книжке написано, что цирк просто необходим в нашей жизни, как зеленая ветка за окном. Так сказал писатель Леонов.
Ганка по-прежнему была сурового мнения о Санди и о цирке и менять своего мнения не собиралась. Она продолжала подготовку с Ладей к экзаменам. Следила, к кому бы Ладя ни обратился — к плотникам, кузнецам, полеводам, — чтобы его не вовлекали в работу. Яким Опанасович продолжал обнадеживать Ладьку, что они скоро начнут копать колодец. Но сам Яким Опанасович вовсе не был в этом уверен, потому что он боялся Ганку.
После письма Санди и ее забавных рисунков Ладя опять не знал, повезет ли он в Консерваторию свое одиночество, обнаружит его для всех или не сделает ничего такого.
Глава тринадцатая
Андрей случайно узнал, что Рита заболела. Он был в гостинице «Метрополь», где в специальной кассе заказывают билеты за границу, и потом решил позвонить Рите в институт. Там ему сказали, что Рита заболела. Андрей поехал к ней домой. Андрея встретила мать Риты, и Андрею показалось, что она хотела ему что-то быстро сказать в коридоре, но не сказала. Только кивнула, чтобы он шел к Рите.
Рита сидела в кресле и была укутана пледом. Под спину были подложены подушки. На столике возле кресла — учебники, лекарства, бутылка минеральной воды. Рита была очень бледная. Глаза сделались глубокими и большими и какими-то старшими.
Андрей был переполнен сейчас собой, и больше всего ему хотелось поговорить с Ритой о себе. Ему очень хотелось, но Рита была больна, и он не знал, как это сделать. Рита все поняла и спросила:
— Ты получил заграничный паспорт?
— Да. Показать?
— Покажи.
Андрей достал из кармана паспорт, протянул Рите. Рита полистала паспорт.
— Это виза? — Она открыла страничку в паспорте с красивым квадратным штемпелем.
— Виза. На въезд в Югославию. Кто победит, поедет по Югославии с концертами.
— Ты поедешь, — сказала Рита.
— Сплит, Задар, Любляна, Загреб, Сараево и Белград, конечно. Шесть городов, почти вся страна. У тебя есть карта?
— Атлас в коридоре на полке.
Андрей сходил и принес атлас. Нашел карту Югославии.
— Видишь, получается круг по стране.
— И Адриатическое море, — сказала Рита.
— Да. Но для этого нужна победа. — Андрей замолчал.
— Победа, только победа, ничего, кроме победы! Улыбнись, победитель!
— Не надо, не исполнится. Ты нарочно?
— Я всегда все нарочно. — Рита улыбнулась. — Извини.
— Рита, а что с тобой? Никогда ничего не говоришь. — Андрей вспомнил коридор и мать Риты. Она тоже никогда ничего не говорит.
— Забываю, — сказала Рита.
— Почему не могла бы пройти в стюардессы? — Андрей начал тогда с другой стороны.
— Не такая счастливая, как ты. Не победила бы на конкурсе.
— Серьезно. Перестань шутить. Я ведь очень серьезно тебя спрашиваю.
— Не умею прыгать на хвойный лес. — Она продолжала улыбаться, и глаза на какой-то миг сделались прежними, нестаршими. — Очень рада за тебя. — И она вернула паспорт Андрею. — Что говорит твой профессор?
