Бедовый мальчишка - Баныкин Виктор Иванович (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .TXT) 📗
— Эх, Мишка, Мишка! — вздохнул дядя Спиря, кладя на баранку большие спокойные руки. — Была бы ты пацаном… Преотличного бы водителя из тебя сделал!
— А женщины?.. Они что, по-твоему, не бывают шоферами? — краснея, сказала Маришка. — Как бы не так! Получше мужиков еще бывают!
Машина тронулась, громыхая пустым кузовом. Вот она свернула в переулок, которым недавно шла тетя Мотя, еще более кочкастый и ухабистый, чем их проспект Космонавтов. А немного погодя МАЗ, только что плывший, казалось, по бурному морю, выехал на асфальтированную Десятую просеку. Выехал, чихнул и помчался, будто одержимый, по ровной голубовато-серой дороге вниз к Волге.
— Вас где ссаживать? У дома отдыха «Жигули»? — спросил дядя Спиря, не отводя озабоченного взгляда от смотрового стекла. Сидел он все так же прямо, чуть откинувшись на мягкую дерматиновую подушку, кое-где испещренную тусклыми матовыми полосками.
Навстречу самосвалу то и дело проносились кокетливые «Волги», скромные «газики», юркие «москвичи». Великаны ЯЗы, груженные лесом, надвигались медленно, под стать грозным танкам, окутанные черным дымком. Все встречные машины приветствовал весело трепыхавшийся флажок на радиаторе МАЗа.
— Ну, где же? — еще раз спросил дядя Спиря.
— У «Жигулей», — откликнулась Маришка. Помолчала. А потом, обращаясь к Костику: —Вон желтый заборчик… Видишь? А вон красная арка… Тоже видишь? Вот тут мы сейчас и сойдем.
Дядя Спиря остановил машину. Костик с трудом открыл тяжелую дверку и спрыгнул на горячий, пахнущий керосином асфальт. Принял от Маришки запыхтевшую Женьку. Сказал:
— Спасибо, дядя Спиря!
Дядя Спиря молча, не оглядываясь, кивнул. Еще миг-другой Костик видел его острый с горбинкой нос, твердые, плотно сжатые губы. Но вот самосвал взревел и, дымя известковой пылью, белесым облаком поднимавшейся из кузова, покатил дальше вниз. Спустя минуту он завернул направо и скрылся за летним кинотеатром — дощатым, похожим на высокий сарай помещением.
Ребята перебежали дорогу, прошли несколько шагов и очутились в тенистой тишайшей улочке.
— У меня братик был… на два годочка старше Женьки, — негромко, доверительно проговорила Маришка, заглядывая Костику в лицо.
В это время нерасторопная Женька, переваливаясь с боку на бок, затрусила вдогонку порхавшей низко над травой бабочке с выгоревшими салатными крылышками.
— В прошлую зиму умер братик… Папаня как вспомнит его, как вспомнит…
Маришка поджала губы. Костик не проронил ни слова. Он только все хмурил и хмурил брови. Вдруг Маришкина рука несмело коснулась Костиной руки. Костик продолжал шагать, по-прежнему глядя вперед, на дорогу, будто ничего не замечая. Тогда Маришкины пальцы сцепились с его пальцами. А немного погодя Костик и Маришка уже шли как ни в чем не бывало, размахивая крепко сцепленными руками.
И чем ближе они подходили к Волге, тем сильнее шумели над их головами старые осокори. Там, к вышине, светлая зеленая бездна листвы волновалась, гудела могуче, тревожно, призывно… Стоит прислушаться чутким ухом к этому несмолкающему шуму листвы, похожему на морской прибой, как начнет неистово биться в груди сердце, то замирая от сладостного восторга, то леденея от безысходного ужаса. Правда, почему так неспокойно и радостно на душе — в одно и то же время, когда шагаешь в солнечный ветреный день по лесу?
— А ты знаешь, вдруг заговорила шепотком Маришка, будто стесняясь чего-то, — знаешь?.. — Она замолчала, повертывая к Костику свое просветленное тихой кротостью лицо. — Мне, бывает, реветь хочется. Так бы вот шла по лесу и ревела… Просто так… нипочему.
Она вздохнула и стала смотреть в сторону дымно-золотой прозорины, образовавшейся между деревьями. Через минуту Маришка весело сказала:
— Волга!.. Волга показалась!
— Где Волга? — недоумевал Костик, видя перед собой лишь расступившиеся прямоствольные осокори с курчавыми шапками гудящей листвы да сине-серое небо, начинавшееся сразу же за рыжим обрывом у подножья деревьев.
— Да вон же она! Вон! — засмеялась Маришка. — Газанем на полную железку?
И они побежали к обрывистому берегу, все так же крепко держась за руки.
Костик и Маришка остановились на голом глинистом мысу, вылизанном ветрами. Под ними тянулись тяжелые сыпучие пески, будто вороха спелой ржи. Волга вся была рябой от блесток латуни и никеля, плясавших на ее зыбких волнах, рябой до противоположного берега — далекого-далекого, извивавшегося зеленым удавом у самого неба. А небо, утром налившееся густущей, неразмешанной синевой, сейчас глядело сверху васильковым полем — бескрайним васильковым полем с белыми и серыми бугорками облаков.
Веселый упругий ветер, трепавший из стороны в сторону маковки непокорных осокорей, дыбом взъерошил Маришкины волосы, задрал до пупа Костину легонькую на выпуск рубашонку.
— Как бы дождя не надул ветер, — сказал Костик, щурясь от света, до ломоты в глазах ликующе-радостного, пронизывающего весь этот мирный волжский простор.
— Дождя? — переспросила Маришка. — Нет… и не жди! Ни вот настолечко не накличет! — Маришка оглянулась назад, на притихшую Женьку, сидевшую в траве на солнечной полянке, и спросила: — Угадай, какие у Волги глаза?
Костик посмотрел Маришке в лицо: может, она смеется над ним? Нет, она не смеялась, а лишь так же, как и он, все щурила и щурила свои глаза — на диво в этот миг пронзительно зеленые, и ловила раскрытым ртом посвистывающий по-разбойничьи ветер.
— Какие глаза… у Волги? — пожал плечами Костик.
— А что, по-твоему, у Волги нет глаз?.. Разуй-ка свои гляделки!
Костик пощурился-пощурился и нерешительно сказал:
— Серые… и еще немножечко синеватые. А у берега… у берега вода вроде бы прозеленелая…
Подняв руку, Маришка повела ею вправо, в ту сторону, где берег, на котором они стояли, изгибаясь подковкой, переходил в лиловато-молочные меловые нагорья. И вот там, в тишайшем заливе, у студеного оврага, вода зеркально голубела, отрезанная от коренной Волги невидимой чертой. Еще же дальше, у Жигулевских ворот, дымно-черная, хмельная Волга бурлила, зацелованная разгулявшимися на гибельной быстрине беляками.
— Вот и скажи теперь, какие у Волги глаза! — засмеялась Маришка и стала выделывать босыми, в царапинах ногами потешные коленца. — Она у нас — кра-асивая-раскрасивая!.. Папаня сказывал: много разных рек повидал в войну, а такой, как наша Волга, ему не довелось встретить!
Костик молчал. Молчал и думал: какие же все-таки у Волги глаза?
„Караул! Украли Женьку!“
Первой разделась Маришка. Увязая по щиколотки в горячем рассыпчатом песке, тут, вблизи, казавшемся тускло-пепельным, она также первой помчалась к воде. Увесистые стеклянные волны цвета увядшей травы били и били в шафранно-мокрую прибрежную полосу.
Костик на одной ноге подскакал к Маришке. Шагнул было в воду, да сразу же отпрыгнул.
— Аль жгется? — спросила Маришка, повязывая голову косынкой. Острые концы косынки белыми рожками торчали у нее на лбу. После некоторого молчания Маришка снова спросила: — Махнем, что ли Костька? Ты как? Саженками плаваешь?
— Ara, саженками, — соврал Костик, сам не понимая почему.
— А я могу по-всякому: и саженками, и кролем, и на боку, и на спинке… Чуть не забыла: еще стоя умею!
К ним подошла, вся как-то ежась, розовая Женька. Она взмахнула ручонками и пропела:
— Я тоже буду плавать! У бережка! Что, а?
— Умница! У бережка будет плавать наша Женечка, — охотно поддакнула Маришка и снисходительно-ласково потрепала сестренку за льняной петушиный хохолок.
И, разбежавшись, кинулась в реку, обдавая и Костика и Женьку холодными брызгами.
Через минуту-другую Маришка, виляя своим худеньким смуглым телом, так отчетливо видным сквозь засиненную воду, была уже далеко от берега. Вот она перевернулась на спину, приветливо махнула Костику рукой:
— Зна-атно! Плыви!
У берега ползала Женька, держась руками за песчаное дно и нещадно молотя по воде ногами. Она визжала, смеялась, страшно довольная купаньем.
