Когда приходит ответ - Вебер Юрий Германович (читать книги полные TXT) 📗
Ему и самому как следует неясно, к чему же вся эта затея с алгеброй логики практически приведет. Многое, очень многое надо еще вокруг нее проверить и возвести. И, рассказывая кое-что о ней у себя в лаборатории, Мартьянов не столько предлагал или рекомендовал, сколько прощупывал первое отношение.
Николай Зубов… Оставался верен себе, со своей грузной невозмутимостью. Он всегда готов исполнять что требуется. Покажите ему, как надо делать, и он будет делать, ну пусть по-новому.
Верочка Хазанова… Что думает Верочка Хазанова, никогда не было ясно Мартьянову. Он только почему-то считал, что она обязательно должна рассуждать «по-женски»…
Володя-теоретик… Конечно, он подхватил тотчас же новинку и стал уже козырять при случае ее терминами. От нее, от этой странной области, веяло тем таинственным в науке, рыцарем которого он себя считал.
А вот Вадим Карпенко, главный его помощник, сразу стал разыгрывать спектакль. Удивленно вздымал брови, громко хмыкал и, как бы в ответ Мартьянову, тащил тотчас же его за чем-нибудь к монтажному столу: ну, а теперь займемся делом.
Между тем случилось то, чего можно было бы, конечно, ожидать, но что всегда кажется неожиданным.
Повинуясь своей уже сложившейся привычке проглядывать журнальную выставку в библиотеке, Мартьянов взял последний выпуск «Труды американских электроинженеров». Листал увесистый том, на всякий случай заглядывая больше в рисунки. Ба! Что такое? Знакомые изображения. Символический анализ релейных схем. Алгебра логики. Аналогия с контактными цепями…
Девять страничек в толстом томе добротного вида. Экономный убористый текст. Кто же автор? Клодт Нэйшл. Из технологического института. Вот ты что! Сомнений нет! Тот же подход. Последовательные и параллельные цепи, как логическое умножение и сложение. Разомкнутый контакт, как логическое отрицание контакта замкнутого. Алгебраическое преобразование цепей.
И первое, о чем подумал: а знает ли Василий Игнатьевич?
Странный Василий Игнатьевич. Нескладный Василий Игнатьевич. Выслушал Мартьянова, его торопливые слова, подышал безмолвно в телефонную трубку и скучно ответил:
— А чему вы удивляетесь?
— Как — чему? — вскипел Мартьянов. — Вы же первый, кто придумал!
— Мы с вами не на беговой дорожке. Беспокоиться надо не о том, кто первый, а кто лучше придумал. У кого вернее.
— А если у обоих вернее?
— Ну что ж, хороший способ взаимной проверки. Подождем еще, и мы будем иметь удовольствие, вероятно, прочитать и не только у американцев. Желаю здравствовать!
Вот поди ж ты и потолкуй с ним! Мартьянов шлепнул трубку.
Он оказался прав, Василий Игнатьевич. Немного прошло времени, и вот уже двое японцев докладывают о том же в своем журнале. А потом еще немецкий ученый. Правда, они не осознавали свой метод как алгебру логики, но подошли близко, похожая символика, те же приемы.
Идея носилась в воздухе.
Но кто же придаст ей жизненную силу, кто спустит ее на землю из сферы общих соображений? На твердую землю, туда, где властвуют электрические сигналы и команды, где действуют не буквенные элементы, а вполне реальные, «из эбонита и латуни», шевеля своими лапками контактов, и связи не воображаемые, а из металлических проводников, в сложнейшей паутине, и где встают десятки и десятки жестких, неукоснительных технических требований. «Кто?» — спрашивал себя Мартьянов, нисколько не сомневаясь, кто же должен быть этим «кто».
Еще с вечера уложили они рюкзаки: Мартьянов свой большой, с карманами, с дополнительными лямками, а Наташа — свой маленький, почти детский, имеющий скорее символическое значение. Мартьянов уверял: если человек отправляется в воскресный день за город с рюкзаком на спине, значит, не все еще потеряно.
А утром проснулись… Война!
Вся Москва, весь мир припал к репродукторам, к радионаушникам. Не считая тех, кто припал сейчас к земле под огнем.
— Началось!.. — сказал Мартьянов, словно выдавил. Телефонный звонок. «Слышали?! Что же будет?» Мартьянов стоял у карты на стене. Смотрел. И Наташа смотрела…
Опять телефон — Белковская. Срывающийся голос. Мужа вызвали. В райком. С вещами. Что же будет?
Мартьянов начал было излагать ей стратегические соображения. Как по карте. Ответный удар, быстрое окончание… Но Наташа отобрала трубку. Женщины в такие минуты лучше понимают друг друга.
Рюкзак, приготовленный с вечера, громоздился на стуле. Туго затянутый, защитного цвета. Ваше время, товарищ!..
— Надо распаковать. Теперь уж ни к чему, — кивнул Мартьянов. — А в мой уложить вещи.
Наташа изменилась в лице.
— Ну, что ты, что ты! — сказал он. — Разве забыла, что я лейтенант запаса инженерных войск. На второй день явиться. Там указано… — вынул военный билет.
Опять звонок. Отрывистый голос секретаря института. Приказ директора (не просьба — приказ!): всем руководителям лабораторий, старшим сотрудникам, кто окажется по телефону, всем собраться. К часу. В конференц-зале.
Мартьянов схватил портфель. Вспомнил. Расстегнул портфель. Вытащил папку — «Математическая логика». Сунул ее в стол, в дальний ящик. И махнул: прощайте!
Дверь захлопнулась.
Всю ночь над Москвой проливались дожди. Теплые ливни, принимавшиеся сразу, сплошняком, как из ведра, и также внезапно стихавшие. Какое-то томление стояло в атмосфере.
Просыпаясь от шума дождя, Мартьянов ворочался — не помешает ли погода завтра их прогулке? — и засыпал опять, убаюканный этим ровным шумом.
Глава пятая, — в которой герой повести пробует вести игру по правилам
1
Мартьянов ввалился домой, как страшный призрак. Весь белый, обросший инеем, воспаленные глаза на сморщенном лице.
— Что с тобой?! — ужаснулась Наташа. Едва прошевелил закоченевшими губами:
— Скорей водки! Оттирай!
Наташа, не жалея, выплескивала на него прямо из горлышка, заставила сделать и несколько глотков — драгоценная жидкость войны, спасшая, вероятно, миллионы жизней и, войдя затем в привычку, немало жизней погубившая.
Он покорно отхлебнул, забыв свое обычное отвращение и уже почувствовав тепло, оттаивая, ругался без злобы:
— Ну и патриоты, дьяволы!
Было условлено, что Мартьянов с двумя сотрудниками отправится вперед на машине — за дровами для школы, где беспорядочным лагерем расположился институт, а потом к ним подъедут на смену. Уральский мороз, под сорок. Ледяной ветер. Чуть не целый день провели они на лесосеке, вдали от всякого жилья, откалывая, вытягивая из-под снега засыпанные, смерзшиеся кругляки, напрасно ожидая, когда же прибудет кто-нибудь еще. У всех в такую погоду оказались вдруг первостепенные дела, вспомнились болезни. А на собрании перед этим…
— Ах, дьяволы!
С тех пор как институт, погруженный со своим невеликим оборудованием в вагоны и теплушки, покинул военную, прифронтовую Москву, в час, когда над ней всплывали угрюмые тела аэростатов, и двинулся на восток, Мартьянову все время приходилось исполнять роли, малопохожие на то, что связывается с представлением о науке, о научных исследованиях. В дороге он отвечал за сохранность аппаратуры и комплектов электродеталей, ставших сразу остродефицитными. А по приезде в маленький зауральский городок был облечен званием председателя месткома и втянут немедленно в водоворот разных дел. Поиски помещения под институт, жилье для сотрудников, пайки, лимиты, отопление…
Институт водворился в двухэтажное здание местной школы. Мартьянову целый день иногда приходилось проводить на ногах. В лыжной куртке и штанах, в туристских ботинках топал он по школьным лестницам и коридорам, всюду заглядывал: и в классы, отданные под лаборатории, и в классы, отданные под общежитие, — и всюду распоряжался хорошо поставленным диспетчерским голосом. «Нет, это не так!» — раздавалось по этажам. Конечно, при всех неустройствах кидались к нему. Все почему-то дружно отдавали ему предпочтение — он сильный, приспособленный в своих туристских походах (что вызывало раньше только улыбку), не из податливых, и если нужно, то уж он-то, Мартьянов, как-нибудь «вытянет». Так и сегодня с этими дровами…
