Изгнание - Мошковский Анатолий Иванович (читать хорошую книгу txt) 📗
— А ты как же? — спросил начальник. — Сейчас ночи холодные.
— Вот еще! У ребят телогреек наберу… И, знаете, на границе не так приходилось…
— Ну смотри, — сказал Иван Савельевич и как-то особенно взглянул на сына.
Через две минуты Сизов принес спальный мешок. Димка разделся и через узкое отверстие влез в мешок. Потом застегнул на мешке пуговки-палочки, и теперь одна только круглая голова его торчала наружу. Ему, видно, было очень непривычно и забавно лежать в мешке, и он стал перекатываться с бока на бок и даже попробовал ползти по земле. В мешке Димка был похож на чудовищную синюю гусеницу, которая двигалась, подтягивая и расправляя свое мохнатое гибкое тело. «До чего же он живой, — подумал Жук, — живой и чуточку избалованный».
— Не балуйся! — сказал Иван Савельевич. — Запачкаешь о землю мешок.
Мальчишка продолжал ползать. Когда же он утомился, то потребовал:
— Папа, хочу клубники…
Иван Савельевич полез в рюкзак и вынул большую коробку с огромными сочными клубничинами на этикетке.
Уже было поздно, и Жук, пожелав отцу и сыну спокойной ночи, вышел из палатки — он был низок и почти не сгибался в дверцах — и пошел к себе.
На краю террасы, как и вчера, могуче пылал костер, подпрыгивая в ночь, и на земле шевелились черные тени. «Подойти, что ли?» — подумал Жук, останавливаясь у своей палатки и ощущая непонятную зависть к этим ребятам, беспечно сидящим у костра. Но потом махнул рукой, откинул дверцу палатки, разделся и влез в спальный мешок. Согревшись, начал было думать об Иване Савельевиче и Димке, но мысли на этот раз были какие-то неясные, вялые, неохотные, а рядом так сладко всхрапывали прораб Семыкин и геолог Рябов, что Жук, прислушиваясь к их дыханию и к далекому смеху у костра, сам не заметил, как уснул. И всю ночь с его губ не сходило какое-то горькое выражение, словно его обидели.
Утром, когда Жук с полотенцем на плече и с пластмассовой мыльницей в руке возвращался с Байкала, он услышал, как повариха Люся, размахивая синей книгой, громко спрашивала, кто потерял ее.
— Где нашла? — спросил Жук, забирая книгу.
— На суку висела, вон там… — Люся кивнула на невысокую ольху.
Жук раскрыл книгу. Две страницы были порваны, другие — измяты, испачканы зеленью. Ему стало жаль ее. Он купил эту книгу за двадцать пять рублей на рынке, не расставался с ней в поездках, многие страницы помнил наизусть. У всех настоящих путешественников и исследователей есть что-то общее, что-то родственное. Он чувствовал это. Окажись те люди тут, у него было бы о чем с ними поговорить. Читая такие книги, радостней жить. И свои не очень большие дела кажутся значительней, а собственная жизнь — ярче и выше.
Таких книг не много, но они есть. Вот одна из них. Но до чего же она испачкана и изорвана, словно на ней, как на салазках, съезжал этот мальчишка с крутой сопки…
Жук еще вчера понял, что Димка — взбалмошный и забалованный мальчишка. К сожалению, это удел многих детей обеспеченных родителей. С этим кое-как можно примириться. Но то, что он сделал с этой книгой о замечательных, храбрых людях, не на шутку обидело Жука. Он рос не так: половину стипендии он тратил на такие книги. Недоедал, ходил в обтрепанном костюмчике, а покупал… Жук понадежнее спрятал книжку в чемодан и пошел завтракать.
— А где Дима, однако? — спросил он у Ивана Савельевича, садясь за стол.
— Отказался чаевничать, побежал за смородиной.
Но, оказалось, Димка нашел занятие более интересное, чем сбор смородины. Внезапно в утренней тишине раздался протяжный басовитый звон. Люди переглянулись. Звон повторился. На большом ящике под старой лиственницей стоял бак с питьевой водой. И вот сейчас этот бак, наполовину пустой, гудел и содрогался, хоть поблизости и не было ни души.
— Что такое? — поднял голову прораб.
Все промолчали. Раздался новый удар, и теперь он уже скорей напоминал грохот, словно с горы катилась пустая бочка. Иван Савельевич как-то весь сжался и, не обращая ни на что внимания, торопливо допивал стакан.
— Надоели баку тишина и одиночество — вот он и решил позабавиться, — пошутил Жук.
Краем глаза Жук увидел, как зашевелился возле сопки ольшаник и кустики багульника и сквозь листву мелькнула клетчатая ковбойка. «Плохо маскируешься, малец!» — подумал Жук и решил при случае напомнить мальчишке некоторые правила маскировки.
В этот день палил зной. Солнце жгло спину и затылок, доставало сквозь одежду. Поэтому в обеденный перерыв геологи и проходчики то и дело подходили к баку, брали кружку, лежавшую на крышке, наливали воду и, запрокинув голову, жадно пили. Бак стоял в тени лиственницы, и вода была холодная и очень приятная. И вот в начале обеда, когда люди хлебали картофельный суп с макаронами — мяса в экспедиции не было, — вдруг раздался какой-то новый звук. Кружка, лежавшая на баке, полетела на пыльную землю.
Жук нахмурился. Очевидно, Димка был меток, попасть из рогатки в огромный бак не представляло для него трудности, и он избрал более достойную цель. Глядя на валяющуюся в пыли кружку, Нина выскочила из-за стола и весело сказала:
— Ну что ж это такое…
Она подняла грязную кружку, спустилась к Байкалу, ополоснула в воде, вернулась и положила кружку вверх дном на бак. Не успела Нина сделать и три шага к столу, как за ее спиной раздался короткий удар, и кружка опять валялась в пыли.
Нина покорно подняла кружку, опять спустилась к морю, вымыла ее, потом подошла к баку, незаметно погрозила кустам и положила кружку, но теперь не на крышку, а пристроила на ящик за баком, чтоб ее невозможно было сбить. Когда Нина подходила к столу, из кустов раздалось заунывное рысье мяуканье…
После обеда Сизов работал на линии, в километре от стана. Он вырубал геологическим молотком куски известняка, осматривал их, записывал в тетрадь место, где брал их, и укладывал в рюкзак. Жгло послеобеденное солнце, дремотно пахло смолой. Высоко над Байкалом пролетел большой серебристый самолет из Китая. Самолет пролетал ежедневно, и все привыкли к нему. Где-то в ельничке свистнул рябчик, из-за кривого известкового останца — выветренной, торчащей в небе скалы — застучал дятел. Эти звуки были хорошо знакомы Сизову и не отвлекали от работы. Но внезапно он вздрогнул. По тайге прокатился выстрел, за ним — другой… Он оперся на молоток, и в его душу закрались недобрые подозрения. И снова грянули два выстрела, почти одновременно. И еще раз. Кто-то залпами палил из двустволки, словно отбивался от рассвирепевших медведей. Сизов знал, что крупный зверь в эти места заходит редко, а за мелким зверем и птицей ходить сюда охотникам слишком далеко.
И оставалось только одно…
Он больше не мог спокойно работать. Вернувшись на стан, Сизов бросился в свою палатку, сунул руку за рюкзак… Так и есть — пусто! Ружья нет… Не было на месте и патронташа.
Сизов выскочил наружу и, не в силах сдержать себя, заходил взад и вперед возле палатки. Стало так душно, что он снял фуражку и расстегнул на все пуговицы гимнастерку.
Через полчаса на тропинке, ведущей из пади, появился Димка. Он шел раскачивающейся походкой и распевал. В такт шагам он по-солдатски размахивал руками. За плечами виднелось ружье. Из-за ремня головой вниз болталась окровавленная ворона. Чуть выше ремня темнел туго затянутый патронташ. Круглое лицо Димки светилось румянцем, глаза блестели зеленцой, маленький крепкий нос смотрел еще задорней и самоуверенней, чем вчера. И ни во взгляде, ни в голосе — ни тени раскаяния.
— Тебе кто разрешил? — закричал Сизов и так рванул к себе ружье, что Димка едва не упал.
— А что?
— Сам не поймешь? — гневно спросил Сизов, потом схватил патронташ и ружье и зашагал к палатке.
Войдя внутрь, он вытер лоб, сел на землю и с трудом перевел дыхание. Скоро он обнаружил, что в коробке осталось всего несколько патронов. Он живо представил себе, как, пронюхав от кого-то про ружье и воспользовавшись его отсутствием, Димка влез в палатку, перерыл его имущество и без спросу взял все, что ему было нужно.
