Изгнание - Мошковский Анатолий Иванович (читать хорошую книгу txt) 📗
Но что особенно поразило Жука — это горячность, с какой говорил Димка. Он то прижимал к груди кулаки, то размахивал ими, то бил одной рукой по другой и при этом весь вздрагивал. Его голос, звучавший в тишине утра, оглушал Жука, и он старался держаться чуть поодаль. Но мальчишка, все больше и больше входя в азарт, наступал на него, размахивал руками, и издали, наверно, могло показаться, что они вот-вот подерутся.
Когда они проходили под большой ольхой, Димка вдруг подпрыгнул, ухватился за толстый сук и стал выжиматься. Выжимался он по всем правилам медленно, спокойно и обязательно подтягивался выше подбородка. Жук еще раз невольно залюбовался его крепким послушным телом — никогда такое не покроется жиром! — и стал подсчитывать количество выжимов. Пятнадцать раз — неплохо!
Когда Димка спрыгнул на землю и с улыбкой посмотрел на него, Жук хотел похвалить мальчишку, но раздумал и только сказал:
— Пошли…
По тропинке они спустились к берегу и двинулись по гальке. Галька сухо хрустела под ногами. Чуть подальше, там, где желтели пятна песка, рос бледно-зеленый хвощ, а у самой воды лежали высохшие на солнце бурые водоросли. У моря было свежо, и зной палил не так сильно. Внезапно Жук увидел выброшенную волной беловато-желтую рыбку. Он подбежал к воде и схватил ее гладкое, без единой чешуйки тело. Оно было такое прозрачное, что явственно просвечивали внутренности. Возле него стоял Димка и возбужденно сверкал зелеными глазами. Жук аккуратно расправил рыбку на своей пухлой ладони и потрогал пальцем ее мягкий живот.
— Знаешь, что это?
Димка отрицательно покачал головой.
— Голомянка… Может, слыхал?
Димка пожал плечами.
— Неужели ты и вправду ничего не слыхал про эту знаменитую рыбку?
— Знаменитую? — переспросил Димка, и глаза его наполнились весельем. — Вот эта рыбешка — знаменитая? Чем, интересно узнать?
И Жук стал объяснять мальчику, что эта рыбка живет только в Байкале и больше нигде в мире, что она живородящая, очень жирная; если ее оставить на солнце, она растает и останется один только позвоночник.
Они минут десять шли по берегу, а он все рассказывал.
Внезапно Жук прервал разговор и поднял с гальки легкую, добела высушенную солнцем и ветром кость, плоскую, с одним крутым изгибом.
— А это что?
— Ясно что… Кость, — ответил Димка и стал подкидывать на ладони гладкие плоские камешки.
— А чья кость? — не отставал Жук.
— А черт ее знает! Какого-нибудь зверя… — Димка изловчился, пустил один камешек и «испек» сразу три блина.
— Это ключица нерпы, — сказал Жук.
Но его слова не произвели на мальчишку никакого впечатления. Напрасно он старался заинтересовать его рассказом о жизни этих байкальских тюленей: о том, как они — жители Крайнего Севера — очутились здесь, о том, что голомянка служит основной их пищей… Димка упорно думал о чем-то другом. Но стоило Жуку сказать, что зимой нерпы продувают во льду особые отверстия, как Димка сразу оживился. Упоминание о льде всколыхнуло его.
— Эх, когда Байкал замерзает, ну и мировой тут, наверно, каток! Распахнул пальто, ветер — как в парус и понес тебя на ту сторону.
— Лед здесь не всегда замерзает гладко, — ответил Жук, чуть сердясь на то, что Димка по-прежнему уводит беседу в другую сторону. — Когда перед ледоставом не бывает шторма, лед замерзает ровно, а то знаешь каких торосов наворочает вкривь и вкось — хоть дизель-электроход «Обь» вызывай из Антарктики лед ломать…
Димка хмыкнул, но, очевидно, только из приличия. Ему было скучно слушать Жука, и он только делал вид, что слушает его. Но зато как оживилось Димкино лицо, когда на пути попался большой валун!
— Бьемся об заклад, что выжму? — вызывающе предложил он и, не дожидаясь ответа, обхватил камень обеими руками, качнул, отрывая от грунта, выжал в обеих руках и толкнул вперед.
И Жук опять полюбовался крепостью его мускулов. Но найти с мальчишкой общего языка не мог. Он хотел рассказать ему, какие удивительные цветы растут на сопках и скалах Приморского хребта, на склонах которого расположился лагерь, хотел показать живущих под камнями рачков-бокоплавов: отвалишь валунок — и рачки разбегаются в стороны; он хотел поговорить с ним о бакланах и чайках, об омуле и хариусе… За годы своих скитаний Жук накопил множество интереснейших наблюдений, а сколько разных историй рассказали ему рыбаки и следопыты! Жук мечтал когда-нибудь под старость, когда будет больше времени, написать об этом книгу. Может, читатели и полюбят эту книгу, но, к сожалению, Димка не выказывал ни малейшего желания слушать его.
«Что за человек! — с грустью думал Жук. — Как он мог вырасти в семье геолога-поисковика, человека заслуженного, жадного до знаний». Глядя на Димку, можно подумать, что на свете нет ничего, кроме футбольного поля, турника и мускулистого тела, — ни замечательных книг, ни малиновых закатов, подернутых пепельной дымкой, ни унизанных росой саранок и колокольчиков. Кто-то, может быть, и думает, что море только для того и существует, чтоб по нему передвигаться или выполнять план по рыбной ловле, а вот посидеть вечером на обрыве, любуясь игрой белых барашков, переливами всех красок — от черной до фиолетовой, прозрачными, не всегда видными, но всегда таинственными и далекими, как мечта, контурами противоположного берега — без этого человек может и обойтись…
— Мне нужно пройти на линии… Может, сходим вместе? — спросил Жук.
— Ну, сходим… — ответил Димка.
Они по наклонной тропинке взобрались к кустарнику, прошли с километр вдоль моря и полезли вверх по крутому склону сопки. Под ногами пружинила хвоя, ботинки скользили, и, чтоб не поехать вниз, приходилось хвататься за стволы обгоревших сосенок и елочек, за кусты шиповника, за выступы кое-где торчащих из земли кусков известняка. Жук учащенно дышал, по лбу его несколькими струйками тек пот, но он упорно продолжал карабкаться вверх.
Димка, очевидно, никогда не занимался такого рода альпинизмом, но, судя по всему, преуспел бы и в этом виде спорта: он быстро обогнал Жука, и голос его доносился откуда-то сверху. Наконец Жук добрался до канавы. Вначале был виден только отвал — горка известняка по краям, потом стало заметно, как откуда-то изнутри, из-под земли, вылетают белые камни, известковая пыль… И только когда Жук подошел ближе, вся таинственность исчезла: на дне канавы стоял человек в пропотевшей ситцевой рубахе — стоял и острой кайлой долбил твердое дно, или, как говорят геологи, полотно канавы. Когда под ногами собиралось много крупных кусков известняка и щебня, он подборочной лопатой выбрасывал все это наверх, в отвал.
Они втроем присели на камни, разговорились.
— Долго добирался до коренных пород, — сказал проходчик, скручивая из клочка газеты толстую цигарку. — А сейчас ничего…
Правая рука его выше запястья была перевязана шерстяной веревочкой, чтоб «жилы не растянулись», как объяснил он. Один рукав рубахи был порван, и, когда проходчик, заслюнивая цигарку, согнул в локте руку, стало видно, как могуче заиграла на ней мускулатура. Жук заметил, что и Димка пристально смотрит на проходчика, на его бугристые, жилистые руки и крепкую грудь в распахнутой рубахе, но трудно было сказать, что думает сейчас мальчишка.
Когда они через полчаса спускались с сопки вниз, Жук сказал:
— Вот видишь, Дима, нелегко дается рабочему человеку копейка… Он из Лиственичного, корову купить решил… Молоко детям…
— Ну и дурак! — отрезал Димка. — Я и за миллион не ковырялся бы в земле…
— Почему «дурак»? — вскинулся было Жук., — Дело не только в деньгах — это ведь и очень нужная работа. Понимаешь, год назад здесь были разведчики-поисковики, а мы производим детальное обследование этого участка. Надо точно знать, каким месторождением мы располагаем, какое качество известняка и стоит ли его…
Димка слушал его и одновременно расшевеливал обеими руками крутобокую глыбу известняка, торчавшую из земли. Жук догадался, в чем дело, только тогда, когда мальчишка вывернул эту глыбу и ногой толкнул вниз. С треском ломая кустарник, подминая деревца, взрывая серую пыль, понеслась глыба к морю. Жук испуганно ударил Димку по плечу:
