Король живет в интернате - Добряков Владимир Андреевич (читаем полную версию книг бесплатно .txt) 📗
По утрам Евгения Константиновна, в шелковом халатике, с распущенными до плеч золотистыми волосами, выходит на балкон и поливает из эмалированного чайника цветы. Андрей любит смотреть, как она поливает цветы. Чтобы не пропустить этой минуты, он то и дело высовывается в окно. На его робкое «Здравствуйте!» она отвечает белозубой улыбкой и приятным голосом говорит:
— Доброе утро, Андрюша!
Евгении Константиновне — двадцать семь лет. Она живет вдвоем с мужем, Роговиным, — ведущим инженером какого-то завода. Кажется, они не очень ладят. Однажды, сидя у окошка, Андрей слышал, как она разозлилась на что-то и крикнула мужу:
— Я отдала тебе пять лучших лет жизни! Ты запер меня в этих стенах!
Андрей удивился: никто ее не запирает. Пожалуйста, ходи куда угодно. Делай что хочешь. Целый день одна. И хотя он тогда не поверил ей, но с тех пор почему-то жалеет Евгению Константиновну, а ее мужа почти ненавидит.
Между прочим, это от Евгении Константиновны три года назад он впервые узнал, что его мать Ирина Федоровна — не родная ему.
Неизвестно, зачем она тогда сказала об этом. Лучше бы он ничего не знал. Как раз с тех пор начались всякие неприятности, и он, как часто говорит мать, «совсем отбился от рук». В пятом классе остался на второй год… Да, не надо было Евгении Константиновне говорить об этом. А она сказала. Это в воскресенье было. Он спускался по лестнице злющий-презлющий. Накануне получил двойку по русскому языку, и мать потребовала: если он самостоятельно, без нее, ленится готовить уроки, то пусть сидит и делает домашнее задание в выходной день. Он пообещал сделать. Да только пообещал: как завалился с интересной книжкой на диван, так до обеда и не оторвался. В обед мать попросила показать, как выполнил задание. Он махнул рукой: дескать, не успел приготовить, вечером сделает. А сейчас ему некогда пойдет в кино, потому что договорился с ребятами идти смотреть новый фильм. Ирина Федоровна рассердилась:
— Денег не получишь! Сиди и делай уроки!
Он стал уговаривать ее. Она — на своем: садись за уроки! Ну и он рассердился — схватил шапку и хлопнул дверью. Спускается по лестнице, а навстречу — Евгения Константиновна. Остановила его и спрашивает:
— Ты чего такой бука?
Андрей хотел пройти мимо, а она — опять, ласково так, участливо:
— Обидел кто-нибудь?
Тогда и сказал, что собрался идти с ребятами в кино, а мать денег не дает. Она раскрыла черную замшевую сумочку и вынула две монетки.
— Хватит?
Он начал было отнекиваться, а она улыбнулась, подморгнула большими своими глазами с бархатными ресницами и сунула деньги в его карман.
— Глупышка. От денег не надо отказываться.
— Спасибо, — покраснев, пробормотал Андрей.
Она потрепала надушенными пальцами его по щеке и добавила:
— А на мать не обижайся. Что от нее требовать! Если бы родная была…
Андрей глаза вытаращил.
— А ты разве не знал? Бедненький. Да, сиротка ты. Она взяла тебя в Доме ребенка еще совсем маленьким. Ты, разумеется, не можешь помнить…
В этой неожиданно открывшейся новости его больше всего поразило и обидело то, что он ничего не знал о своем прошлом, что мать все эти годы скрывала от него правду. Переживая и мучаясь в одиночку, он несколько дней не говорил матери об этом ни слова, ни о чем не спрашивал. Но стал груб с ней, нарочно не выполнял никаких ее просьб. Ирина Федоровна не могла понять, что с ним творится. Начинала ругать — он становился еще грубей. Пробовала подойти с лаской — он лишь пренебрежительно усмехался. А когда однажды, вконец выведенная из себя, она за что-то начала отчитывать его, он зло оборвал:
— Не кричи на меня! Не имеешь права! Ты мне вовсе не мать!
Это будто громом сразило Ирину Федоровну. На неделю слегла в постель. А он с тех пор «отбился от рук».
Зато с Евгенией Константиновной, наоборот, подружился. При встречах она улыбалась ему, а по утрам, поливая на балконе цветы, приветливо говорила: «Доброе утро!» Иногда приглашала даже к себе. У них в квартире хорошо. Красивая мебель, ковры, телевизор, радиола, много разных книг и журналов. Бывало, она угощала его фруктами, а иной раз, выходя из спальни в новом платье, говорила, словно рассуждая сама с собой:
— Вы, дети, очень непосредственны и почти никогда не кривите душой… Скажи, Андрюша, тебе нравится это платье?
Все ее платья казались Андрею чудесными.
…И вот сейчас, увидев Евгению Константиновну, сидевшую под ивой, Андрей медленно направился по дорожке к тому месту, где она могла бы его сразу же заметить. Ему очень хотелось, чтобы она взглянула на него, улыбнулась, как обычно, может быть, даже подозвала бы к себе — посидеть рядышком.
Наконец, перевертывая страницу, она подняла голову и действительно увидела Андрея. Но не улыбнулась, как он ожидал, не кивнула, не подозвала к себе. Она просто скользнула по нему равнодушным взглядом и опять склонилась над книгой.
Король постоял еще с минуту. Потом изо всей силы пнул ногой камешек на дороге и зашагал прочь.
Шахматы
Королю хотелось драться. Это он ясно понял, когда в другом конце двора, среди кустов акации, увидел Фимку Жердева. Фимка играл в шахматы с Вадиком.
Когда-то Андрей занимался в одном классе с Жердевым. Но это было когда-то. Фимка учился здорово, и не только ни разу не оставался на второй год, но еще и грамоты получал. И потому он перешел теперь уже в восьмой, а Король — только в седьмой класс. Жердев был хороший товарищ, не хвастун, не забияка. Но сейчас Андрею все было неприятно в Жердеве — и высокий рост, и тонкая, как у девочки, шея, и то, что он хороший товарищ и отлично учится.
Остановившись в двух шагах от играющих, Король сразу же увидел: хитрым ходом коня Фимка хочет захватить в вилку Вадикова ферзя и ладью. А Вадик — глупый пятиклашка. Схватил пальцами кончик носа и — все внимание на левый фланг. А там ничего опасного нет. Просто коварный Фимка для отвода глаз залез туда своим слоном прямо в середину его фигур.
Когда Вадик взялся за пешку, намереваясь сделать бесполезный ход, Король, выпятив губы, сказал:
— Разиня! Смотри направо.
Это было, конечно, не по правилам. Сам Король ни за что не потерпел бы такого вмешательства со стороны. Но у него чесались руки подраться, и он нарочно предупредил Вадика. Жердев недобро взглянул на Андрея и отчетливо произнес:
— Я попросил бы без суфлеров!
Честно говоря, в этом требовании не было ничего оскорбительного. Все же Андрей расценил слова Фимки как вызов.
Тогда он поставил свой ботинок на лавочку — между шахматной доской и худыми коленями Жердева. Ботинок был довольно старый, разлапистый, в пыли. У Фимки на скулах задвигались твердые желваки. Но у него хватило выдержки стерпеть и эту обиду. Да и не было расчета ввязываться в драку. Плечистый Король сильнее его.
А Вадик, сбитый с толку репликой Андрея, никак не мог сообразить, откуда ему грозит опасность. Наконец схватился за фигуру, но снова не за ту.
— Дурила! На коня смотри. Вилку готовит.
Фимка побледнел.
— Ну, знаешь!..
— Что — знаешь? — прищурился Король.
— А то, что не мешай и уходи! И убери ногу!
— А мне так удобно, — издевательским тоном сказал Король.
Фимка взорвался. Стиснув кулаки, крикнул ему в лицо:
— У! Дурак! Еще и водкой от него несет!
— Что?! — угрожающе проговорил Король и вдруг со всего размаху ударил снизу ногой, по шахматной доске. Доска с грохотом отлетела метра на три, фигуры еще дальше.
Фимка вскочил. Губы его дрожали.
— Что ты наделал! — взвизгнул он, замахнулся, но не успел ударить: Король толкнул его в грудь. Фимка окончательно рассвирепел и бросился на Короля. Однако в ту же секунду получил такой удар, что зашатался и рухнул на землю. Из носа у него закапала кровь. Фимка размазал ее кулаком по лицу, всхлипнул и вынул носовой платок.
— Негодяй! — с ненавистью выговорил он и, зажимая нос платком, поднял шахматную доску. Вадик, с опаской поглядывая на Андрея, принялся собирать фигуры.
