Дети Солнцевых - Кондрашова Елизавета (лучшие книги txt) 📗

Воспитанница, научившая Варю легкому способу отделаться от наказания, тоже была не в духе. По приходе в класс она села на свое место и, не заговорив ни с кем, стала внимательно перелистывать какую-то тетрадь. Так она сидела несколько минут, потом вдруг подняла голову и, не обращаясь ни к кому особенно, сказала:

— Как обидно, что самые лучшие намерения сделать добро и принести пользу иногда приносят только вред.

Несколько воспитанниц, занятых так же, как и она, своим делом, вопросительно посмотрели на нее.

— Да… ведь беда-то с этой маленькой случилась только по моей вине.

— Вот еще!.. Пустяки… — сказала одна из ее соседок.

— Не совсем пустяки. Если б я не научила ее встать так рано, ничего бы не было. Утром она не сыграла бы комедию с Глашенькой, и вечером не было бы трагедии.

На это она не получила никакого ответа и, опершись локтями о крышку пюпитра и положив в руку голову, опять принялась за перелистывание.

В этот же день за обедом она, глядя одним глазом в сторону классной дамы, урывками что-то шептала горничной, которая обычно занималась исполнением секретных поручений воспитанниц, покупала и очень искусно передавала им шоколад, пряничные обрезки — любимое лакомство воспитанниц, — маковники, даже мороженые яблоки, и за последним блюдом незаметно сунула ей что-то в руки.

Во время утренних уроков в классе у маленьких пепиньерки не было. Они уже сидели за обеденным столом, когда вошла Бунина и заняла свое место. Дети переглянулись. Лицо пепиньерки показалось им очень странным: веки гораздо краснее обычного и нос как-то толще. А после обеда разнесся слух, что Бунину требовала к себе начальница и задала ей такую головомойку, которой та никогда не забудет. Говорили, что ее переведут в другой класс, так как она не умеет обращаться с маленькими. Нашлись и такие догадливые, которые полагали, что ее и вовсе удалят из заведения.

На вечерней рекреации Варя, поменявшись своей парой, шла рядом с Таней Гроневой. Она опустила глаза и, перебирая пальцами крученую бахрому своего платка, говорила с ней о чем-то очень серьезно и тихо.

— Ты на меня сердишься, девочка? — вдруг услышала она звучный голос взрослой девушки, которая положила ей в руку палочку шоколада и объемистый пакет из серой бумаги, свернутый конусом.

— За что? Что это? — спросила Варя, удивленно взглянув на сверток и потом на говорившую.

— За то, что моя наука в прок тебе не пошла. Бедная девочка! — сказала девушка ласково и, нагнувшись, поцеловала Варю в лоб.

Варе вдруг стало ужасно жаль себя, она опустила глаза, и слезы часто-часто закапали на серую бумагу пакета, который она держала в руках.

— Не плачь, деточка! Кто же знал, что ты такая шалунья! А это, дай, я тебе в карман высыплю, — прибавила девушка.

Взяв из рук Вари пакет, она развернула его и, приоткрыв ее карман, опрокинула туда все, что было в бумаге, а потом, оправив ей передник, еще раз поцеловала:

— Ну, что за беда, в самом деле! Всем детям доставалось, когда они были маленькие! Если бы ты была большая девочка, ну, хоть бы десяти лет, — тогда другое дело, конечно. И потом, ведь все знают, что гадкого ты ничего не сделала, а что ты бедовая, — у-у-у какая! — это и все знают, и ты лучше всех. Ведь рассуди так, по совести, беспристрастно: можно было тебя за такую шалость по головке погладить?

— Я и не прошу, — вскинула на нее глаза Варя.

— Еще бы! — засмеялась девушка. — Ведь вот ты какая! Тебе обидно, что так случилось, а каково Якуниной, Леночке, которая вывихнула себе руку и теперь должна три недели в лазарете сидеть? Посмотрела бы ты еще на Вареньку, твою любимицу: у нее все лицо разбито, синяк на лбу, огромная ссадина на подбородке, показаться никуда нельзя, все по твоей милости… А они не плачут. Что же делать, если так случилось.

— Что ж? — сказала Варя. — Если б я разбила себе лицо и вывихнула руку, я бы тоже не плакала, а то…

— Ну что: а то?… Все пустяки! И то пустяки, что ты бы не плакала. Я не поручусь за себя саму, что не заплакала бы. Будь ты молодцом!.. Что хмуришься?… Все пройдет, до свадьбы заживет. Кушай. Шоколад — отличный! Прянички — свежие! Как подумаешь о них только, слюнки текут…

Варя подняла на девушку глаза и улыбнулась.

Девушка кивнула ей ласково головой и отошла успокоенная.

Катя в этот день встала рано утром, до звонка. Она всю ночь не могла уснуть. Происшествие с Варей, как кошмар, не давало ей покоя. Как ей помочь? Что сделать, чтобы избавить ее от беды? «Я ничего не могу, не умею как-то взяться, — думала она с отчаянием. — Не сумела даже заступиться за нее там, где бы можно было. Ведь это такое несчастье, такое страшное несчастье!.. Если мама об этом узнает, это ее убьет… Варя говорит, что она не останется здесь, что она будет просить Александру Семеновну взять ее… Да и как ей оставаться после этого!..»

Думая это, Катя торопливо одевалась. Через пять минут после звонка она, уже совсем одетая, вошла в младший дортуар. Варя спала спокойным сном. Бунина одевалась у своей постели. Увидев вошедшую в дортуар Катю, она отвернулась и сделала вид, что не заметила ее прихода.

Катя подошла к постели сестры и разбудила ее. Варя послушно встала, дала себя одеть и, взяв книгу, села на табуретку у своей постели и стала повторять урок, который надо было сдать первым в этот день.

На первой рекреации Катя все время ходила с сестрой.

У нее было так тяжело на сердце, что она, видя несчастное лицо сестры и понимая, что та должна была чувствовать, старалась все время говорить с ней о посторонних вещах. За уроками потом она думала и передумывала, чем бы, по крайней мере, развлечь, если не утешить ее.

Наконец перед вечерней рекреацией она поспешно перерыла свой пюпитр и отобрала несколько безделушек, которыми Варя любила играть, когда приходила к ней, и положила их себе в карман. Стоя в ряду с ломтем хлеба в руках, она не могла дождаться, когда наконец хлеб будет съеден и разрешат прогулку. Как нарочно, на этот раз хлебу конца не было.

Когда наконец классные дамы одна за другой произнесли: «Promenez vous! [96]» — Катя, рискуя получить выговор, пошла прямо к маленькому классу. Но девочку остановила классная дама и велела ей отнести наверх, в свою комнату, кипу тетрадей, перевязанных тесемкой. Катя исполнила поручение и бегом вернулась в залу.

Еще издали она увидела, что Варя ходит не с Нютой, как обычно, а с Таней Гроневой, и что обе девочки весело о чем-то болтают. Когда она подошла к ним, Варя от души смеялась и не заметила приближения сестры. Катя не верила своим глазам и ушам.

— Ва-а-ря! — сказала она не то с укоризной, не то с удивлением.

Варя подняла глаза на сестру, сконфузилась, но тотчас же оправилась и, взглянув ей прямо в лицо, спросила вызывающим тоном:

— Что?

— Ты чего вдруг так развеселилась? — спросила Катя тихо.

— Не все же плакать! — тряхнула головой Варя. — Да и не о чем, по правде… Разве человек виноват, если его вдруг, ни с того ни с сего, бешеная собака укусит?

И Варя тотчас же заговорила очень живо:

— Знаешь? Таня говорит, что она, то есть не она, Таня, а Бунина, на собаку ни капельки не похожа, потому что собака — животное благородное, а что она бешеная жаба. Я ее спрашиваю, где она видела бешеную жабу, а она рассказывает всякие глупости…

Катя молча шла рядом с сестрой и, казалось, не слушала ее болтовни…

— Я тебе принесла… Впрочем, потом, — сказала она.

— Хорошо, лучше потом, — согласилась Варя, прижимаясь к Тане Гроневой и шепча ей что-то на ухо.

Катя сделала еще несколько шагов, потом, простившись как-то сконфуженно с маленькой сестрой, отошла к своему классу. «Что это с ней? — думала она. — И как это она вдруг… Смеется, как ни в чем не бывало… Конечно, для нее, собственно, это лучше, но… ведь надо не иметь стыда… Она уж большая, понимает… Может быть, она нарочно, чтобы скрыть? Или она видит, что меня это так мучает? Так было страшно за нее… а ей ничего… смеется…» И Катя не знала, — радоваться ей происшедшей в сестре перемене или огорчаться.