Всадник без бороды (Юмористическая повесть) - Привалов Борис Авксентьевич
Наконец раскрылась перед всадниками ярко-зеленая долина, наполненная веселыми дымками юрт. Небольшой табун коней пасся возле жилищ. Ветер доносил до Алдар-Косе легкий звон, похожий на далекое пение струн.
— Здесь живут свободные жигиты, — сказал Жубандык. — Они пришли сюда с разных концов казахской земли, ушли от своих баев и стали свободными.
Жигиты выслушали рассказы Алдар-Косе и Жиренше о делах Аблая и его прислужников.
— Стонет казахская земля, — грустно нараспев произнес Жубандык. — Братья должны помогать братьям!
— Нас немного, — сказал старший из свободных жигитов Алдар-Косе, — но мы поможем вам справиться с Аблаем! Поезжайте к себе, поднимайте жатаков, готовьтесь к борьбе, а мы появимся, когда нужно будет!
Порешили твердо: сказать, что видели самого Шойтаса, что Шойтас скоро спустится с гор — баи это почувствуют на собственной шкуре.
— Шойтас — это ты, это я, это он, это они, — объяснял друзьям Алдакен. — Шойтас — везде, это из нас. Шойтас живет, когда мы все вместе, когда мы сильнее всех! Жатаки ждут Шойтаса и пойдут с ним в любую битву!
— Э-э, дорогой, — проговорил Жиренше. — А казахи разбросаны по округам, по жузам, по всей степи от моря до гор. Бедняков не соберешь вместе так быстро.
— Что же делать? — спросил Алдар-Косе.
— Хитрость спасала нас прежде и еще поможет нам сотни раз, — ответил Жиренше.
Исатай-Левша не хотел расставаться со своими новыми друзьями.
— Посмотрю, что у вас получится, — сказал он, — а тогда уж вернусь к себе в степь, поучу наших жатаков, как нужно с баями справляться!
Жубандык вывел Алдар-Косе и его друзей в предгорья, пожелал удачи.
— Мы еще встретимся! — пообещал он. — И помните всегда о народе — о том, кто сильнее всех!
…В ущельях и отрогах еще таились ночные туманы и тени, а над степью уже вставало солнце.
Роса сверкнула на травинках, как разбитая на мелкие кусочки радуга. Запела ранняя птица, и ветерок, словно музыкант струны, начал перебирать стебли ковыля. В эти мгновения, наверно, каждая камышинка чувствовала себя свирелью.
Друзья, спускающиеся с гор, увидели на небе еще не потешенную первыми лучами солнца яркую утреннюю звезду — Шолпан. И они помчались ей навстречу.
…Через несколько дней после того, как жигиты вернулись в аул жатаков, в степи начали происходить таинственные дела.
Музыканты и певцы схватили, связали жигитов Желекеша и всех их привезли к Алдар-Косе. Как не был храбр Желекеш, но, увидя живого и невредимого Алдар-Косе, так испугался, что его рыжие волосы стали седыми.
Затем ночью выкрали из Большой юрты Бапаса самого Бапас-бая и Мошеке-Обжору.
Палуан Самат, одетый Шойтасом, с лицом, вымазанным белой краской, и подрисованными, ставшими необыкновенно большими, черными глазами, вошел в юрту, где спали баи. Жигиты-жатаки осветили его факелами, и ошеломленный Бапас-бай безропотно дал себя связать, а Мошеке-Обжора, задыхаясь от собственного жира, застонал, словно корова, объевшаяся верблюжьих колючек.
От испуга ноги Обжоры подкашивались, и он вынужден был; встать на четвереньки. Но тогда его гора-живот уперся пол юрты и Обжора беспомощно, как жук, проколотый острым сучком, заболтал ногами и руками.
Он пытался было лизать сапоги «Шойтаса», но жигиты взвалили Обжору на коня и увезли.
«Шойтас» и его жигиты — бледнолицые великаны, с необычно широкими плечами — появлялись только ночью, при свете факелов. Их так боялись, что никто даже и не пытался сопротивляться.
Ни один из жатаков не встал на защиту своего бая.
А когда кони жигитов «Шойтаса» ночью бесшумно входили в аул, ни одна из собак даже ни разу не залаяла.
Это была заслуга Илхаса, который неустанно совершал длинные переходы из аула жатаков в дальний аул, к старику сыровару, другу Алдар-Косе. Теперь старик вместо сыра варил в своих котлах ту самую мазь, которая, если ею намазать коня, верблюда или одежду, оказывала на всех собак умиротворяющее действие. Даже злющие псы чабанов и те, принюхавшись, спокойно клали морды в лапы — дескать, свои едут.
— Шойтас пришел! — летело над степью.
Те жатаки, которые умели крепко сидеть в седле и руки которых могли держать камчу или дубинку, мчались в аул жатаков, к Алдар-Косе и Жиренше.
…Аблай, лишившись соратников, не терял, однако, даром времени. Он засел где-то в дальних аулах и собирал жигитов, чтобы встретиться с Шойтасом в битве.
Жигиты, потерявшие своих баев, напуганные судьбой Желекеша и Срыма, не слишком охотно шли к Аблаю. А тут еще история с собаками-людоедами.
Своих знаменитых собак, которые научены были бросаться на людей, Аблай выпустил однажды на волю: ему показалось, что в аул проникли жигиты Шойтаса.
Чутье не подвело хитрого бая: в эту ночь в ауле действительно побывали Жанша и Исатай-Левша. Но собаки, как обычно, жатаков не тронули, а перекусали всех жигитов, которые, заслышав шум, выбежали из юрт.
После этого отряд Аблая сильно поредел и собак пришлось убить. Только несколько псов спаслись и, скитаясь, по степи, прибежали в аул жатаков. Там они свирепо сторожили перепуганных баев — все остальные жители аула, благодаря чудесной мази, не представляли для овчарок никакого интереса.
…А жатаки все шли и шли к Алдар-Косе и Жиренше.
Пришел пастух Сабыр со своим племянником Казангапом. Алдакен рассказал им, как пригодился ему пойманный ими волк, и они долго хохотали.
Пришла со всеми детьми вдова Одек-апа из аула Шик-Бермеса да привела еще с собой бедняков, много лет страдающих от скупости жадного бая. Все они решили навсегда остаться жить здесь.
Днем в ауле жатаков начались приготовления к тою — ставились новые юрты, чистились казаны, пеклись лепешки.
А ночью, выставив надежную охрану, жатаки готовились к сражению: протягивали между юртами арканы — бельдеу, закрывали сухой травой вырытые канавы, расставляли лотки с золой, которую кидают в глаза нападающим, точили пики.
Были приспособлены к бою и косы: ведь косам все равно, что косить — траву или лошадиные ноги.
Жели — веревки, служащие обычно привязью для жеребят-сосунков, — тоже пошли в ход: из них делали петли, потом раскладывали между юрт. Дернешь из юрты за веревку — петля схватит все, что в нее попадет.
Готовились также сетки, похожие на те, которыми ловят перепелов. Сетки эти можно было бросать сверху на врага, чтобы он в них запутался.
А сколько еще разных ловушек готовили жатаки баям!
Но лишь только занималась заря, как все стихало, и аул снова приобретал обычный, мирный вид: дымился в чанах иркит — квашеное молоко, превращаясь в сыр — курт, пылали очаги в юртах, приходили верблюды, навьюченные кошмами и кольями для новых юрт, — ведь на праздник — той — съезжаются гости со всей степи!
И гости прибывали: жатаки из дальних аулов, дальние и близкие родственники этих жатаков и родственники этих родственников. Приехали салы и сэрэ, привели знаменитых скакунов жигиты — победители прошлых байг — скачек.
Байга ожидалась большая: скачки жеребят, скачки коней-двухлеток, или стригунков, как их нежно все называли, скачки молодых коней и самое главное — состязание скакунов.
Молодые жатаки качались на качелях, пели песни. Охотники стреляли из луков в «алтын-табак» — золотую пластинку. Кто трижды подряд попадал в нее, тому она и доставалась.
Ухватив друг друга за кожаные пояса, боролись силачи, старались сбить противника с ног, бросить его на землю.
Началась байга.
Помчались среди плотных рядов зрителей жеребята. Первым бежал крепкий черный как ворон жеребенок из байского табуна. Его хватали за хвост и за гриву — всем почему-то хотелось, чтобы победил беленький тонконогий жеребенок из аула жатаков.
