Иду в неизвестность - Чесноков Игорь Николаевич (читать книги без регистрации txt) 📗
Окрики, буруний плеск воды привлекли внимание всех. Оставив работы, с носа «Фоки» глазеют с интересом на звериную купальню матросы. Визе и Павлов оставили снежные иглу — эскимосские хижины, которые они с лопатами в руках пытаются строить для будущих наблюдений из неслежавшегося ещё снега. С борта свесился с молотком в руках Шестаков.
— Слышь, Линник, не шибко щекоти Разбойника-то, захлебнётся, гляди, со смеху!..
Линник и ответил бы насмешнику, но не до него. Псы норовят вскочить тебе на грудь передними лапами, избавляясь от воды, фыркают, рвут постромки, вот-вот стащат посудину с якоря. Седов вовсю орудует вёслами, удерживая шлюпку, а стало быть, и всю свору на месте.
Лебедев намыливает медвежат. Они спокойно и, похоже, с удовольствием воспринимают эту баню. Брызги, пятна мыльной пены на воде, весёлая возня.
— Кажись, всё! — кричит Линник, выпрямившись и отбрасывая на мокрые камни на границе воды и снега щётку и остаток мыла.
Они с Кушаковым по одной освобождают собак из постромков.
Мокрые и оттого куцые псы с беспомощно прижатыми ушами выбираются на берег и начинают отчаянно мотать головой и, трясясь всем телом, отряхиваться, обдавая тучами мелких брызг чертыхающихся доктора с каюром.
Домыв медвежат, отпускает их и Лебедев. Этих приходится выгонять из воды, недовольно урчащих.
Отряхнувшиеся псы срываются с места и, свив хвосты крючками, начинают весело носиться по заснеженному берегу — и сами по себе, и друг за другом.
— Тебя б, Линник, счас отмыть щёткой — небось так же забегал бы! — скалится с борта Шестаков.
— А тебя-то отмыть, так и солнышко не занадобится, медный! — орёт Линник, намекая на рыжеватый цвет волос Шестакова. Он собирает шлейки и, взвалив их на плечо, бредёт к трапу.
Боцман подбирает щётки, мыло.
Смеются матросы.
Седов, присев на банку, не торопится выбирать якорь, смотрит с наслаждением на здоровую собачью беготню, на этих живых существ, для буйной радости которых надо так немного.
Выкатились на берег Васька, Торос и Полынья, заметно посветлевшие, и тоже принялись возиться.
Одна из собак, за ней вторая, третья игриво бросились на медвежат. Вначале те удирали, но когда к преследователям присоединилась вся свора, медвежата остановились и сбились в тесную кучу задками друг к другу. Окружив их, собаки с лаем нападали. Васька, Мишка и Полынья, отчаянно шипя, дружно и ловко отбивались от псов, отвешивая им быстрые, мощные оплеухи. Один пёс, взвизгнув, отскочил, получив своё, второй. Осада оказалась недолгой.
«Даже втроём они непобедимы, — задумчиво глядит на дружную оборону Седов. — Но в одиночку здесь против псов не устоять даже медведю».
НА ОХОТЕ
Студёный порывистый ветер, тьма, мороз, обломки ропаков, приметенные снегом.
Впереди упряжки, освещая путь перед собой керосиновым фонарём, прикрыв его от ветра, грузно шагает Пинегин. За нартой идёт Седов. Замыкает шествие Пустошный. Он шумно дышит позади.
Идут молча. Не до разговоров в тяжёлом пути, когда вся энергия и дыхания и мышц направлена на сопротивление ветру, стуже, на одоление снежно-глыбистого пути.
Погас фонарь. Уже в который раз задувает его порывом ветра.
Седов поднял голову. Прищурив глаза от колко бьющих в лицо снежинок, он вглядывается в мутную тьму вьюги и полярной ночи, пытаясь различить хоть какую-то деталь — берег, айсберг, высокий торос.
Но вьюжная тьма нещадно слепит. Художник повозился с фонарём, не желавшим больше зажигаться на ветру, чертыхнулся, двинулся дальше вслепую.
Необычное ощущение овладело Седовым. Он впервые двигался, не зная, где находится, что впереди, верный ли держат они курс. Шёл будто с завязанными глазами в чуждой тишине под тугими струями напористого ветра, хотя в сумке, что нёс через плечо, лежала карта, а у Пинегина на груди висел компас.
Долго, очень долго брели так, молча, сопротивляясь ветру и тьме.
Вдруг собаки остановились. Седов услышал покряхтывание художника и понял, что тот упал вновь, наткнувшись, видимо, на выступ льда.
Пинегин чиркнул спичкой, сверил курс по компасу и двинулся дальше. Однако кто мог знать, не врёт ли компас здесь, где кругом базальтовые, с неразведанными недрами горы. Даже небольшого отклонения стрелки достаточно, чтобы оказаться в стороне от намеченного пути, в каком-нибудь проливе, берега которого нанесены на карту приблизительно. А там можно блуждать неделями…
Седов прикинул, который мог быть теперь час. Выходило, что более четырёх часов бредут уже они таким образом в неведомой тьме и тупом безмолвии.
Когда их охотничья партия вышла два дня назад на поиски медведей, погода стояла ясная, морозная. Сказочными казались мачты и снасти «Фоки», выбеленные морозом. Сумрачно темнела масса острова на фоне темносерого, с синевой неба, алебастрово белел снег под ногами.
Когда обогнули скалу Рубини, увидели и вовсе восхитительную картину. В южной стороне па фоне малиново рдеющей полосы неба курились лиловыми лентами трещины и полыньи. Именно там, у воды, по описаниям, могли обитать медведи.
Через несколько часов, уже при свете яркой луны, наткнулись на медвежий след. Свежий, он тянулся прерывистой цепочкой от дальней полыньи к берегу. Через несколько минут встретили следы ещё двух зверей. Решили, что где-то здесь медвежья тропа, и разбили палатку в надежде, что звери не преминут наведаться.
Больше суток провели в палатке, но медведи но объявлялись. Не подавали признаков беспокойства и собаки.
Оставив Пустотного с ружьём в палатке, Седов и Пинегин направились обследовать прибрежные отроги. Пешком, без собак они шли при свете луны по льду вдоль юго-восточной части острова, пока берег не завернул па север. Он уходил в смутную даль отвесной ледниковой стеной, конца которой не было и видно. Проскитавшись полсуток и нигде больше не встретив ни разводий, ни медведей, ни их следов, вернулись к палатке. Назавтра выступили в обратную дорогу, ибо погода стала портиться. Луну всё чаще укрывало чёрными тучами, быстро гонимыми поднявшимся ветром. Вскоре и вовсе укрылось чёрной завесой единственное светило. Завьюжило, и враз всё вокруг погрузилось в смоляную темноту.
…Седов почувствовал, что дорога пошла на подъём. Начали попадаться камни под ногами. Пинегин пошёл медленнее. Он то и дело зажигал спички, пытаясь разглядеть что-либо хотя бы в метре впереди.
— Что бы это могло быть? — услышал Седов его озадаченный голос.
— Думаю, мы пересекаем отлогий, выдающийся в море мыс. Ведь мы держим по компасу?
— Разумеется, насколько это возможно»
— Однако подъём становится покруче. Не взять ли нам полевее, Николай Васильевич? Тогда, думаю, мы скорее сможем сойти опять на лёд.
— Пожалуй!
Отвернув, прошли вперёд ещё несколько минут. Но подъём не прекращался. Седов забеспокоился. «Пожалуй, надо поворачивать назад. Может статься, мы подымемся на отлогий скат ледника. Но тогда откуда здесь камни?»
Не успел он решить эту занявшую его целиком проблему, как услышал вдруг впереди сдавленное «хок!», короткое взвизгивание и тут же машинально ухватился за нарту. Нарта стала крениться вперёд, там слышалась какая-то возня. Наткнувшемуся на него Пустошному Седов крикнул: «Держи нарту!» — и вдвоём они потянули её, упираясь изо всех сил ногами.
Пинегина не было слышно. Нарта дёргалась, хрипели впереди собаки.
— Трещина! — натужно выдавил Седов. — Тащим на себя!
Напрягаясь всем телом, сумели немного оттащить нарту.
— Погляди, что там! — тяжело дыша, сказал Седов. — Я один удержу.
Стих порыв ветра.
— Режьте постромки! — донёсся откуда-то снизу глухой далёкий голос Пинегина.
— Жив, слава богу, — прошептал Седов облегчённо. — Пустошный, Шура! Живо режь постромки, задохнутся псы! — крикнул Седов, упираясь напряжёнными — вот-вот лопнут жилы — ногами и удерживая дёргавшуюся нарту, стремящуюся уползти куда-то вниз.
Пустошный, покрякивая во тьме, орудовал ножом. Нарта становилась всё легче, наконец, сама подалась назад. Седов, не удержавшись, опустился в снег.
