Любовь и картошка - Киселев Владимир Леонтьевич (бесплатная регистрация книга txt) 📗
— Павел Михайлович, а сколько Макхью лет? — спросила Алла Кондратьевна.
— Шестого мая семьдесят исполнилось. Юбилей был.
— А вам до юбилея еще четыре года. Что же вы прибедняетесь, говорите, что вам поздно?
— Макхью всю жизнь селекцией занимался.
— А вы всю жизнь чем занимались?
— Я? — На минутку задумался Павел Михайлович и продолжал: — Я — председатель. Какие в селе профессии? — спросил он и сам же ответил: — Тракторист, агроном, зоотехник, учитель. Вроде нет такой профессии— председатель. Но когда тракторист пашет с огрехами, голова у председателя болит. В непрогретую землю семена ткнули — председателю худо. Пьяный жену побил — председателя ночью с постели срывают. Один за всех — это всякому председателю известно. А вот все за одного...
Павел Михайлович помолчал, словно хотел еще что-то добавить, но вместо этого вернулся к письму Макхью:
— «Нет сейчас на земле профессии ответственнее, чем селекционер. Говорят — не хлебом единым... Но, как правило, говорят это те, у кого хлеб уже есть. Вы, мистер Кулиш, выбрали свою дорогу. Не сворачивайте с нее, не останавливайтесь. И пишите мне почаще. Кстати, меня очень позабавило картофельное название вашего селения и происхождение этого названия. У вас дар интересно рассказывать о своих учителях. Прошу передать мое глубокое уважение и добрые пожелания Виктору Матвеевичу...»
Павел Михайлович замолчал, будто осекся. Матвей Петрович искоса, недобро посмотрел на председателя.
— Опоздал он... с пожеланиями.— И, помолчав, с насмешкой добавил: — Послушать тебя, Михалыч, так в председатели нужно силком тащить. А как погляжу кругом, так и добровольцев хватает.
— Председатель, Матвей Петрович, это должность выборная,— вспыхнула Алла Кондратьевна.— А добровольцы и на бригадира найдутся... Наташа,— позвала она и, когда Наташа подошла к ней, уже другим, поучительным тоном сказала: — Смотри, Наташа, в школе этому не учат. Салат удивлять должен. Так, чтоб каждый, кто его попробует, непременно задумался, что же это я ем? И добавляю я для этого в салат дандури. Как грузины. Ну, это по-грузински дандури, а у нас это растение на клумбах или просто в палисадниках растет. Портулак. У нас его за цветы выращивают. И не догадываются, что он в еде интересный... Павел Михайлович! — неожиданно обратилась она к председателю.— Вам Потапенко привет передавал. Я была у него на базе, видела там чешскую мебель. Кабинет. Полированный орех, обивка под хром. Как у министра. Я сказала — придержать. Для вас.
— Зачем мне новая мебель?
— В опытное хозяйство возьмете,— простодушно ответила Алла Кондратьевна.
Павел Михайлович улыбнулся.
— Ну, Алла, вижу, ты всерьез подсаживаешь меня шилом на печку.
— Никуда я вас не подсаживаю,— смутилась Алла Кондратьевна. — Такая мебель не каждый день бывает. И по перечислению ее не продают. А я сумела договориться. Мы заплатим наличными, а вы потом эту сумму переведете со счета института на колхоз.
— Не имеем права наличными,— вмешался Григорий Иванович.
Алла Кондратьевна ласково улыбнулась ему в ответ.
— Гришенька, где же твоя совесть?..— И уже другим тоном, строго и резко, спросила: — Анна Васильевна! Когда вы захотели своим учителям в учительскую мягкие кресла, смог он через колхоз? Так ведь?
Анна Васильевна растерялась.
— Учителя устают... Шесть уроков на ногах.
— Смог,— отрезал Григорий Иванович.— И за мягкую эту мебель получил по мягкому месту. На бюро.
— Для друзей имеем право! — возмутилась Алла Кондратьевна.— А для Павла Михайловича, который колхоз сделал, который тебя человеком сделал, не имеем права?.. Ничего, я и без тебя найду деньги. Павел Михайлович, брать кабинет? — спросила она.
— Не нужно,— буркнул председатель.
— Почему?
— Липнет обивка хромовая... К этому самому... к мягкому месту.— И, покончив таким образом с вопросом о мебели, Павел Михайлович обратился к Анне Васильевне: — Разговаривал я в районе с юристом. Требуются ваши заявления. Это формальность, но без нее нельзя.
— Спасибо,— поблагодарила Анна Васильевна и пожаловалась: — Все не просто.— Она подошла поближе к чурбаку, на котором сидел Матвей Петрович.— Тут нужно подписать одну бумагу, — сказала она нерешительно.— Я хочу просить вас и Марию Корнеевну...
— Смотри, — прищурился Матвей Петрович.— И бабка наконец понадобилась. Я думал, ты нас совсем списала. Глаз не кажешь.
Анна Васильевна виновато потупилась, но, что-то преодолевая в себе, подняла глаза.
— Вы правы, Матвей Петрович... Но я — не могу... Не могу заставить себя прийти. Она плачет, а у меня сердце разрывается. Мне кажется, она меня винит... Что это я недоглядела.
— Эх, Анна, Анна,— укоризненно вздохнул Матвей Петрович.— Кто же у нас остался, кроме тебя? — И тут же деловито спросил: — А что за бумага?
— Думала я, как быть с книгами Виктора...
— Что тут думать,— перебил ее Матвей Петрович.— Книгам Наташка наследница. С бабкой мы так порешили.
— Зачем мне наследство? — возмутилась Наташа.— Я хочу, чтоб книги в библиотеке стояли. В нашей, в сельской.
— И чтоб надпись была над полками,— поддержал Наташу Сережа.— «Это книги Виктора Матвеевича Якименко»
— И чтоб их через год растащили,— в тон Сереже продолжил дед Матвей. Он резко повернулся к генералу Кузнецову:— У вас много книг?
— Нет,— несколько настороженно ответил генерал Кузнецов. Его оскорбила сама мысль о том, что кто-то может подозревать, будто бы он претендует на чужие книги. — Классика больше. То, что перечитываю: Пушкин, Толстой, Чехов. А так библиотекой пользуюсь.
Вопрос Матвея Петровича показался бестактным и недоброжелательным и Алле Кондратьевне.
— Генералы не могут за собой книги возить,— поучительно сказала она. — И не то важно, сколько у человека книг на полках, важно, сколько он прочитал.
Матвей Петрович помолчал, пожевал губами.
— Интересно получается. Витя покойный всю жизнь книги собирал. Покупал, доставал где-то, менял, выпрашивал. Каждую копейку — на книги. Я ворчал. Блажь, думал. Тоже думал — в библиотеке сподручней. Не догадывался, что за старые книги потом можно будет втрое взять, а то и впятеро. Лучше всякой сберегательной книжки.
Анна Васильевна вспомнила, как лет восемь назад, когда они только еще начали работать в селе Бульбы в школе, летом в каникулы поехали они с Виктором в Киев и взяли с собой маленькую Наташу. В гостинице им не досталось мест, и остановились они у приятеля Виктора по университету в маленькой двухкомнатной квартире за Днепром. Однажды Виктор исчез, а потом, часа через три четыре, когда она уже и волноваться начала, вернулся возбужденный и счастливый и показал свою находку. Он забрался за город, на толкучку, где продавали случайные вещи, и купил там тоненькую книжечку в бумажной обложке — прижизненное издание пушкинского «Евгения Онегина». Удивительно, но этой книжки еще никто не читал, она даже не была разрезана. И когда Анна Васильевна стала искать нож, чтоб разрезать пожелтевшие страницы, Виктор пришел в ужас: «Ну что ты, Анна!.. Ведь это такая редкость— нетронутое прижизненное издание. Да еще кого — Пушкина!.. А для чтения у нас «Евгений Онегин» есть и в других изданиях».
— Так что же их теперь — продавать? — возмутилась Наташа.
— А что ж нам их задаром отдавать? Держи карман пошире. Нужна библиотека — платите,— с вызовом обратился Матвей Петрович к председателю.— Раз все такие грамотные стали. Виктор книги по одной собирал. И за деньги. А ты хочешь их сразу огрести и даром. Обрадовался. Ничего, не обеднеете.
— Ты что, ремонт затеял? — добродушно и заинтересованно спросил Павел Михайлович.
— Какой ремонт? — подозрительно посмотрел на него дед Матвей.
— Стены деньгами оклеишь?
— Тебе бы все хаханьки строить,— проворчал Матвей Петрович.
— Хаханьки... Это ж не я у тебя, ты у меня про фараонов расспрашивал. Зачем им в могилу клали богатства ихние... Куда тебе еще? Денег у тебя и вправду хоть стены оклеивай. Дом новый. Сад. Пасека.
