Сестра Марина - Чарская Лидия Алексеевна (лучшие книги читать онлайн бесплатно .txt) 📗
— Многая лета, многая лета, — запели голоса на клиросе.
Слезы текли по лицу Нюты, но, она не вытирала, даже не замечала их. Счастливая улыбка застыла на ее лице, глаза лучились счастьем.
— Господи, — пело в душе ее песнью ликующей весны, — Господи, даю Тебе слово, Великий и Милостивый Творец, что отныне я приложу все силы, все старание мое для большого избранного дела. Я буду работать до самозабвения, Господи, чтобы оправдать возложенное на меня доверие. Я постараюсь быть достойной имени общечеловеческой сестры. Благослови меня, Господи! Благослови меня!..
Окончилась служба, и потянулись чередою к кресту для кропления святой водой сестры.
«Посвященных» окружили с поздравлениями, объятиями, поцелуями, Ольга Павловна, с серьезным сосредоточенным лицом, и высокая попечительница общины благословляли, целовали новых сестер. Кругом христовались, разговаривали шепотом, приветствуя друг друга.
Всюду кипела жизнь. Огни свечей казались мертвыми пятнами в рассвете молодого весеннего утра.
— Сестры, разговляться! В столовую! — послышался сдержанный шепот, — батюшка куличи и пасхи пришел святить…
И вся огромная толпа высыпала на паперть. Торжественная служба кончилась, церковь опустела.
— Батюшки мои, как заважничала! И здороваться не хочет! Ну, что я говорил? Хороши они только до тех пор пока в аудиториях на репетициях перед нами дрожат от страха. А как «посвятятся» — так и вот оно!.. Что для нее стена барачная, что доктор Козлов, все едино… Дожил до Светлого праздничка, нечего сказать! Христос Воскpece, сестрица Вербина! Кому я сию нотацию прочел, а?
Нюта, действительно, ничего не видевшая и не слышавшая в своем восторженно-приподнятом настроении, не покидавшем ее с начала этой ночи, остановилась, услышав свое имя, и подняла сияющие глаза.
Она проходила мимо группы докторов, стоявшей у пасхального стола, в ожидании разговения. Валентин Петрович, веселый, улыбающийся, как всегда, протягивал ей руку.
— Небось, два пальца подавать нам нынче будете, крестовая сестрица, а?
Нюта взглянула на его добродушно гримасничавшее лицо и засмеялась.
— Ах, Валентин Петрович, простите! Я вас не заметила, здравствуйте!
И вспыхнув, и еще больше сияя своими преображенными от радости глазами, проговорила искренно, от души:
— Ах, я так счастлива, так счастлива! Весь бы мир обняла, ей Богу!
— Ну, весь мир-то не нужно, а со мной, стариком, похристосоваться следует? Да-с! Христос Воскресе, сестрица!
— Воистину Воскресе!
Нюта привстала на цыпочки и троекратно поцеловалась со стариком.
— А меня забыли? Небось, тоже не заметили, — послышался за нею веселый голос Семинариста.
— Вас трудно не заметить, вы городской думе по плечо будете, сострила пробежавшая мимо Розочка.
— Это что ж, в обиду прикажете принять? — загудел своим мягким баритоном доктор Ярменко, удерживая за руку шалунью.
— Какая уж обида! Вот вам пасхи принесла, кушайте на здоровье… Только не уроните, ради Бога, она священная.
И Катя совала в руки Ярменко тарелку с творожной пасхой, наложенной в таком огромном количестве, что Ярменко, при всем его завидном аппетите, беспомощно развел руками.
— Господи, помяни царя Давида и вею кротость его!.. — воскликнул он, широко раскрывая глаза. — Да что это, сестрица, вы меня либо за акулу прожорливую изволите считать, либо… либо думаете, что я сюда прямо из Индии, на манер голодающего индуса приехал! Ей Богу! Порция хоть куда!
— Ладно! Кушайте, а мало будет, еще прибавлю, — звонко рассмеялась Катя и исчезла в толпе гостей.
— Вот она, детка милая, поздравляю! Твой день нынче, точно именинница ты. Давай поцелуемся по-простецки, по-крестьянски, родная! Христос Воскресе!
И крепкие тесные объятия охватили Нюту! Это была Бельская. Ее большие глаза, глаза «не от мира сего», как о них говорили в общине, смотрели на смущенную девушку. Эта, всеми почитаемая, имевшая огромное влияние в общине женщина, имя которой произносилось не иначе, как с глубоким благоговением не только сестрами, но и начальством, с чьим желанием считалась сама Ольга Павловна, эта женщина сыграла огромную роль в Нютиной судьбе.
Вновь быстрым вихрем пронеслась в мыслях Нюты с поражающей яркостью давно пережитая в декабре месяце сцена: сцена приговора над нею и неожиданное заступничество этой чудной, «святой», как ее называли, Бельской. И, исполненная трепета, вся олицетворение благодарности, Нюта прильнула к ней:
— О, спасибо вам, дорогая, прекрасная!.. Спасибо сердечное!.. Если бы не вы… не видать мне вовеки этого креста…
И она быстро нагнулась, целуя мозолистую, сильную рабочую руку сестры…
— Sorella, вас зовут!
— Кто, Джиованни?
— Подите и увидите!
Лицо мальчика улыбается таинственно и лукаво.
Ему не велено говорить кто, и он всячески старается придержать свою болтливость.
Руки маленького итальянца полны, карманы тоже.
Шоколадные, сахарные яйца, — подарки сестер, — очень приходятся по вкусу Джиованни. У него липкие губы, и грязные пальцы.
Он охотно христуется со всеми этими добрыми, ласковыми «сореллами» и еще более охотно принимает от них подарки — пасхальные яички.
При первом же заявлении о том, что ее спрашивает кто-то, просит в швейцарскую, Нюта бледнеет. Вдруг кто-либо оттуда, от Махрушиных? Опять приглашение, настойчивое и нудное вернуться, к ним. Теперь, когда красный крест уже нашит на ее груди и одним своим видом придает ей мужество и силы!.. О, никогда, никогда!
Она опрометью влетает в швейцарскую, готовая дать отпор, самый энергичный, самый решительный на все требования «оттуда».
Но там легкое, радостное «ах», полное неожиданности, срывается с ее губ.
— Вы!
— Собственной персоной! Пришел поздравить вас в ваш великий день, сестра Вербина, сестра Анна…
— Нюта! — смущенно подсказывают губы девушки.
— Сестра Нюта, если позволите. Да! И сказать вам, что всю эту ночь я думал о вас… Я был в церкви, видел вас, такую светлую, радостную, ликующую! Если бы вы знали, какое трогательное личико было у вас там!.. Я переживал торжественный момент посвящения вместе с вами, был счастлив за вас… Примите от меня пустяк, цветы, сестра Нюта, и помните, что, кроме этих цветов, Николай Кручинин готов отдать жизнь, за вас по одному вашему требованию. Он друг ваш и должник до могилы…
И молодой медик протянул заалевшейся румянцем девушке что-то, завернутое в бумагу. Дрожащими руками сорвала обертку Нюта. Четыре крупные, белые, как снег, сверкающие алмазными каплями воды, розы нежным, тонким благоуханием улыбнулись зардевшейся девушке.
Она спрятала в них раскрасневшееся лицо.
— Благодарю вас, — шепнули ее губки, а рука крепко сжала руку молодого человека.
— Так друзья? Навсегда друзья? — точно спрашивал он, и его открытое, мужественное лицо доверчиво улыбалось Нюте…
— Конечно… — она взглянула на него и вдруг неожиданно рассмеялась веселым счастливым смехом.
— Какие мы смешные, право. Я, по крайней мере. Завербовала вас в друзья, цветы от вас принимаю, а как вас зовут — не знаю… На дощечке у постели стояло Николай Кручинин, а как по отчеству?
— И не надо звать, как по отчеству! Николай я, пусть для вас. Николаем и буду. Коля Кручинин и баста. Ну, а адрес мой еще не потеряли, летний? — лукаво прищурив свои красивые голубые глаза, осведомился он.
— Нет! — рассмеялась Нюта.
— Ну, а коли нет — отдыхать к нам пожалуйте в первый же отдых. Даете слово? Мать-старуха и Соня вас наизусть выучили по моим письмам. И любят-то заочно как, страсти Божии. Ждут, не дождутся…Приедете, спасительница моя?
— Приеду, Николай… Николай… Вот дальше и не знаю…
— Просто Коля, — подсказал Кручинин.
— Ну, Коля, будь по-вашему, — согласилась Нюта и оба рассмеялись веселым, светлым, молодым смехом.
— А за розы спасибо еще раз, — и, кивнув головкой, сияя улыбкой и счастьем, лучами разлившимся из ее серых глаз, Нюта быстро пошла из швейцарской, прижимая к груди своей белые, нежные, ласково благоухающие цветы…