Дети Солнцевых - Кондрашова Елизавета (лучшие книги txt) 📗

— Я отлично видела огромные белые зубы! А борода черная как смоль и вот такая.

Она опустила руки к поясу.

— Я тебя толкнула, только хотела показать его, как вдруг на полу что-то сверкнуло, и мы закричали…

— Маленькие входили в свой дортуар, — говорила очень быстро девушка лет пятнадцати с серьезным, озабоченным лицом и нахмуренными бровями, — и видят перед шкафом стоит здоровенный мужик. Как он их увидел, он и присел между кроватями… Да там, конечно, не один еще! Девочки слышали шум и голоса, когда были на лестнице, а вошли — все тихо, только этот не успел спрятаться…

— Я, еще вчера, просыпаюсь, — шептала таинственно одна взрослая воспитанница с бледным, болезненным лицом, стоя посреди плотно обступивших и с жадностью слушавших ее подруг, — и вижу: длинная-длинная, белая, худая, как скелет, обтянутый кожей, женская фигура, нагнулась над ночником и погасила свечу. Я утром рассказываю Рыковой, а она говорит, что тоже видела, как белая фигура медленно-медленно шла по нашему дортуару и два раза остановилась, протянула руку и своим рукавом, как саваном, накрыла всю постель. Я знаю, возле кого она остановилась, но не хочу сказать.

— Господи! — послышалось между слушательницами, и воспитанницы крепче прижались друг к другу, а девушка, видевшая белую фигуру, отошла к ближайшей группе взрослых и так же таинственно стала повторять свой рассказ.

— Я ведь тогда же говорила, что это был мужчина, переодетый. Смеялись надо мной… — говорила очень живо хорошенькая брюнетка в сером платке, шелковом фартучке и черной бархатке-удавочке, то есть ленточке, пальца в полтора ширины, очень плотно завязанной по горлу. — Ну, а теперь чья правда вышла? Да и по всему было видно! — сказала она, наморщив лоб и покачивая головой из стороны в сторону. — Вера Сергеевна говорит мне: «Allez, ma chere, demandez cette dame, qui est ce qu’elle desire voir [89]». Я подхожу, спрашиваю, — а она говорит мне: «Никого, благодарю вас, я так», а сама сидит.

Я уж тогда подумала, что что-нибудь неладно. Говорили потом, что она угощала конфетами тех, кто сидел близко к ней, хотя они и были со своими родителями. А когда она потом встала и пошла по зале, многие видели, что платье ее завернулось, и на ногах были сапоги.

— Еще бы! И я тогда же об этом говорила, — прибавила Бунина.

— Конечно, ему надо было прежде все высмотреть, а потом уж забраться, — вставила свое слово одна из выпускных воспитанниц, стоявших рядом с пепиньерками.

Эти и подобные рассказы передавались от одной воспитанницы к другой, и скоро никто уже ничего не мог понять, разбойники и привидения смешались и спутались так, что и сами рассказчицы не могли бы разобрать, в чем дело.

Варя, прижавшись к взявшей ее под свое покровительство старшей воспитаннице, стояла в группе, где говорилось о белой фигуре и, подняв голову вверх, внимательно, не спуская глаз с говоривших, слушала их и с замиранием сердца думала: «А я все время была там одна! Может быть, эта дама опять приходила, может быть, она меня накрывала своим рукавом!» От этой мысли Варя вздрогнула, плотнее прижалась к своей покровительнице и крепко сжала складки ее платья, за которое все время держалась.

— По классам! По классам! Скорее! — говорили классные дамы особенно убедительно и мягко, и в их голосах детям слышалось беспокойство и нерешительность, и девочки не двигались с места, а напротив, еще крепче жались друг к другу.

— Скорее по местам! По классам! Maman идет! — крикнула вдруг Марина Федоровна, не дежурившая в этот день, выходя на середину залы.

Maman — слово магическое. Оно и на этот раз произвело поистине волшебное действие. В один миг привидения скрылись, разбойники разбежались, неопределенного страха — как не бывало.

— Maman! Maman идет! — неслось по зале, отрезвляя все головки, и дети поспешно оправлялись, оправляли друг друга и живо становились на свои места.

Варя тоже одновременно с другими маленькими очутилась на своем месте, возле своей пары.

Прошла минута в такой тишине, что можно было слышать дыхание детей. Все, насторожив уши, вслушивались, ждали и не спускали глаз с двери. Но это длилось минуту, две, не больше.

— А ты знаешь, кого она накрыла рукавом? — прошептала Варя, откинув свою голову на плечо подруги и глядя ей в глаза.

— Каким? — спросила так же тихо Нюта, наморщив лоб.

— Конечно, своим. Душка! Ангел! Не секретничай, я, право, никому не расскажу. Ей-Богу! — шептала живо девочка, обняв Нюту за талию рукой.

— Да кто накрыл рукавом? Кого? — спросила с любопытством Нюта.

— Да та белая дама, которой вы испугались!

Нюта закрыла рукой рот и засмеялась, то есть фыркнула, как говорилось тогда в ее классе.

Лица соседок, которые увидели ее покрасневшее от смеха лицо и слышали ее насилу сдерживаемый смех, расцвели весельем. Они с любопытством ждали объяснения.

Варя с недоумением и досадой посмотрела на насмешниц.

— Что тут смешного? Это глупо… всему смеяться… — проворчала она, выхватив с сердцем свою руку из-под руки Нюты.

Нюта, посмотрев на подругу и видя, что она не на шутку обиделась, сказала внушительно:

— Ты лучше ушами слушай в другой раз. Какая белая дама? Черный косматый мужик с бородой!

— А Черницкая говорила: белая, худая, как скелет, да-а-ма, — протянула Варя, недоверчиво посматривая то на одну, то на другую из подруг.

— Ври еще! — сказала Нюта, вытянув губы и выставив лицо вперед. — Дама? Много она знает! Кому, как ты думаешь, лучше знать, ей или Верочке, которую он схватил за ногу?

— Как схватил за ногу? Верочку? Мужик? — спросила с неподдельным ужасом Варя.

— Конечно Верочку! Оттого она и закричала.

— Где же он ее поймал?

— Да, Господи! Какая ты удивительная! Ты точно сейчас с неба свалилась. Конечно под кроватью!

— Это когда вы с ужина шли? Теперь? — спросила Варя, просияв.

— Ну конечно… Мы идем, а он высунул руку и как схватит Верочку… Она взглянула вниз и видит большущая голова и…

Варя залилась таким веселым и заразительным смехом, что все слышавшие его не могли не улыбнуться.

Раздалось повелительное «Ш-ш-ш!», и к Варе одновременно подскочила классная дама не ее класса и Бунина.

— Что с тобой? Что за манеры? Можно ли так громко смеяться? Да и нашла время для смеха! Стой смирно! — сказала классная дама, сделав серьезное лицо.

— Не в пору пташечка запела, как бы кошечка не съела! — прибавила от себя Бунина саркастически и, повернувшись к классу спиной, стала перед Варей.

— Это не мужик! — тотчас же сказала шепотом Варя, весело глядя на подруг. — Это я!

Она самодовольно окинула их взглядом и, уперев указательный палец себе в грудь, повторила:

— Я! Право, я!

— Выдумывай еще! — сказали несколько девочек очень тихо, но серьезно и с досадой.

— Право! Ей-Богу, я! Могу перекреститься.

Варя действительно тотчас же сделала широкий крест.

— Ш-ш-ш! Maman! — послышалось с разных сторон.

— Мадемузель! Мадемузель! — зашептали разом несколько девочек в спину пепиньерки.

— Eh bien? [90] — спросила она с досадой, повернув голову к классу.

— Солнцева говорит, что под кроватью была она.

— Солнцева все врет! Будешь ты стоять смирно? — сказала сердито Бунина и, пригнувшись, приблизила свое лицо к самому лицу Вари: — Противная девчонка, нашла время шутить! — пробормотала она и, тотчас же отвернувшись, как-то подтянулась, выпрямила спину, подала плечи назад, расширила грудь и, держа руки, сложенные одна в другую у самой талии, уставила свои выпуклые глаза на дверь.

В коридоре послышались торопливые мужские шаги, и через минуту на пороге показались помощник швейцара и сам швейцар, оба с озабоченными лицами. Первый нес обитое темно-красным бархатом широкое кресло, второй бережно держал на руках большую бархатную подушку с длинными шелковыми кистями под цвет бархата. Пройдя по зале несколько шагов, швейцар опередил своего помощника и с видом человека, понимающего важность своего дела, пошел торопливо, беспрестанно оглядываясь на своего покрасневшего от усилия товарища.