Парфетки и мовешки - Лассунская-Наркович Татьяна (книги хорошего качества .TXT) 📗
— Медам, я, ей-Богу, не понимаю, куда он мог деваться? Я его положила сверху на тетради, и вот смотрите, нет его, уж я все, все перепроверила. Господи, что же я теперь буду делать? — восклицала Липина.
— Не мог же он сам по себе исчезнуть. Естественно, его кто-нибудь взял! — озабоченно проговорила Тишевская.
— Да кто же? — спросило несколько голосов.
— Вот этого-то я и не знаю! — пожала плечами Женя.
— Зато я знаю! — насмешливо заявила Исаева.
— Кто же?
— А та, конечно, которая выходила во время пения, ту и спрашивайте.
— Медам, кто выходил? — с тревогой оглядываясь друг на друга, спрашивали малявки.
— Я не знаю.
— И я не заметила.
— Кажется, Савченко выходила, — сказал кто-то.
— Да, да, она выходила, — подхватили остальные.
— Ну вот, ее и спрашивайте, — ехидно улыбнулась Исаева, предвкушая грозящие Гане неприятности.
— А где же Савченко? — в недоумении переглядывались девочки.
— Не забралась ли она за доску? Она любит там заниматься, — сказала Женя, поспешно направляясь к классной доске.
— Савченко все объяснит, может, она наш сюрприз куда-нибудь перепрятала, — предположила Липина.
— Ах, хоть бы она нас скорее успокоила! — нервно потирая руки, воскликнула Рыкова.
— Ну что же? Почему она не идет? — все накинулись на возвратившуюся Тишевскую.
— Медам, ее нет за доской, — в смущении ответила Женя.
— Так где же она? — недоумевали остальные.
— Я, право, не знаю, — пожала плечами Тишевская.
— Странно!.. — протянула Липина.
— И ничего тут странного нет, — с язвительной гримасой вмешалась Исаева, — по-моему, дело тут нечисто. Наверное, Савченко что-нибудь да сделала с вашим рисунком, а теперь боится попадаться на глаза.
— Не может этого быть!
— Врешь ты все!
— Никогда Савченко не сделала бы такой низости, — горячо заступались седьмушки.
— По-вашему, не может, а по-моему — очень даже может. А впрочем, и сами скоро увидите, — настаивала второгодница.
— Откуда ты взяла, что это Савченко спрятала рисунок? — холодно спросила Женя.
— А вот оттуда, что я еще за пением видела, как она куда-то вышла, и тогда же следом за ней пошла, прямо почувствовала что-то недоброе. Дай, думаю, посмотрю, куда это она идет. Заглянула la bas, а ее там нет, да и до сих пор ее в классе нет, а это что-нибудь да значит, как вы думаете? — злорадно закончила она.
Малявки были ошеломлены. Никому не верилось, что Ганя могла что-нибудь сделать с рисунком, но в то же время слова Исаевой вызвали подозрение, которое усиливалось отсутствием Савченко.
— Не понесла ли она показать рисунок Малеевой? — высказала предположение Женя, и остальные с радостью за него ухватились.
В эту минуту на пороге показалась Савченко. Потеряв представление о времени, она не ожидала застать подруг уже в классе, ей казалось, что она пробыла в дортуаре всего несколько минут.
— И где ты пропадаешь?
— А мы тут без тебя волнуемся!
— Ты не брала рисунок? — обступили ее девочки.
— Рисунок? Какой рисунок? — в удивлении поглядывая на подруг, спросила Ганя.
— Ну как, какой рисунок? Понятно, один у нас рисунок! — нетерпеливо перебила ее Рыкова.
— Ничего не понимаю, — пожала плечами Ганя.
— Понимаешь, пропал наш сюрприз, мы и подумали, не ты ли его взяла? — объяснила Липина.
— Я? — в изумлении воскликнула Савченко.
— Ну да, ты! Ведь ты ушла с урока пения, и тебя все время не было в классе, ну мы и подумали, не ходила ли ты к Малеевой — показать наш сюрприз, — продолжала Липина, заметно волнуясь и стараясь не обидеть подругу возможным обвинением.
— Нет, медам, я не брала рисунка. Да и зачем бы я понесла его показывать Малеевой, когда об этом даже и разговора не было?
— Но, видишь ли, рисунок исчез, а ты выходила, — настойчиво проговорила Замайко.
— И спрашивается, где ты была и что делала? — насмешливо добавила Исаева.
— Я была в дортуаре и не заходила в класс, — гордо выпрямившись, ответила Ганя, — а что я там делала, не касается никого, кроме меня.
— Вы видите! Я так и думала, она ни за что не сознается! — обрадовалась Исаева.
— Да в чем же я должна сознаться, когда я ни в чем не виновата! — нетерпеливо воскликнула Савченко, чувствуя подступающее раздражение.
— И она еще спрашивает, ха-ха-ха! Надо же дойти до такой наглости! — взвизгнула Исайка и громко добавила: — Что же ты думаешь, машер, мы не понимаем, что ты из зависти или уж не знаю, по каким там причинам, стянула рисунок.
— Я стянула? Как ты смеешь так говорить про меня? Я, Савченко, — и вдруг воровка! Боже мой, Боже!
Ганя схватилась за голову. Все вдруг побежало и завертелось перед ее глазами. Кровь громко застучала в ее висках; она пошатнулась, громко вскрикнула и упала без чувств.
Поднялась страшная суматоха. Кто старался поднять бесчувственную подругу, кто в страхе отскочил в сторону и широко открытыми глазами смотрел на побелевшее лицо Савченко.
Струкова поспешно принялась брызгать ей в лицо водой, тут же прикрикнув на встревоженных девочек:
— Ну чего торчите? Нет чтобы в лазарет за фельдшерицей сбегать!
— Да уже Тишевская побежала, — робко сказал кто-то.
— Хоть одна умная нашлась, — ворчала старуха, тщетно стараясь привести Ганю в чувство. — И с чего бы это она? Еще припадочная, спаси Господи, окажется!.. А такая здоровенькая на вид, щеки — как яблочки наливные, а вон как вдруг побелела.
В класс поспешно вошли фельдшерица и лазаретная девушка. Они ловко подняли бесчувственное тельце Савченко и торопливо отнесли ее в лазарет.
В классе было тихо. Девочки переговаривались шепотом, точно в комнате был кто-то тяжело больной.
— Медам, Савченко не виновата, это с ней от обиды сделалось, — взволнованно промолвила Липина.
— Конечно, Ганя не могла сделать такой гадости по отношению к классу. Да она и не мстительная вовсе: если бы на кого рассердилась, с тем бы и посчиталась, а не вымещала бы на остальных, не таковская, — горячо вступилась Тишевская.
— Это правда, — соглашались девочки.
— Но все же непонятно, куда девался рисунок?… — задумчиво протянула Липина.
— Да, странно… И обидно ужасно, — шептали малявки, искоса поглядывая в сторону Стружки.
— Ну и простофили же вы, как я посмотрю, — с презрительной гримасой процедила сквозь зубы Исаева. — Им эта комедиантка очки втирает, обмороками глаза отводит, а они и рады верить!..
— Не смей так говорить о Савченко! — с неожиданным жаром вступилась Грибунова. — Рисунок можно и другой нарисовать. Завтра же, я вам обещаю, медам, еще лучше постараюсь, вот увидите! А вот честь Савченко я не позволю затрагивать, слышишь ты, злая, гадкая девчонка? — и Грибунова выступила вперед, с негодованием глядя прямо в глаза Исайке.
— Ты как это смеешь так ругаться? Вот я сейчас пойду и скажу m-lle Струковой!
— Иди, жалуйся, кому хочешь.
— И пойду, и пойду! — взвизгивала Исаева. — М-lle Струкова, это ни на что не похоже!.. Грибунова позволяет себе Бог знает какие дерзости!..
— Что? Как ты сказала? — удивилась синявка.
— Ей-Богу, дерзости… И «гадкой» ругается, и «злой»! — Исаева неожиданно всхлипнула и прижала платок к сухим глазам. — И за что они меня все травят? Прямо житья нет!..
— Ну, матушка моя, нашла из-за чего реветь. Свои люди, сочтетесь, не Бог весть, какая беда у тебя приключилась. А еще трудно верится, что ты в долгу осталась. Знаю я, какой ты перец порядочный, кого хочешь на язык подденешь!
— Что вы, m-lle Струкова? Где же мне с ними… Я одна, а они все против меня, а больше всего эта самая хваленая Савченко. Вот и сейчас из-за нее все вышло.
— Да что вышло-то? С чего вы ссоритесь?
— Да как же, m-lle Струкова, напустились все на меня за то, что я не побоялась перед всем классом эту Савченко притворюхой назвать, а разве это не правда? Ведь она нарочно из-за рисунка комедию разыграла.
— Из-за рисунка? Какого рисунка? И какую комедию?
