Муха с капризами (с илл.) - Грабовский Ян (лучшие бесплатные книги .txt) 📗
Полетел щегол домой и говорит жене: мол, так и так, завтра к нам слон обедать придёт. Щеглиха — в слезы! «Да чем я его кормить буду?!» — говорит. Щегол велел ей замолчать. «Я, — говорит, — у слона научился гостей принимать. Ты приготовь, что у тебя есть, и подавай на стол, а об остальном я сам позабочусь». Ну ладно. Наварила щеглиха червей в ореховой скорлупе. Ждёт. Пришёл слон. Смотрит на эту скорлупку и не знает, как же ему к обеду приступить. А щегол напыжился, ногу в скорлупу поставил и говорит слону: «Кушай, браток, не стесняйся!» Слон затрубил в свой хобот и пошёл домой.
С тех пор все звери смеются над щеглом. Захотел, вишь, со слоном сравняться! Понятно? — спрашивает Клёпка и добродушно на всех поглядывает.
— Откуда вы эту сказку знаете? — спрашиваю его.
А Клёпка в ответ невозмутимо:
— Да каждый ребёнок эту сказку знает там, где я по речке на пароходе ходил!
— Где же это было? — допытываюсь я.
И Клёпка называет мне какое-то место, которого в школьном атласе лучше не искать. Одно только я понял: было это где-то в дебрях Африки.
В другой раз, помню, ещё на фронте, начали ребята говорить, что, мол, неплохо бы около землянки огородик устроить. Но дело у них с места не двигалось: они всё спорили, что сажать, никак договориться не могли. Спрашиваю как-то Клёпку, как дела с огородом.
— Как с тем обезьяньим домом, — отвечает и весело смеётся.
— С каким ещё обезьяньим домом?
Клёпка усмехается и начинает:
— А это, пан поручик, была, с вашего разрешения, одна такая маленькая обезьянка. Обезьяний детёныш, можно сказать. Сидит она себе на ветке и чихает. И голова у неё болит. Чихает, чихает, а сама думает о том, что на свете всё вверх тормашками и никак не поймёшь, что к чему. Вот, к примеру, если вода внизу, искупаться в ней — милое дело. И голова не болит и не чихнёшь ни разу. А когда вода сверху падает, то приятного тут ничего нет. И чихать начинаешь, и голова болит! Понимаете, пан поручик? Скачет эта маленькая обезьянка с ветки на ветку, прячется. А дождь и не думает переставать, всё мокрей становится. Но всё на свете кончается, кончился и ливень. Пошла обезьяна гулять. Видит, черепаха тащится.
Обезьяна её и спрашивает: «Что это за вода сверху льётся?» Черепаха объясняет, что это дождь. Обезьяна говорит: «А как бы сделать, чтобы дождь этот не падал, чтобы не чихать и голова не болела?» — «Построй себе дом», — отвечает ей черепаха. А что, мол, такое дом? Ну, черепаха ей всё объяснила. Очень это обезьяне понравилось. «Ты, — говорит, — и правда мудрее всех зверей! Расскажу я своим родным о том, что от тебя услышала, и, наверно, будет у нас дом!» Попрощались они. Пошла обезьяна к своим. Рассказывает, что услышала от черепахи. Обезьяны крик подняли! Завтра же начнут дом строить! Собрались они на другой день, начали советоваться. Одна хочет дом строить тут, а вторая — там! Одна говорит — из веток, а другая — из листьев. Спорили, спорили и не заметили, как сухое время прошло и снова начал лить дождь. И снова им за шиворот заливало.
Опять они чихали. Опять у них голова болела. Как прошли дожди, отправились обезьяны гулять. И встретили черепаху. Черепаха их и спрашивает: «Ну что, есть у вас дом?»
А та обезьянка, что год назад с ней встретилась, как чихнёт! Тут черепаха сразу догадалась, что у обезьян дома так и нет. «Спорили, ссорились вы целый год, — говорит, — а работать и не начали! Будете вы ссориться ещё не год, не два, а две тысячи лет, а дома не построите! Годитесь вы, обезьяны, только скандалить, а работать не годитесь!» Сказала и пошла своей дорогой. И права она была — ведь у обезьян и доныне дома нет!
Спрашиваю у Клёпки, откуда он знает такую сказку. А Клёпка потягивает свою трубочку, вытирает усы рукой и говорит:
— Да рассказывал мне один, с которым я по Амазонке плавал.
И опять больше ничего мне от Клёпки узнать не удалось.
На мои расспросы он только махнул рукой, усмехнулся и сказал медленно:
— Да, потаскался я по белу свету… А под старость пришёл человек отдать Польше то, что она ему дала, — жизнь. Тут, на родине, хочу я кости сложить. Должен я вам, пан поручик, признаться, что мне эта бродячая жизнь здорово надоела!
Очень я любил слушать рассказы Клёпки. Он и сам любил рассказывать, лишь бы не о себе.
Большой он был любитель поговорить, что там греха таить! Я даже так думаю, что у них с котом нашла коса на камень. И не потому ли Мурлыка ходил в гости, чтобы выговориться? Ведь когда два болтуна соберутся, так всегда одному молчать приходится — второй не даст ему и рта раскрыть, верно?
Некоторое время Мурлыка не показывался в нашем доме. Я не особенно огорчался. Но Крися очень волновалась. Она решила, что или кот на нас за что-то обиделся, или же нашёл другой дом, где его лучше принимают, чем у нас.
Как-то встретил я Клёпку на рынке и спрашиваю его про Байбука.
— Улетел мой фазан неведомо куда! — говорит. — Боюсь, как бы с ним чего худого не случилось. Байбук — он ведь службу знает досконально! Случая не было, чтобы он не являлся на утреннюю поверку!..
Дёрнула меня нелёгкая передать об этом разговоре Крисе. Что тут слез было! Ужас!
С тех пор по нескольку раз в день она забегала в казарму. Обсуждали они там с Клёпкой, что могло случиться с котом.
Крися возвращалась оттуда грустная-прегрустная. Глаза у ней распухли. Нос светился, как фонарик. Она говорила, что это от насморка. А ведь жарко было, как в бане, солнце так и жгло. Видно, это был насморк имени Мурлыки…
Прошло так недели две, а может, и больше.
Однажды, когда мы с Крисей сидели на веранде, кто-то вдруг прыгнул к нам на стол. Мурлыка!
Но, прежде чем Крися успела до него дотронуться, кот что-то крикнул хриплым голосом и опять исчез. Только обрубок Мурлыкиного хвоста мелькнул у нас перед глазами, когда кот перемахнул через заросший виноградом забор.
Крися шапку в охапку — и за котом. Я за ней. Добежали до казарм. Вошли в ворота. Успели увидеть кончик котиного хвоста, мелькнувший на крыше. Спешим в кухню. И входим в тот самый момент, когда Байбук прыгает на колени Клёпки.
Ручаться не могу, но кажется мне, что старый повар тоже плохо переносил жару, и в этот день у него тоже был насморк. Как-то странно блестели его глаза. И незнакомо прозвучал его голос, когда он строго, может быть даже слишком строго, крикнул на кота:
— Где ж тебя носило, фазан?
А «фазан», встав на задние лапы, ткнул несколько раз носом Клёпку в жёсткий, небритый подбородок.
И, представьте себе, стал «смирно» и отдал честь. Так старательно, как никогда!
Клёпка покатился со смеху. Он не подал команды «кругом марш», а схватил кота и засунул его себе за пазуху, так глубоко, что только голова Мурлыки выглядывала.
«Так вот какая история…» — заговорил Мурлыка. Он так спешил всё рассказать, что у него заметно заплетался язык.
Я уже не раз говорил вам о том, как мне грустно, что не знаю я кошачьего языка.
Я ничего не понял из его рассказа. Но, видимо, Клёпка понимал больше меня. Иначе отчего бы он смеялся так весело, да ещё и кивал головой в самых неожиданных местах?
Спрашиваю Клёпку:
— Вы понимаете, о чём кот рассказывает?
— Тут и понимать нечего, — отвечает мне старик. — Всё само собой объяснится.
И объяснилось!
Кот выложил нам всю историю. Решил, что мы уже в курсе дела и пора действовать.
Он вылез из-за пазухи Клёпки, соскочил на пол. Крикнул нам:
«Прошу обо мне не беспокоиться! Через минутку вернусь!» — И куда-то пошёл.
Его не было минут пятнадцать.
Потом послышалось мяуканье. Вошёл Мурлыка. А за ним — оробевшая рыжая кошка и три крошечных, чёрных, как негритята, котёнка!