Во что бы то ни стало - Перфильева Анастасия Витальевна (читать книги без регистрации полные .TXT) 📗

— У меня их на руках сколько? — говорила Кузьминишна. — А поди ж ты, в люди вышли. Какие они люди, галчата! И в пятнадцать лет свои мозги есть, да больно кругом соблазну много. На каждом углу тарелки с радиом. Музыка в них, песни — это хорошо. А когда веру и попов ругают? Ну, попов ладно… А без веры может человек жить? Мне помирать скоро, как я туда без веры пойду? — Она подняла блестящие молодые глаза и посмотрела наверх.

— Разумеется, разумеется… — согласилась Ольга Веньяминовна. И, поймав Ленин изучающий взгляд, улыбнувшись ясно, спросила: — Я тебе еще чаю налью? С молоком или так?

— Мне так.

Ольга Веньяминовна гибким движением потянулась за сахарницей:

— На пасху, я слышала, у Пречистенских ворот во время заутрени просто что-то невероятное делалось! Пригнали грузовик, какой-то балаган, гармошка…

— Ой, мы смотреть ходили! — обрадовалась Лена. — Так интересно, смешно! Все в масках, вроде театра.

Кузьминишна строго глянула на нее и толкнула под столом ногой. Вошел Николай Николаевич. Он был в модном костюме, крахмальной рубашке. Небрежно поклонился Кузьминишне, потрепал по щеке Лену. Выпуклые его глаза смеялись.

— С приездом! — сказал он так звучно, что кошка, видно его любимица, с шумом прыгнула к нему с пианино. — Вернее, с приходом. Я буду звать тебя Аленушкой, согласна? Кстати, она похожа на васнецовскую, ты не находишь, Оленька? А вас как будто зовут Дарья?

— Меня звать Дарья Кузьминишна, — вежливо, но твердо поправила старушка.

— Ну-с, так чем же кончился ваш семейный совет?

И Николай Николаевич уселся в отодвинутое кресло рядом с Ольгой Веньяминовной и пышущим самоваром.

После этих слов Кузьминишна вся подобралась. Нет, и она не оставила бы Лену, не обговорив, что сулит ей будущее! И теперь ждала этого разговора с волнением.

— Когда Леночка будет жить здесь, надеюсь, вы тоже не забудете к нам дорогу? — подчеркнуто радушно обратилась к ней Ольга Веньяминовна.

Это понравилось старушке. С тревогой, заботой и великой любовью смотрела она на Лену.

— Приходить, пока силы есть, приду, — ответила благодарно. — И вы к нам Леночку отпускайте. Машенька, дочка моя, теперь на этом… — она запнулась, — на рабфаке учительствовать будет. Только жить где будем, еще не знаю.

— Скажи, Аленушка, — спросил вдруг Николай Николаевич, подкармливая ветчиной вскочившую на колени кошку, на что Кузьминишна посматривала с явным осуждением. — Что это за большеротая независимая особа появилась возле тебя в тот день, когда мы были в вашем так называемом институте?

— Это же Динка! Динка! Моя самая лучшая подруга! — закричала Лена, всплескивая руками, так что торчавшая из чашки ложка зазвенела, и Ольга Веньяминовна, вынув, бережно, положила ее на блюдце.

— Ого, я вижу, от одного упоминания о ней ты готова перебить у нас посуду! — засмеялся Николай Николаевич. — Но слово за тобой, Оленька.

Ольга Веньяминовна, казалось, не слышала его. Смотрела на расплескавшийся из Лениной чашки чай. А та, притихнув, смотрела в самовар, где, крошечные, отражались они все, только худенькой девушки не было: ома вышла так же незаметно, как и вошла.

— Я считаю… — будто очнувшись, сказала Ольга Веньяминовна. — Извините, вспомнила сейчас собственную молодость, вот и взгрустнулось… — Она улыбнулась одним ртом. — Летом Леночка поедет с нами на дачу. А с осени… У мужа есть связи, постараемся, минуя биржу труда, устроить ее на какое-нибудь подходящее место.

Кузьминишна молчала, думая о своем.

В людях, принимавших сейчас Лену в свою семью, был, как она надеялась, тот самый страх, пусть от прошлого, про который она говорила. А значит, было и понимание, как лучше поступить с Леной. Конечно, это было не то понимание, что у Марьи Антоновны, это Кузьминишна чувствовала безошибочно. Но, вверяя Лену нашедшимся родственникам, порядочным людям — в их порядочности она не хотела сомневаться, иначе не посоветовала бы дочери отдать девочку, — Кузьминишна тем самым доверяла и их знанию жизни. Пусть будет так, как они считают нужным.

— Дарья Кузьминишна, мне-то вы, надеюсь, по старой памяти позволите называть вас Дарьюшка? Пойдемте посмотрим Леночкину комнату! — быстро сказала Ольга Веньяминовна, вставая.

По-женски, чутьем, она угадала: сейчас лучше всего показать старушке, как они живут. Но в этом она оказалась правой лишь отчасти.

Когда Кузьминишна побывала в маленькой чистой комнате с шифоньером и узкой белой кроватью, возле которой уже стояла Ленина детдомовская корзинка; когда увидела нарядную спальню Ольги Веньяминовны, веселую кухню с кладовкой во много полок, ванную, где растапливала колонку худенькая девушка, — словом, все то, от чего давным-давно отвыкла, скитаясь в гражданку по Кубани и после хозяйничая в детдоме, но что когда-то в ее представлении составляло неотъемлемую сущность каждой «порядочной» семьи, Кузьминишна одновременно — успокоилась и насторожилась.

Давним, отошедшим уютом пахнуло на нее от этой благоустроенной квартиры. И против воли вспомнилось тяжелое в собственной жизни, связанное с таким уютом: богатый сарафан кормилицы, слезы о брошенной в деревне Машеньке, баварское пиво и страх перед «барином».

— Как видите, у нас по нынешним временам неплохо, — не без гордости подвела итог Ольга Веньяминовна, провожая Кузьминишну в переднюю. — Леночка не будет терпеть недостатка.

— В достатке ль дело? — возразила Кузьминишна. — Где его, достатка, на всех зараз напастись? Совесть была бы.

— Конечно, конечно, — неопределенно согласилась Ольга Веньяминовна.

А потом, прижав к груди русую Ленину голову, целуя ее родные соленые глаза, шепча несуразное, что шептала, когда та была ребенком, Кузьминишна распрощалась со всеми и ушла.

«Не навек, чай, расстаемся, в одном городе живем!» — твердила она про себя.

…Лена сидела в теплой, полной до краев воды ванне. За спиной гудела и грела плечи колонка, потрескивали дрова. По розовой мохнатой простыне бегали желтые полоски. Блестели на полке у зеркала какие-то флаконы, тюбики. В дверь заглянула худенькая девушка:

— Ничего не надо? Если надо, крикните.

— Иди тоже мыться! Давай вместе, я тебе спину по-тру? — позвала Лена.

Девушка покачала головой, спряталась. Вошла Ольга Веньяминовна.

— Ну как? — спросила, шурша тяжелым шелковым халатом. — Нравится? Не холодно?

— Что вы! — Лена ударила по воде губкой, мыльная пена брызнула на халат.

— А ты довольно плотненькая. — Ольга Веньяминовна оценивающе оглядела ее. — Давай оболью из душа! Знаешь, этот душевой агрегат Николай Николаевич достал чудом, через знакомого инженера.

Теплые струи защекотали Лене спину. В бане, куда они ходили с девочками каждую неделю, не было никаких душевых агрегатов. Просто все, визжа от восторга, окатывали друг друга из деревянных шаек. И полотенца там были шершавые… Набрасывая на Лену пушистую, мягкую простыню и улыбаясь, Ольга Веньяминовна говорила:

— Ты, конечно, уже совершенно забыла свою мать?.. Не сюда, не сюда, становись ногами вот на этот коврик.

— А вы? Вы помните? — Лена отшвырнула простыню, мигом натянула рубашку.

— Ах, голубчик, у твоей матери был трудный характер! Мы никогда особенно…

— Вы мне расскажете про нее?

— Право, это было так давно… Беги в постель. Ты, надеюсь, не часто хворала в детдоме?

— Нет. — Лена повернулась, ища глазами. — А пол? Тряпку где взять, я подотру.

— Нелли вытрет, она моется последней. Беги!

— Я сама…

Но Ольга Веньяминовна, сморщившись и повторив: «Беги, беги!» — подтолкнула Лену и вышла следом. В дверях ее комнаты подождала, пока та залезет в постель, помахала рукой и выключила свет.

В комнате было очень тепло. Сквозь плотные шторы не проникал уличный шум. Лена поворочалась, сбросила одеяло. Неужели тетка правда ничего не помнит о матери?

В квартире стало тихо. Ольга Веньяминовна, наверное, тоже легла в своей спальне, Николай Николаевич — в кабинете (интересно, что за кабинет?), Нелли еще неизвестно где. Кто она, эта Нелли? Домработница? Родственница? Имя какое-то игрушечное…