Во что бы то ни стало - Перфильева Анастасия Витальевна (читать книги без регистрации полные .TXT) 📗
— Радиовещанию принадлежит будущее, — сказала Дина, болтая ногой и попихивая Лену — та боялась упасть и жалась к ней.
— Песню бы лучше какую передали! — отозвался Васька.
Алешка молча швырнул в воду ветку сирени, она поплыла, белея.
— Тебе романсик? Или хорик? — тотчас вцепилась Дина.
— Можно и романсик. Про луну, например.
— Мещанство! — фыркнула Динка.
— Много ты понимаешь, что такое мещанство! — Когда Васька сердился, он сразу начинал плеваться.
— Мещанство есть трясина и узкий процесс определенного слоя общества, — невозмутимо отчеканила Дина.
— Вызубрила!
— Почти по Марксу и Энгельсу, можешь проверить.
Лена не вступала в их вечные стычки. Искоса, незаметно следила за Алешкой. Фонарь освещал сбоку его худое мальчишеское лицо, пушок над верхней губой, скулу, и Лена впервые увидела, что ресницы у него длинные, загнутые, как у девочки, и светятся, будто по ним мазнули чем-то блестящим. Лена опустила глаза: почувствовала — Алешка тоже быстро взглянул на нее.
Пока они шли к реке, произошло два события.
Первое. Васька с Диной, как всегда споря о высоких материях, уже дошли до памятника Гоголю и вдруг, точно сговорившись, пропали за темными липами бульвара. Лене пришлось идти рядом с Алешкой. Он молчал как убитый. Когда же отмахали полбульвара, сказал непонятно кому, но, вероятно, все же Лене:
— Мне с тобой поговорить надо, знаешь.
— Говори! — удивилась она. Захолонуло сердце, пришлось вцепиться ногтями в ладонь.
— В общем, ты, конечно, знаешь Ваську… — Алешка подозрительно закашлял и отвернулся совсем.
— Федосеева? — еще больше удивилась Лена.
— В общем, он поручил мне передать тебе… В общем, Васька мне друг.
Лене стало ужасно смешно.
— Что это ты «в общем» да «в общем»? — радостно спросила она.
Алешка потупился, и минут пять они шагали молча. Сзади, еще далеко, послышались громкие голоса Дины и Васьки.
— Он поручил мне сказать тебе, — решительно выпалил Алешка, поворачиваясь к Лене, но глядя ей не в глаза, а куда-то на лоб, — те стихи в тумбочке, и в парте, и вообще… писал тебе он. Да.
— Он? — разочарованно протянула Лена. И, помолчав, прибавила, как виноватая: — А на яблоне… тоже он?
— И на яблоне.
— Там же было совершенно ничего не понять!
— Не понять? Ну и пусть. Только ты должна дать мне слово, в общем, обещать, что про это никогда и никому…
— Никогда. И никому. — Лена, даже если бы захотела, не могла отвести глаз от Алешкиного лица, такое оно было упрямое и нежное.
— А если тебя когда-нибудь кто-нибудь в жизни обидит, ты мне только дай знать, поняла?
Последние слова Алешка проговорил так быстро и горячо, что Лена, по детской нелепой привычке, приоткрыла рот. Правда, сразу догадалась, закрыла и пошла вперед торопливо, склонив набок голову, с самым подобающим видом. Как-никак это было хоть и косвенное, но объяснение в любви!
Теперь, сидя на набережной рядом с Диной, Лена исподтишка разглядывала Алешку, в двадцатый раз спрашивая себя, не наврал ли он там, на бульваре, и если наврал, то зачем. А потом быстро взглядывала на Ваську, громоздкого, с вылезавшими из рукавов руками и заросшим щетиной лицом. Если стишки писал правда он, — значит, настоящий артист, ни разочка даже не взглянул на нее!
Второе событие касалось Дины.
Они уже пересекали площадь перед сквером. Проворный мальчишка-газетчик, с холщовой сумкой через плечо, пронесся мимо, крича:
— А вот кому «Вечерочка»! Последние новости, рабочий Берлин на демонстрации!.. — И вдруг, обернувшись, скорчив рожу, завопил: — Тили-тили-теста, жених и невеста!.. — показывая пальцем на Дину с Алешкой, шедших впереди.
Дина побагровела. Пустилась вслед за мальчишкой, как дикая кошка. Тот увернулся, исчез среди прохожих. Алешка с Васей насилу догнали Дину. Она пошла уже рядом с Васей, а на Алешку смотрела, как на врага. Когда же спустились к Москве-реке и Васька ни к селу ни к городу брякнул: «Слабо кому-нибудь искупаться?» — она, ни слова не говоря, помчалась по широким ступеням к воде. Лена завизжала. Алешка в два прыжка нагнал Дину, схватил за руку.
— Тоже думаешь, мне слабо? — с вызовом крикнула она.
И Лена совершенно отчетливо увидела, что в глазах у нее стоят слезы.
Конечно, это была ерунда. Но Лена успела заметить в лице подруги и другое: то, что Динка яростно высмеивала в девчонках, называя «распускать миндальное масло». А это что-нибудь да значило…
— Ленка, ты спишь или нет?
Она испуганно подняла голову. Дина, Алешка и Вася стояли сзади и дружно гоготали. Пока она размышляла, Васька всю ее посыпал песком — плечи, платье, колени…
— Ой! — Лена спрыгнула, отряхнулась. — Вы что?
— Пошли до Крымского моста?
— Пошли!
— Давайте споем? «Те, кто силен не словами, а делом…» Или лучше…
— Нет, я сейчас скажу вам стихи. — Васька ехидно посмотрел на Алешку, потряс в воздухе пятерней. — Слушайте. Восхищайтесь.
Нараспев, подвывая, он прочел строфу. Стихи понравились, запомнились сразу. И четверо зашагали по набережной с бессмысленно счастливыми, на зависть прохожим, лицами, громко, во весь голос горланя:
Кузьминишна поправила на плечах шаль и подняла руку к звонку.
Лена умоляюще посмотрела на нее. Заморгала и опустила корзинку с детдомовскими вещами — Марья Антоновна настояла, чтобы белье и лучшие платья она взяла с собой. Перед глазами все еще были сгрудившиеся в окнах, махавшие руками девочки, Динка, мальчишки… Марья Антоновна не хотела, чтобы родственники приезжали за Леной в детдом: зачем бередить зажившие раны у остальных воспитанников? И Кузьминишна сама взялась отвести ее к тетке.
— Ну, ну, не навек, чай, расстаемся, — сказала она непослушными губами и надавила звонок.
За дверью прошелестели шаги, она распахнулась. Кто-то подхватил Ленину корзинку, снимал с Кузьминишны шаль… Душистые руки обняли, повели по коридору с навощенным полом.
— Не бойся, голубчик, тебя никто, никто здесь не обидит!
Голос был ласковый, тоже душистый, и Лена обмякла. Ткнулась во что-то батистовое, близко просияла нарядная брошь, и пришлось зажмуриться: их ввели в светлую, хорошо обставленную комнату. Блестело высокое трюмо, раскинула острые листья пальма в зеленой кадушке.
В комнате никого не было. Только пушистая ангорская кошка спрыгнула с пианино, подошла и потерлась о Ленины ноги.
Немного спустя они уже сидели за круглым столом с белоснежной скатертью, Ольга Веньяминовна, Кузьминишна, Лена, а у двери стояла незаметно вошедшая худенькая, как подросток, девушка со смышленым лицом и узкими глазами. Кузьминишна, румяная от бьющего через тюлевые шторы солнца и горячего чая, держа дымившееся блюдце, говорила:
— Потому что сейчас у людей страха мало. Очень в себе уверенные, все знают! А жизнь пошла новая, разве в ней сразу разберешься? Я вон на старости лет и то курсы неграмотности посещаю. К примеру, женщин учат — равноправие. Равноправие равноправием, а того забывать нельзя, что у каждой свой стыд есть…
Ольга Веньяминовна и худенькая девушка слушали ее. Первая — с безмятежно-уверенным взглядом, вторая — робко-сочувственно. А Лена незаметно рассматривала ту, у которой теперь жить.
Ольга Веньяминовна была пышнотелая, крупная. Белые руки с длинными розовыми ногтями свободно лежали на крахмальной салфетке (такую же, горбом, салфетку у своей тарелки Лена, чтобы не испачкать, сдвинула в сторону и увидела: тетка тотчас же, небрежно скомкав свою, вытерла ею губы). Лицо у Ольги Веньяминовны было свежее, карие непроницаемые глаза, властный рот, умело уложенные волосы. Вся она была сытая, холеная, домашняя, так не похожая на занятых, торопливых воспитательниц!