Девочка Прасковья - Лимонов Анатолий Иванович (лучшие книги .TXT) 📗
священник — тоже весь в бело-золотых слепящих одеяниях. От него струился
сказочный свет. Рядом с нами стояли и держали над нашими головами венцы Георгий
Победоносец и прекрасная Параскева-Пятница. Я взял Пашку за руку и тихо шепнул
ей на ухо:
— Паш, прости меня, я
тебя обижал: и в башне, и на пароме, и на болоте… Подсмеивался над тобой и
над верой православной и… даже подсматривал за тобой там на острове, когда мы
купались…
Она улыбнулась и тоже
шепнула:
— А ведь ты мне тоже
сначала не понравился: такой грубый, самодовольный, наглый, гордый, надменный… Вот я и толкнула тебя тогда на лестнице…
И мы тихо рассмеялись.
Священник строго взглянул на нас и громко произнес: — Венчается раб Божий
Георгий рабе Божией Параскеве…
Я вздрогнул и проснулся.
— Проснулся? — спросила
Пашка, увидев, что я открыл глаза.
Я не ответил. Сон —
такой быстрый и странный — был у меня на уме. «Хм, к чему бы это?» — подумал я, поднимаясь.
— Давай за стол! Будем
ужинать! Уже все готово, — предложила Пятница.
Мне захотелось
рассказать сон девчонке, но постыдился. Я плюхнулся на лавку и пошутил: — А где моя большая
ложка?
Пашка усмехнулась и
действительно дала мне довольно увесистую деревянную ложку с замысловатой
росписью.
О-о-о! Какой это был
ужин! Рассыпчатая ноздреватая каша, поджаристые оладушки, сладкий ароматный
компот! Когда мы так ели в последний раз?
По-моему, дней
двенадцать тому назад в столовке какого-то поселка лесозаготовителей. Помню, тетя Клава тогда сказала еще: «Блинчики-то у них подгорели и кислят малость!» И
верно! Эх, поучились бы те повара стряпать у моей Пятницы! Вот уж классно все
приготовила! Я, забыв о своем животе, так навалился на еду, что Пашка, поглядывая на меня, то и дело улыбалась. А я только чмокал и мычал в ответ.
— Ну, как у тебя живот?
— поинтересовалась девчонка, когда я разделался с кашкой.
— Твое зелье — супер!
Представляешь, как рукой сняло! Ничего не чувствую. Аппетит вот, пожалуй, только утроился…
— Но ты смотри, особо не
переусердствуй. Постепенно надо… — усмехнулась Пашка.
— Ничего, этого мне не
много… Думаю, все пойдет только на пользу… Разве такая… вкуснятина
навредит?! — кое-как проговорил я, зажевывая увесистый оладушек. — Помнишь, нас
так кормили в поселке у лесорубов? Только у них там жрачка-то вышла гораздо
хуже твоей… Ты — супер! Бабушка учила?
— И бабушка, и мама да и
сама интересуюсь… — отозвалась девчонка, и щеки ее зарумянились от моих
комплиментов.
— Эх, не зря я за тобой
прыгнул с парома! А то бы сейчас давился тостами с джемом и никогда бы такой
вкусноты не попробовал! — мне хотелось говорить этой девчонке побольше добрых
слов. — Представить даже не могу, окажись на твоем месте, ну, скажем, Лизка
Фомкина, давно бы уже с голоду померли! Она только перышки чистить и умеет. А
сведи меня судьба с тем очкариком-следопытом? Пришлось бы хлебать супчик с
паучиными
ножками… — я болтал и болтал, глотая ароматный компот и горячие оладушки, а
Прасковья глядела на меня, держа кружку обеими руками, тихо посмеивалась, а в
глазах ее горели какие-то ослепительно яркие фиолетовые звездочки…
После ужина я ощутил себя
вполне здоровым. Только в животе была тяжесть, но на сей раз весьма приятная. Я
помог Паше убрать со стола и помыть посуду. Мы навели в избушке порядок, а
потом Пятница предложила мне разуться и дать ногам отдохнуть.
Она осмотрела рану на
пальце, промыла ее теплой водой и обработала йодом и зеленкой. Сначала сильно
защипало, но Пашка подула, и все прошло. Фея, да и только!
— Хорошо, что не
загноилась! — сказала девчонка, засовывая окровавленную обмотку в печь.
Потом стала класть на
рану настоящий стерильный бинт.
— Теперь все быстро
заживет! — говорила она, и я в этом уже не сомневался.
— Жаль, «ночнушку»
подпортили! — вздохнул я.
— Ерунда. Она была мне
несколько длинновата. Мамка покупала на вырост…
Мои портянки Пашка тоже
закинула в «буржуйку». Сделала новые обмотки из куска брезента, обнаруженного
ею в сундуке, точнее, это были останки от старого охотничьего рюкзака.
Обуваться я пока не стал, так как мы решили, что пора уже ложиться спать, чтобы
сэкономить и силы, и время для завтрашнего решительного броска к горам. Дождь
не утихал: мелкий, нудный, обложной… Да, я совсем забыл, был в избушке еще
один важный предмет: под потолком висела керосиновая лампа, и в ней еще имелось
немало горючего! Вот, когда стемнело, мы и зажгли это светило прежних
цивилизаций.
Пододвинули к лежанке лавки, разложили сено, постелили на него медвежью шкуру, а под одеяло приспособили ветхую шубейку. Впервые за многие дни мы решили лечь
без верхней одежды! Так как в избушке было жарко, то я разделся до плавок, а
Пашка осталась в «ночнушке», даже свои грязно-белые носочки она постирала и
повесила сушиться у печи. Перед сном Пятница заставила меня выпить еще одну
кружку зелья «для закрепления лечения». И я не мог ей отказать, вспомнив, как
намучился от своей болезни за день. Полюбовавшись на мою гримасу, девчонка тихо
прыснула и, запрыгнув на лежанку, закатилась к стенке. Я загасил лампу, запер
покрепче дверь на лом, крючок и вертушку да еще и лопату подставил. Лишь после
этого тоже отправился на нашу походную кровать.
«Вот и наше брачное
ложе! — усмехнулся я про себя, вспомнив сон. — Пашка — моя невеста!» Скажи
кто-нибудь мне об этом еще неделю назад, я бы его, пусть это был хоть даже сам
Фомка-качок, спустил бы с башни, скинул с парома или засунул с головой в
болото! В лучшем случае только рассмеялся бы в лицо! Но теперь я даже был рад, что нас повенчали, хоть и во сне! Зато какие у нас были свидетели!
Где-то под лежанкой
печально запел сверчок. По окошку тоскливо барабанил дождик. В печурке сонно
потрескивали догорающие дровишки. Во мраке мелькали сине-алые огоньки буржуйки.
Они отражались и на стенке, и на потолке… О такой романтике, что я испытал за
эти пять дней, я никогда даже и не мечтал. Ночь в пещере, ночь в шалаше на
болоте, ночь у костра на лесной поляне, ночь во чреве гнилой сосны и теперь вот
ночь на охотничьей заимке на краю берендеева царства! Да еще в компании с такой
странной и такой прекрасной девчонкой по имени Прасковья! А ведь я за свои
четырнадцать лет ни разу не встречал девочек с таким имечком! И думал, что это
просто седая старина или изобретение группы «Ума2рман». А вот, поди ж ты, все
стало реальным! В тот вечер, ребята, я впервые почувствовал какую-то щемящую
тоску от мысли о том, как же я буду расставаться с Пашкой, когда кончится этот
наш новый таежный тур? А в том, что произойдет это уже совсем скоро, я не
сомневался. И теперь вместе с радостью возвращения домой начал испытывать и
боль от возможной разлуки с девчонкой, с которой провел эти пять просто
незабываемых дней. Жизнь моя ломалась изнутри и снаружи: корчилась, сопротивлялась, цеплялась за прошлое, однако Прасковья разрушила ее. Я понимал, что теперь не смогу уже жить так, как прежде, что-то во мне надломилось, что-то
произошло, что-то открылось, а что — я еще толком не осознавал, но чувствовал, что все теперь будет несколько иначе. Близость этой девчонки наполняла меня
какой-то неведомой энергией, заставляла по-другому глядеть на все мои привычки
и мнения. Наверное, это была ломка моей грешной души? Мы с Пашкой были ведь
такие разные, как плюс и минус. Она была бедна — я жил в достатке, я был модник
— она скромница-простушка, я сильный — она слабая, я обжора — она постница, я
