Пуговица, или серебряные часы с ключиком - Вельм Альфред (библиотека книг бесплатно без регистрации TXT) 📗
Время от времени сзади раздается крик: «Стойте, стойте, Комарек!» Тогда они делают привал, поджидают фрау Пувалевски, то и дело отстающую. Мальчик сразу замечает, что дед рассматривает его, и тут же прикидывается, будто тоже очень недоволен фрау Пувалевски, и, как все, начинает ругать ее.
Очень мальчишке нравится, как попискивают колесики тележки. Сразу же за ним идет фрау Сагорайт, потом фрау Кирш. В самом конце обоза плетется толстуха Пувалевски с детьми.
Нет, этот дед! Этот старый Комарек! Должно быть, все на свете он знает, все пути-дороги, все умеет! Наткнутся они на проволочную изгородь, огораживающую выгон, — колесики, будто испуганные, умолкнут, а он уж, расстегнув телогрейку, достает из бездонного кармана куртки громадные ножницы и режет проволоку. Не пройдет и двух минут — и путь свободен.
— Как тебя зовут-то? — спрашивает фрау Сагорайт.
— Генрих, — отвечает мальчик. — Генрих Хаберман.
Около полудня они добрались до большой деревни, раскинувшейся у подножия холма. Перед домами стояли большие фуры, и люди впопыхах вытаскивали мебель из домов.
— Где они?
— Где, скажите ради бога!
— Русские танки где?
Скоро выяснилось, что жители с минуты на минуту ждали появления русских танков.
— Тихо! — крикнул Комарек.
Все прислушались.
Членами маленького обоза овладела нерешительность. Они стояли и смотрели, как люди вытаскивают мебель из домов. Потом вновь тронулись в путь. Слышно было, как кто-то ругает фрау Пувалевски. Опершись о свою тележку, она кричала, что шагу не в силах больше сделать. А фрау Сагорайт ей в ответ:
— Мужества вам не хватает. Раскисли совсем!
Никто не слышал самолета, вынырнувшего из-за холмов. Он летел метрах в двадцати над землей — и прямо на них.
Все будто окаменели. Старый Комарек сделал несколько шагов навстречу самолету, а Генрих крикнул:
— Воздух! Ложись!
Люди бестолково сновали по заснеженной пашне. Самолет быстро приближался.
— Ложись! — все кричал мальчишка.
Крик его походил на крик вспугнутой птицы. В конце концов люди все же бросились в снег, и самолет с оглушительным треском пролетел над ними.
Генрих почувствовал, как дрожит земля, и вдруг страшно испугался: а что, если бомба упадет прямо на него? Все было только что так хорошо!..
Прижимаясь к холодному снегу, он чуть повернул голову и посмотрел вслед самолету. Разглядел он и тонкое шасси и даже заметил, как вздрагивали крылья…
— Дедушка Комарек! — закричал он вдруг. — Дедушка Комарек! — И, приподнявшись, показал на черный крест на крыле самолета. — Дедушка Комарек, это «Физелер-Шторх»!
Люди, боязливо приподняв голову, смотрели вслед улетавшему над сосняком самолету. Одновременно все увидели фрау Пувалевски. Она стояла, скрестив руки на груди, похожая на каменное изваяние, и громко смеялась.
— Дедушка Комарек, это был самолет «Люфтваффе», — сказал мальчик.
Старик, ничего не говоря, смахивал снег.
Все злились на фрау Пувалевски: почему это она не бросилась в снег, как все?!
— Он летел прямо с передовой, — сказала фрау Сагорайт.
— Прямо с фронта летел, — заметил мальчик.
Все заговорили разом, никто никого не слушал, и всем хотелось, чтобы только что пролетевший над ними самолет был какой-то необыкновенный.
— Вполне возможно, — говорила фрау Сагорайт, — что этот самолет германских военно-воздушных сил только что участвовал в воздушном бою с неприятелем.
— Там сейчас наверняка воздушный бой был, — добавил мальчик, хотя он и знал: над ними пролетел самолет-разведчик «Физелер-Шторх», самый тихоходный самолет в мире.
— И вполне возможно, — продолжала фрау Сагорайт, — что этот германский самолет только что сбил вражеский самолет в воздушном бою.
Фрау Пувалевски все так же стояла, скрестив руки на груди, и улыбалась.
Генрих сразу загорелся:
— Держу пари, он только что сбил вражеский самолет.
Старый Комарек стоял и смотрел на них, как будто он в мыслях был далеко-далеко. При этом он не спускал глаз с мальчишки и думал: «Хаберман? Фамилия тебе знакома. Где-то ты ее слышал, но, может быть, и ошибаешься. Сейчас кого хочешь встретить можно — весь народ в движение пришел».
Он решил ни о чем не расспрашивать мальчонку. «Нет тебе никакого дела до него! — говорил он себе. — Покуда ты о нем ничего не знаешь, он тебе чужой».
А мальчишка горячо что-то объяснял. Он был такой же грязный, как все, однако лицо его выделялось тонкостью черт, и это как-то но вязалось с его решительными жестами.
Фрау Сагорайт кричала:
— Немедленно возьмите свои слова обратно, фрау Пувалевски!
Однако толстая женщина и не намеревалась брать ничего обратно. Спор разгорался.
Возможно, что никто и слова бы не сказал и все впряглись бы в свои тележки и потащились дальше, если бы не эта фрау Пувалевски!
И все это время человек, проживший всю жизнь в одиночестве и ни минуты не испытавший скуки, думал: «Семь березок растут там. Стоят и ждут весны». Или: «Ветер переменился на норд-ост». Вообще о ветре он думал много.
Много думал он и об Илавском озере. Да и об озере Хайлигелиндер. За свою долгую жизнь он, пожалуй, побывал на всех Мазурских озерах. Но любил он Илаву. Засматривался там на цаплю, как она, тяжело взмахивая крыльями, летела над водой. Любил он и можжевеловую духоту соснового леса. Двадцать шесть лет старик прожил в лесах, бродил по лесным тропам, рыбачил то на одном, то на другом озере. Однако ближе к зиме всякий раз возвращался в свою лачугу в Дубровке, там он чувствовал себя дома… «Стоят там семь березок, — думал он, — стоят и ждут весеннего ветерка».
Что-то было нереальное в той нелепой жизни, какою он жил сейчас.
Снова он подумал о приставшем к ним мальчике. Да, фамилия «Хаберман» ему знакома, где-то он слышал ее. Всю дорогу старика мучило, что он никак не мог вспомнить, где и когда.
Порой они останавливаются и слушают, как за лесом рычит война, как она переваливается с боку на бок или вдруг вздыбится! По вечерам они не могут оторвать глаза от зарева над горизонтом. Война шагает следом за ними. Сегодня она там, где они проходили вчера…
Мальчик говорит:
— Мы правда победим, фрау Сагорайт? Правда мы победим?
Фрау Сагорайт отвечает, что победим непременно.
Привал. Старик достает из мешка брусок сала и отрезает себе кусок. Наколов его на кончик ножа, сует в рот. Все это уже хорошо знакомо Генриху, и, когда они снова в пути, он следит, как старый Комарек обстоятельно жует сало.
Ворон сидит на ольхе. Сидит и смотрит сверху на бредущих мимо людей.
Каждый вечер Комарек, нацепив на нос очки, вынимает из кармана куртки кожаный мешочек и медленно развязывает его. Большими пальцами он разбирает тряпочку, в которую что-то завернуто. В конце концов появляется что-то очень похожее на карманные часы… Но в то же время они гораздо меньше обычных карманных часов и из чистого серебра, как издали определяет Генрих. На крышке — затейливый узор: тонюсенькие веточки и бутончики роз. И еще — в эту же тряпочку, оказывается, завернут ключик. С необычайной нежностью старый Комарек рассматривает часы, берет ключик и осторожно заводит их. Потом так же обстоятельно снова заворачивает в тряпицу и прячет в кожаный мешочек. Только после этого он снимает очки.
Сидя рядом, Генрих внимательно следит за всеми движениями деда, а так как эти движения всегда одни и те же, они кажутся ему исполненными особого достоинства и спокойствия.
Мальчик встает и подходит к своему чемодану. Нагнувшись, он вынимает дамскую сумочку. Погремев ее содержимым, он снова прячет сумочку в фанерный чемодан, а затем опять садится рядом с дедушкой.
«И что это он ищет без конца в чемодане? — спрашивает себя Комарек. — И как эта дамская сумочка попала к мальчишке?»
Однажды Генрих, намереваясь принести Комареку горячей воды, взял его кружку. Старик остановил его, сказав: «Оставь!» Тогда мальчик сел и поставил кружку на ступеньку крыльца…
