Земля Мишки Дёмина. Крайняя точка (Повести) - Глущенко Валентин Федорович (читать книги онлайн бесплатно полностью TXT) 📗
Мишка резко поднялся с крылечка.
— По нашему будет, а не по его! Не захочет понять — научим!
Мишка подумал о дяде Савве, о братьях Масловых, о многих людях, кто трудится, не жалея сил.
На поселок Апрельский наплывали синие сумерки. В небе вспыхивали золотые светляки звезд. Они зажигались над заснеженными увалами, над хребтами, над тайгой. И, подобно звездочке, в Мишке засветилась гордость за то, что он живет на этой земле, где начато большое дело, что он пойдет своим путем, прямым и правильным.
— Ладно. Старое не поминать! Пойдем лучше в шахматы сыграем, — предложил Мишка.
Мать приветливо встретила Семена. Мишкины сестренки подбежали к нему, затормошили:
— Семен, Семен! Пошто долго не приходил? А мы мамке убираться помогали. Пол скребли. Послезавтра наш праздник, Восьмое марта! Мы с мамкой чистоту наводили. Потом вымылись с мылом. Погляди, каки белы руки! — кричали они наперебой.
В доме Деминых царила праздничная чистота. Нигде ни пылинки.
Где-то в кладовой лежат налимы, закопанные Мишкой в снег по совету дедушки Пантелея, большеголовые, замороженные, твердые, как кость. Через день Мишка, чуть свет, откопает их и преподнесет матери.
А пока Мишка и Семен, как прежде, в добрые времена, разулись у порога, повесили на крючки ватники и шапки, босиком прошли в горницу. Было тепло и уютно и пахло чем-то неуловимым, как может пахнуть только в родном доме.
КРАЙНЯЯ ТОЧКА
«Подозрительная» личность
Колька собирался обедать. Он включил электрическую плитку, поставил на нее кастрюльку с борщом. Вынул из шкафчика тарелку и ложку, нарезал хлеб…
Отец и мать уехали в город. Он домовничал.
Но едва ложка опустилась в борщ, в наружную дверь постучали. Стучали тихо, деликатно, надо полагать — косточками пальцев. Кто же это мог быть? Знакомые родителей и Колькины приятели пользовались звонком.
Тихий стук повторился.
— Подождите минутку! Сейчас открою…
Но Колькина рука замерла, чуть он приоткрыл дверь. От спины к пяткам поползла холодная струйка страха. Мгновенно вспомнился рассказ Славки Патрушева о грабителе, который под видом старухи нищенки ходил по Опалихе, разузнавал — есть ли кто-нибудь дома, а потом очищал квартиры. Колька тогда посмеялся над приятелем. Теперь ему было не до смеха.
На крыльце стоял очень странный старик. Бродяга не бродяга… В черной грубой рубахе, в зимней шапке, отороченной рыжим, основательно вытершимся мехом (летом — и в зимней шапке!). За плечами у старика двуствольное ружье, сбоку из кожаных ножен торчит темная от времени деревянная ручка охотничьего ножа. На правом плече холщовая котомка, через левую руку перекинут брезентовый плащ.
Обувь у незнакомца тоже необычная: грубо сшитые кожаные обутки, от которых, наподобие чулок, тянутся вверх брезентовые голенища, перехваченные у щиколоток и ниже колен узкими ремешками. В довершение всего старик обладал громадным ростом и саженными сутулыми плечами.
«Страшилище!..»
Но вслух, вежливо и с достоинством, Колька спросил:
— Вам кого, товарищ?
— Матвей Данилыч Нестеров здесь живет?
— Здесь. Только его сейчас нет дома. Зайдите попозже.
Так и есть! Напрасно Колька смеялся над Славкой…
Старик не уходил и как-то странно смотрел на мальчика. Нищие так не смотрят.
В прищуренных карих глазах сначала отразилось удивление, потом восторженность. Они так и впились в Кольку, словно прощупывая его сквозь щель, и вдруг наполнились озорством.
— Ну-ка, ну-ка! Поблазнилось мне, что ли? Данила Митрофаныч собственной персоной! Восстал из земли в молодом образе! И Данила и Виктор!
Длинная рука со звериным проворством подцепила Кольку за плечо и молниеносно выхватила из сеней, только крякнула дверь.
Старик, будто куклу, вертел Кольку в темных, узловатых ручищах, цепких, как кузнечные клещи.
— Простите, но вы ошиблись… — лепетал мальчик, не зная, что предпринять. Оставалось одно — упереться старику в грудь кулаками и звать на помощь. Колька так бы и поступил, если бы не великая радость и умиление неизвестного.
— Ого-го-го, так вот и ошибся! Пусть другие ошибаются. Данила ты вылитый! Да и я не чужой. Дедушкой тебе прихожусь.
По морщинистым щекам покатились крупные, как горох, светлые слезы. Старик выпустил Кольку из объятий, неуклюже тряхнул его руку, приветствуя. Не удовлетворившись рукопожатием, старик притиснул Колькины губы к своим и больно кольнул жесткими, щетинистыми усами.
— Значит, вы мой дедушка? — спросил растерянно Колька.
— Ну да, ну да… Ты-то, верно, подумал… — Старик не договорил. Все было ясно и так.
Правда, вел себя незнакомец непонятно и одежда у него была такая, словно он специально вырядился под героя какой-нибудь приключенческой книжки, но как будто ничего плохого не замышлял. И это совсем ободрило мальчика.
— Вы, дедушка, не спешите? Папа и мама скоро придут.
— Ничего, не на пожар, подождем, — умиротворенно проговорил старик. — Нашли друг друга — встретимся. Матвей-то вовсе про меня забыл. Потеряли друг друга из виду. И вдруг получаю письмо: «Здравствуй, дядя… В родное село председателем еду…» Эвон как!
— Так вы дедушка Филимон! — вскрикнул Колька, опешив.
Отец не раз рассказывал про своего дядю, Филимона Митрофановича, который жил где-то в тайге и которого надо было разыскать и написать ему. От страха все это вылетело у Кольки из головы.
— Само собой, дедушка я твой двоюродный, Филимон, значит, — ласково улыбнулся старик.
Колька всячески старался теперь сгладить неловкость встречи:
— Вы, дедушка, входите в дом. Что же стоять на улице?
Филимон Митрофанович отыскал в сенцах крюки, повесил ружье, дождевик, котомку.
— Вещи лучше в сенях не оставлять. Давайте я помогу внести. Ружье можно поставить в моей комнате, — суетился Колька.
— Сойдет и здесь, не пропадут, чести много в избу тащить…
Дедушка вошел в кухню, снял шапку, присел на краешек стула, услужливо подставленного внуком.
А Колька уже полностью вошел в роль гостеприимного хозяина:
— Дедушка Филимон, вы есть хотите? Давайте я вас покормлю. Борщ, гречневая каша. Вы кашу любите?
— Пошто кашу не ись? Каша — еда добрая, побольше бы.
Покуда Колька возился с плиткой и кастрюлями, дедушка Филимон принес из сеней котомку, достал большой берестяной туес, буханку серого, испеченного на поду хлеба.
— Зачем? Не надо! Хлеба я купил. Если обедом не наедимся, чай поставлю, — запротестовал Колька.
— Чай само собой. Без чая обед не в обед. Харюзков солененьких хорошо для аппетиту. Сам ловил, сам солил. Деревенского хлеба тоже не грех отведать, бабушка Авдотья пекла.
Деревенский хлеб Колька едал, а вот соленых хариусов сроду не пробовал, хотя слыхал от местных рыбаков, что с ними никакая селедка не сравнится, — конечно, кто понимает толк.
— А вы издалека? — поинтересовался Колька.
— Не то чтобы издалека. Но и не из ближних. Верст сто с хвостиком отмахать надо. Про Бобылиху, может, слыхал? Есть деревня такая. Твоему папаше сначала поручили колхоз имени Ильича. А потом перерешили и две остатние деревни, Исаевку и Бобылиху, заодно присоединили. Сильному коню — и кладь потяжелее… Повидаться-то с Матвеем мне не довелось. Приехал он к нам, а я на рыбалку уплыл.
Бобылиха! У Кольки даже перехватило дыхание. Бобылиха!
Славка Патрушев при первом их знакомстве — он тогда бредил путешествиями — показывал карту района и сообщал о своем предположительном маршруте. Особенно он напирал на Бобылиху. Славка тыкал пальцем в змеящуюся линию штрихов: «Дороги туда нет. Охотничья тропа! А дальше — фью, — присвистывал он. — В реках хариусу тесно, зверь непуганый…»
Колька впился горящими глазами в дедушку:
— У вас, говорят, хариуса много?
