О чём шепчут колосья - Борин Константин Александрович (лучшие бесплатные книги TXT) 📗
Когда я ходил в школу, в нашей глухой деревушке не было пионерского отряда. Он был создан позже, когда я уже повзрослел.
Пионер — это человек, идущий впереди, прокладывающий в жизни новые пути-дороги. Как много значит для меня это слово! А почётный пионер — особенно. Это признание твоих скромных заслуг перед детворой.
Безграничное детское доверие глубоко тронуло и взволновало меня. Пионерский значок я храню вместе с орденами и медалями. Он мне так же дорог, как и награды, полученные за труд и за боевые дела…
Не успел уйти Верин, как в дом пожаловал Максим Безверхий с ребятами. Выложил все шкуринские новости. Из «Ростсельмаша» прибыли два новых комбайна. Одну машину намечено дать ему, другую — мне.
— А кто на «Коммунаре» будет работать?
— Твоего «Коммунара» передают Клаве Вороной. Она снова на курсы собирается. К весне вернётся. У нас теперь будет своя Анка-комбайнёрка, сказал Безверхий. Из моего рассказа он уже знал, что на заседании в ЦК выступала Анна Кофанова.
До полуночи двери нашего дома не закрывались. Люди шли и шли — каждому хотелось послушать, как принимала нас Москва и москвичи.
БЕРЁМ В СОЮЗНИКИ ТОВАРИЩА ДОГАДКУ
Когда Владимир Петрович узнал, что Лида хочет работать на комбайне, он сказал:
— По Клавиному следу? Хорошо! Но сначала советую на прицепах потрудиться. С осени при эмтээс откроются курсы по подготовке штурвальных. Подавайте заявление. А когда Вороная вернётся, мы женскую бригаду создадим. Пускай женщины с мужчинами соревнуются.
Весной Вороная получила комбайн. А её место занял Федя Афанасьев. Он работал штурвальным на полях соседнего колхоза и был «списан» со степного корабля по требованию председателя артели. Меня он предупреждал: «Не в меру горяч, на всё критику наводит. Работящий, но неуживчивый… Намаешься с ним, Костя».
Поработал я с Афанасьевым с неделю. Вижу, парень старательный, хваткий. Без дела не сидит: то цепи проверяет, то пыль и полову с рабочих узлов сметает. За каждый допущенный промах болеет душой.
Задержался Борисенко — и Федя тревожится: «Где запропастился наш водовоз? Неужели подведёт?» Говоришь Афанасьеву: «Зря ты, Федя, волнуешься. Борисенко — человек точный, не подведёт». Афанасьев отвечает: «Не волнуется только сухое дерево. А я живой человек….»
Молодому человеку можно простить излишнюю горячность и запальчивость, но равнодушие, холодное отношение к порученному делу простить нельзя.
У Фёдора Афанасьева была своя струна — струна хозяйственного, смекалистого парня, непримиримого к недостаткам. Он понимал комбайн и так же, как я, досадовал на частые вынужденные остановки. Бывало, только тронешься с места, пройдёшь четверть гона, а Федя уже подаёт условный сигнал — бункер наполнен! Это нас и радовало и огорчало.
Радовало, что хлеба урожайные, что кружить по степи долго не надо. А огорчали частые остановки: на разгрузку бункера уходило примерно столько же времени, сколько на косьбу и обмолот.
— Эх, только разошёлся — и опять… — ставя мелом на бункере отметку, досадовал Федя.
Каждая его отметка означала вынужденную остановку.
Теперь загорай на солнце и жди, когда зерно заберут, или ссыпай его на землю. Не дают нам ходу.
А что, если без мешков, без грузчиков, прямо на ходу ссыпать зерно в бестарку? Комбайн движется, подвода идёт рядом с ним. Но как сделать так, чтобы конь успевал шагать за комбайном?
На первый взгляд — нехитрое дело приучить лошадь шагать «в ногу» с комбайном.
— А сколько нужно лошадей, и бестарок? — поинтересовался Михаил Назаренко, когда я рассказал ему про свою затею. — Говоришь, двенадцать бестарок и двадцать четыре лошади? Что-то ты, Костя, много запросил. Хватит и пяти бестарок.
— Хватит, если хлеб убирать не спеша. А нам нужно на ходу бункер разгружать.
— На ходу? — повторил Назаренко. — Так, чтобы без остановок? Ну, брат, для такого дела живое тягло найдётся.
Однако не всякую лошадь могли заставить шагать «в ногу» с комбайном или приучить к шуму агрегата. Например, жеребец Ураган никак не поддавался. Шарахаясь то в одну, то в другую сторону, он в конце концов сломал себе ногу.
Несчастный случай с Ураганом разгневал старшего колхозного конюха. Он подал на меня жалобу в правление. По простоте душевной, конюх считал, что раз завод не сделал для выгрузки зерна специального приспособления, то незачем и лошадей терзать. Жалоба его заканчивалась предупреждением: если правлен не колхоза не остановит неуёмных комбайнёров, то они выкинут номер почище, додумаются до того, что поставят на машину жернова и будут не только зерно молотить, но и муку молоть.
На заседании правления долго смеялись над этим заявлением. А больше всех — Владимир Петрович.
— Придумают, честное слово, придумают! — шутил он. — И молоть хлеб будут, и белые пышки на комбайне выпекать начнут. Прямо от комбайна хлебные изделия станут поступать на обеденный стол. Придумают, если в союз с товарищем Догадкой войдут.
— А кто он такой, этот Догадка? Где работает? — послышались голоса.
— Во-первых, не он, а она, — продолжал Щербатых и по-своему пересказал письмо физиолога Ивана Петровича Павлова к шахтёрам.
Академик высоко ценил и умственный и физический труд. Но особенно радовался, когда рабочие вносили в дело хорошую догадку, как бы соединяя работу мысли с работой рук.
— Разгрузка зерна на ходу и есть такой союз комбайнёров с товарищем Догадкой, — закончил он.
— Я за товарища Догадку! — заключил Сапожников. Он предложил выделить в наше распоряжение грузовую автомашину. — Пусть шофёры к комбайну пристраиваются.
Но те ни в какую! Отказываются, шумят: «Где это видано, чтобы автомобиль по стерне, по бездорожью, за комбайном тащился! Напрасно Борин хочет шофёров сделать тихоходами. Не будем к комбайну пристраиваться!»
Сапожников заметил:
— А комбайнёры к кому пристраиваются? К хлебу— батюшке. Без него за стол не сядешь.
И колхозным шофёрам пришлось пристроиться к комбайну, посчитаться с хлебом-батюшкой.
Товарищ Догадка помогала нам не только разгружать зерно, не останавливая машину, но и сэкономить время ещё кое на чём. У нас часто «дымил» радиатор, что означало, что мотор «хочет пить». Из-за этого комбайн останавливался.
Не раз думал я над тем, как устранить этот простой, и наконец нашёл выход. Решил поставить на комбайн запасной бачок для воды. От бачка протянул к радиатору резиновый шланг. Захочет мотор пить, откроешь краник — вода пойдёт в радиатор.
— Предложение стоящее, — согласился директор МТС, — но боюсь, как бы нам с тобой за самоуправство от завода не попало.
Волков бояться — в лес не ходить. Мы на завод письмо пошлём, всё объясним. Ведь хорошую машину можно сделать ещё лучше.
Послали письмо и вскоре получили отказ. Инженер завода «Ростсельмаш» Алексеев доказывал, что переднее колесо не выдержит дополнительной нагрузки, установка бачка с водой приведёт к аварии.
— К аварии… — повторил Егор Копыт, не зная, кто из— нас прав: инженер или я. — Значит, пропадай моя телега, все четыре колеса?
— Не в колесе дело, — горячился Ушаков. — Алексеев, видно, комбайн по старому учебнику изучал.
Николай быстро перелистал лежавшую перед ним книгу. Нашёл нужную страницу и прочёл: при определении норм производительности комбайна следует учитывать лишь шестьдесят процентов полезного времени.
— А сорок в трубу? — возмутился Федя. — Мы уже научились разгружать бункер на ходу, доливать воду в радиатор на ходу. Комбайн можно использовать не на шестьдесят процентов, а на полную силу. Пускай сам Алексеев к нам приедет, пускай посмотрит!
АЛЕКСЕЕВ СЕРДИТСЯ, АЛЕКСЕЕВ УЛЫБАЕТСЯ
Было решено: когда начнётся косовица, пригласить Алексеева в Шкуринскую. Но на штурвальную площадку не пускать: пусть со стороны комбайн наблюдает.
— Ну, а если он захочет на мостик подняться? — спросил Афанасьев. — Как ты откажешь представителю завода?
