Шестиклассники - Сальников Юрий Васильевич (книги серия книги читать бесплатно полностью txt) 📗
— А зачем?
Лядов засмеялся.
— За галушками!
Удивительный он всё-таки человек! Лишнего слова от него не добьёшься! Вот и сейчас ещё не удалось обмолвиться о происшествии на ботанике. Все ребята Лёне покоя не давали, выпытывали, почему он хотел взять на себя Андрюшкину вину, а сам Андрюшка даже не полюбопытствовал, как будто Лёня всю жизнь только то и делал, что за него заступался.
Вообще Лядов всегда не то равнодушный, не то сонный, даже не поймёшь. Идёт рядом, низко надвинув на глаза кепку, и ноги едва передвигает, а когда говорит, губы у него почти не шевелятся.
Лишь изредка на него находит «бурный восторг», как сейчас на крыльце школы, отпляшет вдруг или пропоёт частушку, услышанную от пьяного отца, и опять замолчит, затихнет, будто выключат его. Только один раз, позавчера, когда Лядов, приведя Лёню к себе, взобрался на крышу и стал гонять голубей, увидел его Лёня как бы ожившим: Андрюшка преобразился, сделался ловким, подвижным, исчезли и лень и равнодушие, возбуждённо загорелись глаза.
Впрочем, и тут Лёня не дождался от него ни слова. Лядов лишь бормотал что-то под нос, подмурлыкивал голубям, а с Лёней молчал.
Со Стасом было наоборот — Стас болтал без передышки, то о сыщике Джемсе Джонсоне, то о мерцающих звёздах — переспорить его и не думай, язык устанет, а вот с Андрюшкой другая беда — тащи каждое слово клещами. Так, пожалуй, скоро и сам говорить разучишься!
Не желая больше молчать, Лёня начал:
— В гости теперь учителку жди.
Лядов кивнул.
— Угу. — А пройдя несколько шагов, добавил: — Была уже.
Вот здорово! И об этом молчал!
— Когда?
— Дней пять, полвечера просидела. С отцом да с матерью.
— А ты?
— Ну и я.
— Ругала?
— Нет. — Лядов усмехнулся. — Изучала.
Лёня подумал.
— Теперь ругать придет.
Лядов опять кивнул:
— Угу.
Будто речь не про него! Лёня переменил тему.
— Слушай, Андрюшка! А если Сизый не нашел дорогу?
— Что поделаешь…
— А то и поделаешь! — заспорил Лёня. — Не надо брать было!
— Не тарахти!
Вот и весь разговор! После этого до самого лядовского дома Лёня тоже молчал.
«Дом» у Лядова — одно название: прилепилась в глубине двора к двухэтажному корпусу белёная мазанка-развалюшка с прогнившей крышей и скособочившимися оконцами. На крышу ведёт шаткая лесенка, и через щелистую дверцу на крыше можно попасть в Андрюшкино царство — на голубятню, где в полумраке на насесте перебирают пёрышки и воркуют двенадцать голубочков — самых разных: и снежно-белых и рыжеватых. Места здесь мало, повернуться негде, не то что у Стаса на чердаке, где можно хоть два класса поселить. И всё здесь какое-то ветхое, тёмное, гнилое — поскрипывает, качается, ветром продувается.
Лёне не нравится долго задерживаться на голубятне. Он и сейчас поскорее выбрался на крышу, на маленькую площадку у лесенки. Стоя на этой площадке, Лядов и гоняет голубей шестом.
Сверху хорошо видны крыши соседних маленьких домиков, квадратные чистенькие дворы, даже кусочек тихой улочки с засыхающей травой по краям дороги. И небо, чистое, глубокое, кажется отсюда ещё более просторным.
Гулко захлопали, взлетая в чистую синеву, выпускаемые Лядовым голуби. Среди них не было Сизого, но он и не мог попасть в закрытую голубятню. Лядов нарочно поднимал сейчас всю стаю в воздух, чтобы умные птицы разыскали и привлекли затерявшегося товарища.
Запрокинув голову, Лёня следил, как плавно кружится над ним дружная голубиная семья. Голуби вздымались всё выше и выше и вдруг, будто отметённые невидимой струей в вышине, стремительно полетели в сторону.
— Мирово! — обрадовался Лядов, тоже задирая голову и всё ещё не выпуская из рук шеста.
В этот миг снизу раздался мужской окрик:
— Андрюха, щенок! Опять там! Слазь немедля!
Во дворе стоял Андрюшкин отец — лохматый и хмурый, грязный, в чёрной рубахе навыпуск. Он грозил сыну кулаком и пошатывался, нетвёрдо переступая ногами, обутыми в старые подшитые валенки.
— Слазь, говорю, а не то!..
Он сделал шаг, направляясь к лесенке, но споткнулся и чуть не упал, смешно взмахнув рукой, словно подгребая под себя воздух.
Лядов поспешно сунул Лёне шест.
— Ещё сюда полезет! Один раз всю клетушку разнёс. Сейчас, сейчас! — закричал он и, чтобы не попасть прямо в руки отца, уже стоящего у лесенки, сполз на землю сбоку по заборчику и скрылся в двери. Отец, что-то бормоча, направился следом.
Лёня уже знал, что у Лядова такой отец — пьяница и скандалист. Когда позавчера Андрюшка впервые привёл к себе Лёню и на минутку они вместе вошли внутрь избёнки, Лёня поразился, до чего бедно Лядовы живут — голый стол, старые табуретки, вместо буфета какой-то ничем не покрытый ящик с кривыми дверцами. Андрюшкина мать, худая, бледная женщина в залатанной кофте, стояла у плиты, а в углу, прямо поверх синего ворсистого одеяла, в сапогах и в рваной телогрейке лежал Андрюшкин отец. Он мутными глазами посмотрел на вошедших, промычал что-то непонятное и со всего размаха ударил кулаком по кровати.
— Показывай отметки, щенок! — Заскрипев кроватью, он тяжело сел, спустив ноги на пол и уткнувшись взглядом перед собой. — Показывай, проверять буду! Показывай, как она велела!
Только сейчас, вспоминая об этом, Лёня понял, что Андрюшкин отец взялся следить за учёбой сына именно после посещения их семьи Таисией Николаевной. Наверное, и сейчас он прогнал Андрюшку, чтобы тот поменьше болтался на крыше с голубями, а лучше больше сидел над учебниками!
Но разве так заставишь? Сам не работает, пропил всё — надеть нечего, и в доме хоть шаром покати, а к Андрюшке пристаёт, требует, чтоб хорошо вёл себя, и даже дерётся. Лядов сказал, что отец пускает в ход кулаки и бьёт чем попало, побил всю посуду, теперь стеклянную и не держат.
Вот почему Лёня и хотел скрыть сегодня на ботанике Андрюшкину вину: ну, поругала бы Лёню мать — так или иначе придётся за всё расплачиваться, — переживёт как-нибудь! А когда бьют, это совсем другое.
И Лёне захотелось уберечь Лядова от жестокой отцовской расправы — все-таки Андрюшка неплохой парень: в кино водил уже и без Барина.
Снизу, из дому, донеслись крики и стук, словно упало что-то тяжёлое. Потом хлопнула дверь — крики на секунду усилились и снова сделались глухими.
Заскрипела лесенка. Андрюшкина взъерошенная голова показалась над крышей. Взобравшись на площадку, Андрюшка взял у Лёни шест и стал вглядываться в небо. Он был весь красный и тяжело дышал.
— Что? — спросил Лёня.
Лядов не ответил, а замахал вдруг руками, вздымая шест:
— Ур-ра!
Возвращалась к родному месту голубиная стая, и острые глаза хозяина различили среди птиц знакомый серый комочек.
Положив шест, чтобы не отпугивать больше голубков, Андрюшка стал ждать, когда они, покружившись, опустятся. Некоторые залетали сразу в открытую дверь на чердак.
— Вот он, вот, — обрадованно заговорил Лядов, ловя Сизого. — Привели!
Сизый, будто соскучившись, сам дался Андрюшке в руки, и Андрюшка начал гладить его по спине, приговаривая:
— Ур, ур, ур!
Лёня тоже погладил Сизого — голубь был тёплый и упругий, плотный, шелковистый на ощупь. Он всё время крутил головой, словно попеременно оглядывал склонившихся над ним ребят.
Лядов неожиданно сказал:
— Опять разбушевался. Табуретку бросил в меня.
Лёня понял, что речь идет об отце, и заметил:
— Теперь ещё про сегодняшнее узнает.
Лядов нахмурился. И, должно быть, именно сейчас впервые он догадался, почему Лёня взял на себя его вину. Он посмотрел на Лёню и подтолкнул Сизого:
— На! Бери насовсем!
Лёня заулыбался. Насовсем? Красивый голубок… Только куда его? Держать негде: мать разве допустит в комнате?
Вздохнув, Лёня с сожалением вернул подарок.
— Не надо…
Лядов без всякой связи проговорил:
