Любовь и картошка - Киселев Владимир Леонтьевич (бесплатная регистрация книга txt) 📗
Сережа пришел за своим отцом и поспел как раз к тому времени, когда доктор Польский выступил против новшества, задуманного Реаниматором.
Зоотехник настоял, чтоб колхоз приобрел для ферм сто искусственных солнц — кварцевых ламп по сорок пять рублей каждая. Он привел цифры, которые показывали, что во многих колхозах облучение кварцевыми лампами обеспечило увеличение надоев у коров на пятнадцать процентов, прирост веса у телят — на двенадцать процентов, а куры несут на десять процентов яиц больше, чем прежде. Сейчас на правлении шел спор: всем хотелось получить побольше ламп в свой коровник или свинарник. И вдруг доктор Польский заявил, что вся эта затея — выброшенные на ветер деньги.
— Любому школьнику,— сказал он,— известно, что ультрафиолетовые лучи задерживает даже тонкая рубашка. Они не проходят через обыкновенное стекло. Поэтому ультрафиолетовые лампы делают из кварца. Женщины знают, что достаточно лицо покрыть кремом, пудрой, и оно не загорит. А ведь коровы и телята покрыты шерстью, а куры — перьями, как об этом должно быть известно зоотехнику Стоколосу. Как же на них подействуют ультрафиолетовые лучи?
— В передовых колхозах это давно сделали, — возмущался зоотехник.
— А если вы узнаете, что в каких-то колхозах не только на доярок, но и на коров надевают белые халаты?.. Так вы тоже наденете?
— Вот у меня тут данные о том, насколько увеличились надои и привесы на фермах, где есть ультрафиолетовые лампы. По-вашему, там что, мошенники? Они подделали эти цифры? — кричал и заикался зоотехник.
— Нет, я не думаю, что подделали,— спокойно отвечал доктор Польский, — но хочу рассказать вам о таком случае... Мой покойный отец тоже был врачом в селе. И вот однажды, когда я был еще совсем маленьким, к нему приехал проверяющий из области. Тогда проверки проводились не менее часто, чем теперь. Вечером, когда он у нас ужинал, пришла к нам в дом крестьянка с мальчиком, сыном, моим сверстником.
«Помогите, доктор»,— сказала она. У мальчика вся голова была в язвах, даже смотреть было страшно. Волосы свалялись в колтун.
Отец осмотрел мальчика, а затем спросил:
«У вас на огороде есть картошка?»
«Есть».
«Она цветет сейчас?»
«Цветет».
«Так вот, на рассвете, но обязательно еще до восхода солнца соберите две горсти картофельного цвета, положите его в большой горшок с водой, накройте крышкой и поставьте в печь. Потом, когда вода хорошо согреется, возьмите столовую ложку свежего цвета, добавьте его в горшок и вымойте этой водой с мылом мальчику голову. Так нужно делать девять дней подряд. Через девять дней это все на голове у мальчика пройдет. Но вы ко мне непременно придите, я вам расскажу, что делать дальше».
«Ой, спасибо, доктор».
Женщина с мальчиком ушла.
«Что это значит? — спросил проверяющий. — Что это за лечение картофельным цветом?»
«Да нет,— ответил мой отец,— картофельный цвет ничего не лечит, но мальчик очень запущен. И как бы иначе я заставил ее девять дней подряд мыть ему голову горячей водой с мылом?»
— При чем здесь это? — хмуро спросил зоотехник Стоколос — Реаниматор.
— А при том, что, по-видимому, на фермах, где ставят такие лампы, когда их включат, еще раз присмотрят за животными, дадут свежего корма, лишний раз напоят, почистят стойло.
— М-да...— сказал председатель. — Как же это мы сами не сообразили? И что мы теперь будем делать с этими искусственными солнцами?
— Ну, — сказал доктор Польский, — штук пять я могу взять для больницы.
— Ас остальными?
— Перепродадим. Соседям,— хитро улыбнулся Сережин отец.— Нужно только держать язык за зубами. Чтоб там не узнали, как наш доктор забраковал это новшество.
Но перепродать лампы не удалось. Так и повисли они на балансе колхоза. Уже на следующий день во всех окрестных селах знали об этой истории. Но рассказывали ее, уже добавляя «у нас в селе».
Сереже казалось, что теперь он придумал штуку, которая тоже может войти в число таких рассказов.
Чтобы осуществить свой замысел, Сереже прежде всего нужна была белая кожа. А где достать такую кожу, он знал. Он отправился к своему однокласснику Васе Гавриленко. Вася жил с дедом Павлом Михайловичем в трехкомнатном финском домике — две комнаты внизу, а одна, мансардой, на втором этаже. Домик был облицован местным красным кирпичом «под расшивку».
Ни председателя, ни тихой Васиной бабушки, колхозного счетовода Ольги Степановны, дома не было. В большой комнате на стене в ряд висели три африканские маски. Под ними в деревянной рамке под стеклом — старинная, допетровских времен грамота. Не оригинал. Фотография. «Показания сеченского казака Юшки Гаврилова». На горке с посудой сверху сидели два одутловатых деревянных божка. На другой стене над тахтой была прикреплена бамбуковая циновка и на ней ярко раскрашенный деревянный щит. А в изголовье тахты лежал африканский барабан, сделанный из двух соединенных между собой тыкв. Маски на стенку повесил сын председателя, когда приезжал в отпуск из своей Замбии. Ольга Степановна жаловалась, что они ей ночами снятся. Но снять не решилась.
Вася сидел на тахте и крутил регулятор японского транзистора. Сережа взял у Васи из рук транзистор и начал медленно вращать регулятор волн. Послышалась быстрая и веселая музыка. Какой-то танец. Современный. Скорее всего, южноамериканский. Вдруг музыка зазвучала глуше, какими-то вспышками, задергалась и умолкла. Сережа крутил то в одну, то в другую сторону регулятор волн, но не мог снова настроить транзистор на эту музыку. Волна пропала, исчезла. И Сережа вдруг представил себе межпланетный корабль, который застрял в паутине радиоволн. Огромная бабочка с крыльями, как у махаона. Она бьет этими крыльями, рвет волны, как паутину. Но все равно застряла.
— Как они в эту Замбию едут? — спросил Сережа.
— Летят. Рим — Каир — Найроби — Лусака — это столица.
— Где они там живут?
— При посольстве.
— Про нунду они ничего не сообщали? — спросил Сережа.
— Про какого нунду?
— Не про какого, а про какую. Такая африканская кошка. Серо-полосатая, а величиной с осла. Ее даже львы и тигры боятся.
— Выдумываешь? — недоверчиво посмотрел на Сережу Вася.— Нету такого животного — нунда.
— Есть,— сказал Сережа.— Я читал. В газете. Охотники находили следы. И в руке одного убитого нундой человека остался клок серой шерсти. Ты напиши своему бате, пусть он сообщит, какие там имеются новые сведения про нунду.
— Ладно,— ответил Вася.— Напишу.
— Эти маски у них там священные?
— Когда-то, может, и были священные. А сейчас просто так, украшения.
— Слушай... А на барабанах — кожа?
— Кожа.
Вася подвинул к себе тыквы и захлопал по туго натянутой желтоватой полупрозрачной коже ладонями. Барабаны отозвались утробным, глухим шаманским звуком.
Нет, барабаны Сереже не годились.
— Подожди, Вася, — сказал Сережа.— Этот мяч белый... помнишь, что мы разбили?.. Ты выбросил?
— Нет. Я его починю. Знаешь, какая там кожа? Из буйвола!
— Его уже не починишь. Мы им наш черный залатаем. В воскресенье матч. Принципиальный. С десятым «А».
— Ладно.
Раздобыв таким образом белую кожу, Сережа отправился домой.
Сережина бабушка созывала во дворе кур. Она сыпала им зерно из фартука, и голос ее звучал задушевно. Совсем не так, как когда звала она их, чтобы поймать белую разжиревшую курицу, которая перестала нестись. Тогда созывала она кур еще ласковей, но с какой-то фальшью в голосе.
Сережа вошел во двор и, не дав бабушке опередить себя, обратился к бычку:
— Ты возьмешься, наконец, за уроки?
Бабушка отвернулась, спрятала улыбку, высыпала остатки зерна и подошла к Сереже.
— Явился? — сказала она.— Опять курил?
— Баб,— страшно удивился Сережа.— Как ты могла такое подумать? Известно ли тебе, что капля никотина...
— Ты брось! У меня нос семейный.
— И у меня семейный,— вздохнул Сережа.— А почему у бати не семейный?
Сережу это всегда удивляло. У Григория Ивановича нос был ровный и узкий.
