Девочка с красками - Карелин Лазарь Викторович (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT) 📗
И верно, мужественно вступив в тёмные недра башни, уже подбирались к Сашиному тайнику, перекликаясь, две его зеленоглазые сестрицы.
— Саша, где ты? — вкрадчиво вопрошала сестра Оля, та, что была следователем.
— Сашка, немедленно вылезай на воздух! — мужским голосом приказывала сестра Лиза, та, что была хирургом.
Саша кинулся к ним навстречу, шепнув ребятам и Николаю Андреевичу:
— Давайте лучше выйдем, а то они и тайник найдут!
Встреча состоялась в дверях башни. Двери были сейчас распахнуты настежь, и в башню столько сразу проникло солнечного света, сколько, пожалуй, не проникало за все последние сто лет.
— А-а, так и вы тут, Коленька? — елейным голоском приветствовала Николая Андреевича сестра Оля. — Впрочем, мы были готовы встретить вас в этом обществе.
— И в этом месте! — басовито подхватила сестра Лиза. — Как же, романтика! Не беда, что дети дышат ну попросту грязью! Ох, уж эти мне романтики-путешественники! Николай Андреевич, нам надобно серьёзно поговорить!
— Хорошо, — покорно наклонил голову Танин отец.
— И немедля! Ребята, марш вперёд! — скомандовала сестра Лиза. — Никаких возражений! Живо!
18
Ребята покорились беспрекословно. Не такие были у Саши сестры, чтобы вступать с ними в спор.' С одной нельзя было спорить — накричит, с другой тяжко было спорить — изведёт своими тихонькими язвительными замечаниями. Да ну их!
И ребята потащились гуськом в сторону города, поначалу храня горделивое молчание. Впереди — Мишка Котов. Он просто до судорог боялся Сашиных сестёр.
Таня было задержалась, глядя на отца, а вместе с ней задержался и Саша. Но Николай Андреевич махнул им рукой, чтобы уходили. Таня поняла, что так надо, так будет лучше сейчас, хотя ей очень не хотелось оставлять на растерзание этим двум тёткам своего отца.
Молча, понурившись, пустилась она в путь. Саша — следом.
Ребята окликнули их, но Таня даже не оглянулась. Она пошла совсем не той дорогой, какую выбрали Мишка Ко-
тов, Егор и Вася. Они двинулись напрямик и скоро вышли на шоссе, сразу же втекавшее в город. А Таня выбрала тропинку, которая сперва спускалась к реке, а уж потом начинала круто подниматься к городу, к белым на холмах колокольням. Этой тропой Таня не раз ходила с Черепановым. Он называл её «обзорной». Виден не только город, но и река вдаль, но и лес за рекой, и даже совсем уже далёкие трубы бумажного комбината где-то в лесу. Тропа так вьётся, что то одно, то другое открывается глазам. А есть место, где все вдруг становится видно сразу. Это на самом верху, когда - взойдёшь на бугор. Там тропа ширится, будто вкруг идёт. Оглядывайтесь! Это место старик называл «панорамным». Здесь они обычно останавливались передохнуть, а иногда и работали. Теперь этой тропинкой Таня никогда уже не пройдёт вдвоём с Черепановым. Никогда?.,
Саша нагнал её, тронул за локоть.
— Ты всё молчала там, тебе не понравилось? — спросил он,
— Понравилось, — быстро сказала Таня.
Ей не хотелось сейчас разговаривать, пусть даже и с Сашей. И потом, ей не очень-то там понравилось — в его конуре. Всё было тусклым, безглазым. Она смотрела на Сашины тусклые эти сокровища, а вспоминалась ей чудо-комната старика Черепанова. И ещё горше делалось на душе от этого сравнения.
— Нет, тебе не понравилось, — не скрывая огорчения, сказал Саша. — Но ты просто не разобралась ещё. Да там и темно слишком. Вот погоди, вытащим всё на свет, вот тогда... Между прочим, отец твой в этом деле разбирается. Он как глянул, так у него даже глаза заблестели.
Таня, соглашаясь, кивала словам своего друга, но вряд ли даже понимала то, что он ей толкует. Она думала про
своё — про всё как-то сразу. М про то, что никогда больше не пойдёт к Черепанову, и про -то, как худо, наверное, её отцу, с которым о чём-то там —i о чём же это? — решили поговорить Сашины милые сестрицы, и думала ещё она о маме всё то время, что была с отцом, и вот сейчас тоже думала она о ней. Таня и не знала, что так можно — думать сразу и об одном и о другом, огорчаясь сразу и из-за одного и из-за другого. Она не знала, что так бывает: куда ни погляди, о чём ни подумай — всё пасмурно, тревожно, безысходно. Оказывается, бывает.
— Ты о чём это? — спросил Саша. — О чём это ты всё думаешь?
— Не знаю, — растерянно сказала Таня.
Она не умела врать своему другу, да она бы и сама рада была рассказать ему обо всём, о чём думалось ей, если бы могла сама во всём этом хоть как-нибудь разобраться. Но она всё же попробовала рассказать:
— Я думаю про маму — ей плохо сейчас. И про отца — ему тоже плохо. А про Черепанова я не хочу думать, но тоже думаю. Вот про это про всё я и думаю. — Она вдруг встрепенулась, вытянулась вся, как человек, увидевший в сплошном тумане солнечный проблеск. — Саша, я побегу к маме. Она в суде, но я не буду ей мешать. Я только погляжу на неё — и всё.
— Что за спешка? — недовольно сказал Саша. — Что, ты
дома её не увидишь? Пойдём лучше со мной. Я тут с одной старушенцией договорился насчёт всякой там старины. Пошли?
— Нет, Саша, мне нужно увидеть маму. Прямо сейчас. До свидания, Саша, я побежала!
Таня вскинула руки и побежала. Бежать было легко — тропа в этом месте начинала путь под гору.
19
Вскоре тропа снова стала подниматься в гору, и Тане пришлось остановиться. Она перевела дыхание и пошла дальше уже шагом. Вот уж и город начался, вот уж и улица, в конце которой стоит старый и большой дом — один этаж кирпичный, а другой деревянный, — где помещается городской народный суд. Там сейчас мама. Который год она работает там судьёй, но Таня ни разу к ней туда не заходила. Нельзя! Мать объясняла: «Это не для ребят, Тяню-шенька, место». Помнится, услышав это объяснение, отец, улыбнувшись, добавил: «Да и взрослым лучше бы было туда не заглядывать».
И вот Таня шла сейчас туда, сперва даже бежала, а теперь шла, и всё медленнее, чем ближе подходила к этому суровому дому, чтобы хоть в дверную щёлочку увидеть свою маму. Ей обязательно нужно было сейчас её увидеть. Непременно сейчас. Какая она? Тане запомнилась она со вчерашнего вечера — сама не своя, испуганная, растерянная. Не может быть, чтоб это не прошло у мамы. Таня привыкла видеть её всегда смелой, молодо весёлой. Почти всегда, почти всегда, если только не находила на неё какая-то смутная минута. Таня поняла теперь: эти смутные минуты приходили к матери, когда она вспоминала о своей ссоре с мужем. Таня вспомнила, что отец так ничего ей не объяснил про эту ссору. Обещал и не объяснил. А сейчас об этом же самом спрашивают его въедливые Сашины сёстры. Таня его пожалела, они не пожалеют...
Вот и дом с красным кирпичным первым этажом и зелёным деревянным вторым. Мама рассказывала, что когда-то здесь жил самый богатый в городе купец. А теперь вот здесь судят нечестных людей.^
Таня вошла в узенький палисадник, где росли пыльные кусты акаций и никак не принимались цветы на клумбах и чахлая ещё росла одна-единственная рябина, вошла туда и сразу потеряла остатки мужества. Отворить эту тяжёлую дверь, войти в этот хмурый дом, куда иных людей — Таня сама видела — вводят даже под конвоем, она ну просто не могла себя заставить. Она подошла к зарешечённому окну — все окна на первом этаже были забраны в решётки — и заглянула через стекло в дом. Ей посчастливилось: она почти сразу увидела там свою маму. Большой зал, как в каком-нибудь кино, и людей битком, как в кино на самой интересной картине, а в конце зала за столом стоит мама. Незнакомо прямая, с незнакомо строгим лицом. Как бы ни сердилась дома на неё мать, так вот строго она никогда не глядела. Она что-то говорила, что — Таня не слышала. Можно было только угадать, что слова мама произносит сейчас строгие и не спешит с ними, чтобы те, кому она их говорит, хорошенько зарубили себе всё на носу.
А те, к кому обращала она свои строгие слова, те два стоящих за загородкой человека, уже не молодых, даже старых, будто согнулись под тяжестью этих слов и даже не смели поднять на людей глаза.
